Рука опускается прямо на меня. Она превращается в кулак. Корабль хочет меня раздавить. Он показывает мне, что он знает страх. Он верит, что я могу причинить вред.
Я собираюсь это доказать.
Разум, что держит этот корабль в подобии реальности, не единственная сила, способная создавать. Варп подчиняется и мне. Я вошел в него призраком, но теперь я Господин Смерти. Моя воля охватывает не-материю, давая направление энергии безумия. Воздух взблескивает полотном из золотых вспышек, распростертым над нашими головами. Рука потолка врезается в него и раскалывается на части. Я вкладываю всю свою сущность в этот щит. Превращаю его в купол. Демоны, попавшие под его грани, разрезаны на части. Теперь купол окружает нас. Его периметр едва в метре вокруг нашей защитной окружности.
Я вкладываю столько своей воли в управление куполом против атак кровопускателей и кулаков стен, что едва ощущаю свое тело. И все же я должен идти. Мы не можем здесь оставаться. Я должен достичь библиариума.
— Старший библиарий, — зовет Альбин, — вы меня слышите? — Альбин знает меня лучше всех присутствующих. Точнее, он хорошо знал Калистария, и ему много понадобилось сил, чтобы понять существо, что выросло из могилы его друга. Цель Альбина похвальна, пусть и безнадежна. Но даже и так, бывало, что он действительно мог понять подлинную сущность моего существования. Когда я киваю, он говорит. — Нам надо идти. Вы можете идти и поддерживать щит?
Удары врагов безостановочны. Со временем и силой, они пробьют любой барьер. Призрак очень силен. Я должен сохранять концентрацию на существовании щита. Я говорю сквозь сжатые зубы:
— Едва.
Он кивает.
— Тогда наш ход, брат, — говорит сангвинарный жрец.
Брат. Ко мне редко так обращаются. И не без причины. Калистарий был братом среди других братьев, принятый до той степени, до какой псайкера могут принять Адептус Астартес. Но Калистарий мертв, и когда Альбин говорит «брат», он обращается к тени, к всего-лишь такой же субстанции, как тот ад, в котором мы сражаемся. Калистарий не вернется. Мефистон живет вместо него. Я Кровавый Ангел. Я уничтожу каждого, кто усомнится в моей верности. Но «брат»? Это знак товарищества, что для меня закрыто.
Оставим так. Альбин прав в вопросе стратегии.
— Согласен, — выдавливаю я.
— Показывайте нам дорогу, — говорит он мне.
Я поворачиваюсь туда, откуда мы пришли. Усилия велики. Я отбиваю не только дюжины одновременных физических атак, но и все психическое давление корабля. Развернуть мое тело так же тяжело, как повернуть планету.
Альбин идет впереди меня. Остальной отряд выстраивается клином. Я ослабляю щит. Он становится пористым, но не исчезает полностью. Я могу усилить его в мгновение. Команда продвигается вперед, встретить поток кровопускателей. Столас создает свой щит. Эпистолярий — сильный псайкер. Я видел, как он разрушил линию неприятеля бурей из молний, достойной легенд. Но он не то, что есть я, и хотя мы идем в пространстве, созданным полностью из варпа, наши силы не увеличиваются. Этот корабль — паразит, что пожирает своего носителя. И поэтому щит, поднятый Столасом, задерживает кровопускателей, но не может их остановить. Наше острое жало копье втыкается в пенную волну. Мы с дюжину метров проталкиваемся через толпу демонов, пока их количество снова не возрастает, угрожая поглотить нас. Я снова возвращаю щиту полную силу, давая нам место и время перегруппироваться. Когда Альбин подает мне сигнал, я снова возвращаюсь в физическое состояние, и мы идем вперед.
Так мы продвигаемся. Это единственный способ, мучительно медленная запинка из передвижения и остановок. Тысячи метров проходим мы так. Количество убитых нами растет с каждым шагом, и каждый вырезаный демон, каждое деяние гнева — это еще одна капля психической плазмы в нечестивые двигатели «Помрачения Надежды». И наш путь через корабль станет путем проклятья, если я ошибся насчет того, что найду в библиариуме.
Мы продвигаемся глубоко в сердце корабля. Хранилище архивов, истории и знаний не в шпиле башни, как на «Кровавой Проповеди». Нет, оно ждет нас на нижней палубе, на несколько сотен метров ниже машинариума. Чтобы привести нас сюда, я иду за волнами варпа. Призрак проснулся, и он светится силой. Теперь он не может скрыть черты его сущности, и любой чуть больше чем человек, может прочитать завитушки отпечатков его пальцев. Действуя против нас, «Помрачение Надежды» открывает себя моему взгляду и моему суждению.
Мы доходим до библиариума. Огромные железные двери перекрывают нам вход. Рельеф на ней — аллегория опасности знания. Он провозглашает, что лежит за ним, и отгоняет непосвященных прочь. Мучимые человеческие фигуры в агонии падают перед огромными томами. Демонов нет на картине — ни один имперский корабль не запятнает себя подобным изображением. Вместо этого опасность изображена в виде переплетенных лоз и абстрактных линий, что обхватывают и разрывают фигуры. Опасности, что таились в архивах настоящего библиариума скорее всего будут лишь тенями того, что ждет нас теперь. За дверями лежит сознание корабля. Я чувствую пульсацию его лихорадочных мыслей, бьющихся в стенах. Их ритм совпадал с ритмом барабанов, все еще бьющих и отзывающихся эхом в оскверненных коридорах. Были ли мысли источником демонического марша, или же музыка идет из места темнее, от хозяина сильнее, формируя разум призрака? Ответа на это нет. Мне нужно уничтожить и то, и другое.
Все ли это, чего я желаю? Нет. Не все. Но желание — предательский господин.
— Альбин, — выдавливаю я, щит все еще на полной мощи.
— Старший библиарий?
— Мне будет нужен Столас, — сила этой комнаты может быть огромна. Нам надо будет ударить всеми силами, что у нас есть.
— Мы будем стоять и держаться, — говорит Фенекс
— За Сангвиния и Императора, — добавляет Гамигин.
Клинообразный строй смотрит в коридор. Мои братья Кровавые Ангелы стоят спиной к двери. Когда мы со Столасом пересечем порог, их защита будет только физической. Ее будет достаточно. Они смогут отбивать океан Хаоса, клинками и болтерами, так долго, сколько понадобится нам со Столасом для триумфа или поражения.
Я опускаю щит. Берусь за изукрашенную бронзовую ручку двери. И когда я тяну ее, то к своему удивлению, не встречаю сопротивления. Капитуляция ли это, спрашиваю я себя. Или корабль собирает свои силы для настоящей битвы, что сейчас начнется. Неважно.
Столас и я входим в библиариум. Дверь резко захлопывается за нами. Удар железа по камню звучит не так, как в коридоре. Мне требуется секунда на то, чтобы понять, что изменилось. Ответ приходит, когда я оглядываю библиариум.
Эта комната, и только она одна — настоящая.
Мы со Столасом идем через обитель проклятого знания. Мы зажаты в проходе между возвышающимися полками с свитками, пергаментами и томами. Проход ведет нас к открытому пространству в сердце комнаты. Это не воссозданное воспоминание. Это не продукт варпа, по крайней мере, не такой, как остальной корабль. Сама по себе комната построена знакомым образом. Это мог быть библиариум настоящей боевой баржи. На сводчатом потолке фреска: изображение Сангвиния, его крылья развернуты, в руке меч, он в ярости летит вниз, неся свет и кровь врагам Императора. Но фреска повреждена. Огромные, параллельные царапины, следы когтей какого-то гигантского демона, по диагонали перечеркнули нашего примарха. Руны, написаные кровью, расписаны по картине. Я отворачиваюсь от мерзости. У меня нет ни нужды, ни желания читать ее.
(«А, — шепчет голос в самом отдаленном закоулке моего сознания. — Так значит, ты можешь это прочитать?»)
Я чувствую, что полки изменились с тех пор, как корабль пропал пять тысячелетий назад. Они огромные. Количество текстов потрясает. Каменные полки переполнены манускриптами. Пол усыпан выпавшими пергаментными листами. Какой-то куратор работал, собирая труды со страстью, но без тщания. И все же, за комнатой достаточно ухаживали, чтобы защитить сам библиариум после того, как погиб корабль. Эта комната — песчинка, вокруг которой была создана демоническая жемчужина. Это может быть ключом к тому, как «Помрачению Надежды» удалось покинуть эмпиреи и распространять свою чуму в материальном мире.
Центр библиариума превратился в темную святыню. Здесь стоят четыре кафедры, больше двух метров в высоту, для созданий выше космодесантников. Они сделаны из соединения железа и кости, двух настолько отличающихся, но при этом неразделимых элементов сама эта субстанция кричит о мерзости ее создания. Узоры на них — порождения кошмаров: переплетенные фигуры, людей и ксеносов, страдающих, их рты распахнуты, словно они выкрикивают богохульные проклятья презирающей их вселенной. Извилистые завитки, из змеи и плети, чешуйчатой и с шипами, вьются среди тел, принося яд и боль. Мне кажется, что я вижу движение краем глаза. Я приглядываюсь к кованым душам поближе. Я не ошибся. Они движутся, так медленно, что пройдет год, прежде чем заметны станут изменения. Но они движутся. И страдают.
Кафедры покрыты густыми слоями высохшей почерневшей крови. И здесь тоже движение. Медленные, сияющие капли падают вниз, на основу, увеличивая сотворения мук с той же последовательной непреклонностью, что растит сталактиты. Я поднимаю глаза. Кровь течет из книг.
Книги. Эти вещи нельзя так называть, не более, чем Вечного Врага следует звать человеком. Они огромны, больше метра с каждой стороны. Они покоятся на железе и кости, но связаны железом и плотью. Металлические шипы пробивают их корешки. Спекшаяся кровь стекает, бесконечно, капля за каплей, вниз, к кафедре. Плоть переплетов — не выдубленная кожа. Нет, она черная, с зеленым и фиолетовым. Она в состоянии постоянного, но не завершающегося, разложения. И она не мертва. Раздается едва слышное бренчание, словно плоть звенит от напряжения пыток.
Через стены я могу расслышать приглушенный звук битвы. Не так много времени, но я должен быть осторожен. Я должен быть уверен в своих действиях, или я обреку всех нас. Я должен быть очень, очень осторожен и из-за другой вещи в комнате. В самом центре библиариума стоит возвышение, окруженное четырьмя кафедрами. Я избегал прямого разглядывания, полагая, что мой первый взгляд обманул меня, и если я отвернусь, оно исчезнет. Но оно не исчезло.