Я драл горло, подпевая героическим песням, даже тем, в которых не знал ни слова.
Я воздавал хвалу павшим героям, в честь которых братья продолжали произносить панегирики даже в разгар оргии.
Я разражался радостными криками вместе со всеми, часто понятия не имея, с чего вдруг они опять разорались.
Я подбадривал собутыльников, решивших устроить шутливые борцовские поединки за право первого обладания приглянувшейся женщиной.
Более того, я сам выходил бороться из-за женщин, если кому-то из северян чудилось, будто я намерен его обойти; чудилось не без основания, ведь я перемигивался со всеми пышечками, когда они одаривали меня игривыми взорами. Ясное дело, что соперники неизменно укладывали меня на лопатки, даже не напрягаясь. Чему я вовсе не огорчался, поскольку еще не напился до той степени, что счел бы наших дам прекрасными и взялся всерьез из-за них состязаться.
Я быстро потерял счет времени, и вскоре мне стало казаться, что наша гулянка идет уже вторые сутки, хотя в действительности она длилась часа три-четыре. От парфюмерных ароматов, что мы вдохнули сразу по возвращении в казарму, давно не осталось и следа. Им на смену пришли тяжелые запахи винного перегара и потных тел, с которыми вентиляция казармы почти не справлялась, а окна тюремщики законопатили. Хотя, возможно, на это все и рассчитывалось. В плохо проветриваемом помещении гуляки захмелеют намного быстрее, отчего быстрее свалятся с ног и угомонятся.
Немудрено, что первым из праздничного круговорота вылетел наименее стойкий гуляка – я. Наслушавшись доносящихся из разных углов казармы сладострастных стонов, я – самый хилый и невезучий гладиатор-любовник, – ненароком вспомнил об оставленной мной где-то далеко-далеко Малабоните. И вмиг приуныл – вспоминать о ней на пьяную голову было гораздо тяжелее, нежели на трезвую. Разумеется, не проходило и дня, а порой и часа, чтобы я не думал о Долорес. Но сегодня ей жилось значительно проще, чем мне, да к тому же она могла сама о себе позаботиться. Вот я и не терзался этими переживаниями, тем более что у меня других проблем было выше крыши. Зато сейчас, в минуту душевной релаксации, удержать рвущиеся на свободу мысли оказалось невозможно. И они устремились прочь, сквозь тюремные стены, к родному «Гольфстриму», после чего рука моя невольно потянулась за очередной кружкой с вином. И еще за одной… И еще…
Последнее, что я запомнил перед тем, как окончательно вырубился, это пухлые женские руки, прижимающие меня к увесистым колышущимся грудям. А также пьяное хихиканье, от которого я хотел отмахнуться, как от назойливой мошкары, но не мог, ибо был заключен в крепкие объятья. Кажется, это была Биби. Или, может, Агнешка – какая теперь разница. Кажется, у меня даже что-то с ней получилось. По крайней мере я честно пытался совершать какие-то возвратно-поступательные телодвижения. Хотя, скорее всего, с нулевым результатом, разве только профессионалка-жрица употребила на раскачку моего почти бесчувственного тела все свое мастерство… Вот только зачем бы ей сдалась лишняя морока, когда вокруг хватало бодрых и готовых продолжать оргию северян…
Возможно, ночью мне даже что-то снилось – не припоминаю. Если и снилось, все равно этот сон был не так интересен, как последующее пробуждение. После такой пьянки я мог бы запросто проспать целые сутки, и еще сутки провалялся бы трупом, пока не восстановил подорванное самочувствие. Однако мне было суждено проснуться спустя всего несколько часов и, естественно, не по своей воле. А также малоприятным способом: кто-то держал меня за шиворот под умывальником и лил мне на голову воду.
– Прошу прощения, – пробормотал я, кое-как приходя в сознание и пытаясь тщетно уклониться от водяной струи. – Малость перебрал, с кем не бывает… Я нечаянно. Сейчас все уберу и вымою.
Первое, что пришло на ум: во сне мне приспичило блевать, и какой-то сердобольный северянин уволок меня в санузел, дабы я ненароком не захлебнулся. Но льющаяся на макушку холодная вода прояснила рассудок и дала понять, что я ошибся. Во рту ощущалась сухость, а вот противного привкуса блевотины не было. Такая подлянка со стороны желудка не исключалась, но пока он вел себя пристойно.
– Загрызи тебя пес, Проныра! – послышалось в ответ. – Я приперся сюда за тысячи километров и позволил мерзким южанам засадить меня в эту дыру, чтобы спасти его жалкую шкуру, а он – гляньте-ка! – тут пьяный с бабами кувыркается! Нет, я, конечно, знал, что ты тот еще прохвост, но сегодня ты превзошел все мои ожидания!
От столь неожиданного ответа я отпрянул от умывальника, словно ужаленный, и выскользнул из крепкой хватки разбудившего меня северянина. Затем обернулся и не поверил своим глазам. Передо мной стоял и радостно скалился… самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, легендарный наемник Убби Сандаварг!..
Часть 3Крысы на корабле
Глава 13
– Насколько ты считаешь справедливым твое испытание Юга, домар? – спросил Сандаварг у Тунгахопа за завтраком спустя сутки.
– Справедливым? А что вообще такое – настоящее испытание воина? – поинтересовался в ответ Тунгахоп. После чего сам же ответил: – Это испытание, которое способен пройти только северянин, и больше никто. Ты согласен?
Убби не нашел что возразить более пожилому и уважаемому собрату и лишь молча кивнул.
– Испытание воина всегда предельно сурово, – продолжал седобородый гладиатор. – Воин может преодолеть его, а может проиграть – заранее не угадаешь. Испытание может быть с подвохом, может заставить хорошенько поскрипеть мозгами, может даже загнать тебя в угол и принудить сдаться… Тот, кто подвергает воина испытанию, вправе столкнуть его с любой трудностью, но не вправе делать одно: намеренно превращать испытание в непреодолимое. Учитель, который приказывает ученику пройти над пропастью по тонкому бревну, не знает заранее, справится ли тот с заданием. Однако учитель знает совершенно точно, что бревно не сломается у его питомца под ногами, ведь перед тем, как дать ему задание, учитель лично это проверил… В последнем нашем бою южане выгнали нас на подпиленное бревно, и это было уже не испытание, а казнь. Мы не должны были выжить, брат. Опоздай Проныра хотя бы на чуть-чуть, никто из нас не ушел бы в тот раз с арены по тропе Героев. И вот с тех пор я теряюсь в догадках: можно ли выдержать испытание, которое изначально задумано, как бесчестное?
– Возможно, мы с Пронырой знаем ответ на твой вопрос, домар, – сказал Убби, отхлебнув из миски молока и покосившись на меня. – Это рискованный путь, но он совершенно честен, мое слово! Настолько честен, насколько может быть честной битва свободных северян с южанами на их территории. Как вы посмотрите на то, чтобы присоединиться к нам и завершить ваше испытание Юга не в Кровавом кратере, а на борту нашего бронеката?
Тунгахоп и прочие гладиаторы озадаченно наморщили лбы и заворчали. Мы уже оклемались после пьянки, но ее отголоски еще давали о себе знать и плохо влияли на наши мыслительные процессы. Я и протрезвивший меня Сандаварг успели о многом наговориться, пока северяне целые сутки отсыпались с похмелья. Сегодня состоялся первый серьезный разговор, в котором участвовали все обитатели казармы – и новички, и старожилы, – и обсудить нам предстояло многое. Скваду Тунгахопа также следовало узнать всю правду, поскольку, взявшись шептаться за их спинами, мы с Убби поступили бы не по-товарищески…
Когда я мало-мальски очухался, обрел дар речи и понял, что вижу перед собой не пьяную галлюцинацию, а живого Сандаварга, тот успел неплохо здесь освоиться. Выпив за встречу с еще державшимся на ногах Тунгахопом, Убби недвусмысленно поглядывал на Жермену, которая тоже еще не дрыхла к тому моменту в обнимку с кем-то из героев, как ее подруги. Сандаварг явно ждал, когда домар уснет, поскольку иначе новичку было бы неприлично пользоваться наградой, какую он не заслужил.
Однако любовные планы Убби не сбылись. Едва Тунгахоп наконец-то свалился на пол и захрапел, Жермена подошла к двери и постучала. Тут же в казарму ворвался дежуривший снаружи отряд тюремщиков. Окинув место отгремевшего веселья суровыми взорами, они велели нам с Сандаваргом проваливать во двор и находиться там, пока нас не загонят обратно. Мы с удовольствием вышли из душного вертепа на свежий воздух и уселись на бортик фонтана. Мне хотелось о многом расспросить северянина, но он нарочно отодвинулся от меня подальше, дабы не показывать охране, что мы знакомы. Соображал я пока плохо, но конспиративный намек понял. Поэтому мы просто сидели и молча наблюдали, как вертухаи искореняют осточертевший им за день рассадник пьянства и разврата.
Тюремщики справились с работой довольно расторопно – сразу было видно, что им это не впервой. Сначала всех упившихся до бесчувствия северян выволокли во двор, затем весь реквизит жриц любви пошвыряли в подъехавшую конную повозку, а в конце туда же усадили их самих. Уснувших Агнешку и Биби пришлось волей-неволей будить, поскольку охрана не желала надрываться, таская их телеса на руках. После того как груженая повозка отправилась к выходу, северяне были тем же грубым образом перемещены обратно. Правда, раскладывать их по казарме тюремщики уже отказались и просто побросали как попало через порог.
Разгребанием оставшегося бардака занялись мы с Убби. И когда наши храпящие сокамерники были аккуратно разложены рядком вдоль стены, во мне, взмокшем и выдохшемся от работы, шумели лишь остатки вчерашнего веселья. Чего нельзя сказать о похмелье. От быстрого протрезвления оно взялось терзать меня на несколько часов раньше положенного срока. Хотелось отложить разговор с Сандаваргом до утра и тоже завалиться спать, но разве я мог так поступить, не расспросив его хотя бы о самом главном. И в первую очередь о том, каким ветром его вообще сюда занесло.
– Если думаешь, что у тебя одного выдался веселый месячишко, ты крупно ошибаешься. – Убби зевнул, разлегся на спальном месте покойного Улуфа и, заложив руки за голову, повел свой рассказ. За окнами, которые нам снова открыли, уже светало, но сегодняшний тюремный подъем гладиаторов не касался. – Поначалу все шло в точности, как мы и планировали. Шкипер Вирен и Сенатор погнали обе развалюхи на юг в тот же день, как только вы с Кавалькадой ускакали. Дорога разведанная, Столпов по пути нет, Вседержители больше не докучают. Лишь дикари на горизонте то и дело проскачут, но они – твари пуганые, поэтому к железным развалюхам даже на три катапультных выстрела не приближаются… Скука смертная, короче говоря. Раньше хоть с гвардейцами цапались, все веселей было, а тут хоть удавись с тоски. Эх, не таким я представлял себе край света, Проныра! Совсем не таким, загрызи его пес… В общем добрались вскоре до озера, где табуиты водой заправлялись, и снова лагерь разбили. Там и решили, как договаривались, вашего возвращения дожидаться. Места тоже скучные, но хотя бы красивые. Я у таких огромных озер еще никогда не бывал. Поэтому первую пару дней просто просиживал на берегу, шум волн слушал да вдаль таращился. Главное, здесь не жарко, что, сам понимаешь, нам, северянам, особенно по душе. Потом, когда на большую воду вдоволь насмотрелся, гляжу, все делом заняты, а значит, надо и мне чем-то руки занять. Хотел поначалу толстяку помочь железяки перебирать, но он меня к ним даже близко не подпустил. «Помню, – разорался, – как ты на «Зигфриде» гайки срывал и инструмент ломал, поэтому снова получишь гаечный ключ толь