– Значит, семнадцать?
Полицейский подвел Эшера к стене с картой, изображавшей излучину Невы и лабиринт улиц, испещренный прямоугольниками церквей, монастырей, фабрик, железнодорожных станций… а чуть ближе к заливу и островам – просторными участками, где в окружении березовых рощ, высоких стен, сторожек и привратницких сияли великолепием дворцы знати. Личные волшебные царства, бревенчатые «крестьянские» домики с подушками китайского шелка на простых деревянных кроватях…
«А им все невдомек», – как выразился Зуданевский.
– Черными булавками отмечены дома, где проживали пропавшие мальчишки, – пояснил полицейский. – Красными – дома девчонок. Рядом проставлены даты исчезновения.
Эшер умолк, изучая карандашные подписи. На такое ни один вампир в здравом уме не пошел бы даже во время масштабной войны между фракциями Неупокоенных.
– И почти все – с марта по май, – наконец сказал он. – Еще по нескольку в летние месяцы, а после первого сентября – ни единого случая. Ни в прошлом году, ни в позапрошлом.
– Что же, по-вашему, из этого следует?
Эшер вновь оглядел карту в поисках каких-либо закономерностей, но не нашел ни единой.
– Дни в это время длиннее? А значит, они могли забрести дальше от дома?
– Вот и мне так подумалось.
– И это все? В других частях города подобных случаев не отмечено?
– Ни единого, – подтвердил полицейский. – Все это дети, которых никто не хватится. Точнее, дети, которых хватятся лишь те, чьи судьбы всем безразличны.
– За исключением вас?
– Нет. Не моя это забота, – отвечал Зуданевский, однако гримаса на его лице словам вовсе не соответствовала: очевидно, такой ответ он сам в свое время получил от начальства. – В первом случае не моя, во втором, в третьем… но вот восьмое, а следом девятое исчезновение народ уже возмутило. По городу пошли слухи – нелепые, вздорные, однако опасные. Тогда-то это и сделалось… моей заботой.
Умолкнув, оба еще раз окинули взглядами россыпь красного с черным – будто капельки крови пополам с бусинами ночной тьмы…
– А что в этом году?
– Пока одна, – ответил Зуданевский. – На прошлой неделе. Евгения Греб, пятнадцати лет. Работала на обувной фабрике неподалеку от артиллерийских складов. Пятнадцатого марта…
Эшер изумленно приподнял брови, но тут же вспомнил, что счет нужно вести по юлианскому календарю.
– …просто не вернулась домой.
– С ее родными, с подругами кто-нибудь говорил?
Зуданевский негромко хмыкнул:
– Тем, кто начнет их расспрашивать, ничего не расскажут, так как половина наших осведомителей жителям Выборгской стороны прекрасно известна… а другая половина не осмелится любопытствовать, убоявшись разоблачения. Надеюсь, в этом году нам посчастливится… Кстати, насколько мне известно, сегодня ночью вы отбываете в Москву?
– Да, чтоб расспросить там насчет этого типа, Орлофф, и… и еще кое о ком, кого я тоже хотел бы найти, – подтвердил Эшер, сдвинув брови и пренебрежительно взмахнув рукой, будто знать не знал, что о его якобы сбежавшей жене Охранке давно известно. – Вернусь в понедельник. Где остановлюсь, пока не знаю, но если за это время исчезнет еще кто-либо из детишек или вам удастся выяснить что-нибудь новое об этой несчастной девчонке, не откажите в любезности оставить мне весточку в номерах. В «Императрице Екатерине»… хотя об этом-то вы, наверное, уже осведомлены?
Полицейский слегка склонил голову, будто фехтовальщик, признающий пропущенный укол.
– Разумеется, господин, как же не угодить другу князя? Будьте благонадежны, весточку я пришлю непременно.
Глава девятая
В половине двенадцатого Исидро встретил прибывшего Эшера на перроне Варшавского вокзала. Ни слова не говоря, вампир мимоходом вложил ему в ладонь корешок багажной квитанции и тут же растворился среди небольших компаний студентов, рабочих и чиновников с женами, толпившихся вокруг на холоде, оживленно болтая, шаря по карманам в поисках билетов, передавая через отъезжающих сердечные приветы какому-нибудь кузену Володеньке из Бологого…
Над привокзальными улицами клубился мутный серый туман, резко пахнущий нечистотами, угольной гарью и морем.
В купе первого класса вампир появился лишь после того, как поезд, миновав жуткое кольцо дощатых бараков, немощеных улочек и зловонных заводов, окружавших роскошное, выстроенное в восемнадцатом веке сердце Санкт-Петербурга, устремился сквозь ночной мрак к югу. «Может, Исидро, невзирая на все заверения графа Голенищева, тоже чувствует неуют Заграницы?» – мелькнуло в голове Эшера.
Расставив по клеткам крохотные костяные фигурки дорожных шахмат, испанец принялся с интересом слушать рассказ Эшера о визите в Охранное отделение.
– Неудивительно, что «птенцы» Голенищева так встревожены, – пробормотал он, выслушав все до конца. – Ведь нас, вампиров, все эти слухи, витающие среди бедноты, весьма и весьма нервируют. Подобная паника вполне может не только взбудоражить полицию, но вылиться в погромы и бунты. К примеру, из парижского гнезда Революции не пережил ни один, и это отнюдь не случайность. И даже если дело не дойдет до погромов, бедняки, наслушавшись подобных сказок, начинают приглядывать друг за дружкой гораздо внимательнее, да и сами держатся куда осторожнее прежнего. Когда по улицам Лондона рыскал этот убийца шлюх, окрещенный газетчиками Потрошителем, лондонским кабатчикам и портовым докерам пришло в головы, что у него наверняка где-то имеется «логово». Сбиваясь в большие группы, они принялись проявлять крайне навязчивый интерес к подвалам пустующих зданий, не говоря уж об особняках, хозяева коих не выходили за порог днем.
Эшер отвернулся от непроглядно-темной бездны за оконным стеклом.
– Тогда мне даже странно, отчего вы и ваши собратья не позаботились призвать Милягу Джека к порядку.
– Мы и позаботились.
Поправив узорчатый матовый абажур светильника над узким столом купе, Исидро двинул вперед коня – подобно всем прочим фигуркам, невероятно древнего, испанской работы, из крашеной слоновой кости. Как ни забавно, играл он исключительно черными.
– Какое отношение пропавшие дети – и, кстати сказать, та сгоревшая девушка, вампир, о которой Голенищев не удосужился мне сообщить, – имеют к нашему германскому ученому другу, я сказать не могу. Ясно одно: положение в Петербурге весьма и весьма нестабильно.
– А не может ли вампир, или даже несколько, жить в Петербурге без ведома Голенищева?
– Только если он не охотится. А если вампир не намерен охотиться, зачем ему рисковать, зачем ехать в другой город?
– Ну, скажем, для встречи с доктором.
Коня из расставленной Исидро ловушки Эшер увел, но, оглядев доску, с раздражением понял: через три хода ему объявят мат, и с этим ровным счетом ничего не поделаешь.
– Голенищев сообщил мне, что хозяин Москвы из древней русской знати, – продолжал Исидро. – Молчанов… замшелый бородач, как аттестовал его граф. В наши дни он отдал поместья на откуп приказчикам, а сам живет в Москве, хотя, по словам Голенищева, порой проводит недельку-другую на отчих землях, спит в древней часовне, а арендаторов пальцем не трогает и даже не показывается им на глаза. Чаю выпьете?
В купе, постучавшись, заглянул бородатый, сгорбленный человек невысокого роста, по годам годившийся Эшеру в отцы, с подносом, уставленным исходящими паром стаканами. Исидро бросил старику два рубля сверх запрошенного и принял его благословения, нисколько не изменившись в лице.
– А крестьяне даже не подозревают, что их барон – тот же человек, на которого работали их отцы и деды, – продолжил вампир, после того как служитель затворил за собою дверь. – Однако он на свои средства содержит в имении школу с учителем и не скупится на приданое для деревенских девиц, выходящих замуж.
– Он весьма добросердечен.
С этими словами Эшер упрямо двинул вперед пешку. Со временем он запомнил кое-какие излюбленные ходы соперника и, мало этого, начал понимать, как вампир ведет игру. Сомнений быть не могло: вся партия от начала до конца, все множество вариантов возможного развития событий складывались в голове Исидро еще до того, как его тонкие пальцы коснутся первой фигуры.
– Будучи добросердечным, барон Молчанов вряд ли сумел бы пережить французское нашествие и сожжение города, сохранив власть над Москвой. Однако он понимает то, что, очевидно, ускользнуло от вашего мистера Стокера во время работы над тем столь интересным романом: что владыка-вампир, охотящийся на собственных крестьян, обрекает себя на скорое разоблачение и гибель. Прятаться в сельской местности нам, вампирам, весьма нелегко. Даже Голенищев, отродясь не ступавший на свои земли, неуклонно заботится о благополучии собственных крестьян, дабы те чувствовали себя в долгу перед ним, на случай, если в один прекрасный солнечный день ему потребуется, чтоб кто-то из них забрал со станции телегу ящиков и переправил их в темную комнату под графским особняком, не задавая лишних вопросов. Шах.
Желание запустить в лоб сопернику подвернувшимся под руку слоном оказалось на удивление сильным.
Под утро Исидро исчез, предоставив Эшеру возможность поспать, пока поезд катит сквозь унылую тьму бескрайних равнин. Вдали от моря облака поредели, свет ущербной луны окрашивал серебром и луковки куполов деревенских церквей, и снег, толстым слоем укрывавший поля. Долгое время где-то вдали словно бы горел одинокий огонек лампы в окне.
«Кому, отчего не спится в этакий поздний час?»
Поезд остановился в Твери, а после в Клину. Сквозь мрак едва виднелись приземистые бревенчатые постройки, по скованным стужей улицам то тут, то там шагали куда-то пышнобородые крестьяне, на горизонте нехотя занималась утренняя заря. Проснувшись, Эшер выпил еще стакан чаю и принялся вспоминать все, что слышал о Неупокоенных от Исидро и узнал сам, изучая фольклор и легенды. Что мог предложить кайзер вампиру, ради чего тот рискует спровоцировать население, убедившееся в существовании Неупокоенных, на организованные поиски их тайных пристанищ?