«Чтобы вампир погубил либо способствовал гибели другого вампира – дело практически неслыханное», – утверждал Исидро… Однако Эшер был почти уверен: уж если лондонские вампиры скорее прикончили бы его, Эшера, чем позволили ему помогать Исидро в поисках существа, убивающего их самих, то вполне могли бы убить и вампира, поставившего под угрозу надежнейший их «щит» – тайну.
Не так ли и вышло минувшей осенью? Не приехала ли эта девушка, кем бы она ни была, в Петербург вместе с Тайсом?
Но в таком случае отчего они, узнав обо всем, покончили с девушкой, а не с Тайсом?
Крепко задумавшись, Эшер полез в карман за письмом Лидии, однако вместо него вытащил то, что нашел в доме леди Ирен.
«Миледи! Письмо ваше я получил…»
Отчего после гибели хозяина Петербурга она не вернулась в Лондон?
Постыдилась взглянуть в глаза Исидро? Или попросту не сумела найти спутника для поездки?
А может, ее память об Англии – о ветрах, о луговых жаворонках над вершинами дюн, о переливчатом звоне оксфордских колоколов – заржавела, подобно струнам арфы? Рассохлась, как переплеты трудов по математике на полках ее библиотеки, не оставив ей иных интересов, кроме охоты?
«Дражайший мой Симон! Простите мне затянувшееся молчание… подробнейшая эпистола о балете и опере, о скандалах светских и политических, мало-помалу движущаяся к завершению, ждет своего часа вон там, в углу секретера…»
Будет ли он скучать по ним, по обстоятельным, подробнейшим эпистолам о балете и опере, о скандалах светских и политических?
Эшеру живо вспомнилось, как Исидро рассовывал толстые связки своих ответов на ее письма по карманам пиджака и пальто… Зачем? Чтоб сжечь? Или чтоб перечитать? Станет ли тот, кто утратил всякую способность к заботе, тот, для кого весь мир свелся к охотничьему азарту, заботиться о написанном некогда той, кто больше ему не напишет?
Эшер прикрыл глаза… и, вздрогнув, очнулся от стука вагонных колес на стыках и резкого голоса женщины, на скверном провинциальном французском воскликнувшей в коридоре:
– …И если его кучер опять пьян, клянусь, так и скажу ему: гони этого типа взашей!
Полученные от Исидро указания вели на окраину Москвы, к небольшому особнячку на Рогожской заставе, выстроенному в самом начале столетия поверх развалин здания наподобие монастыря и обнесенному высокой оградой. Крохотные ворота стерегли каменные львы величиной с овчарку, и Эшер, пожалуй, нисколько не удивился бы, если б за ними, в сумерках, косматой тенью мелькнул Dvorovoi – славянский дух, мифологический хозяин двора. Если Исидро потребуется переводчик, пожалуй, московские вампиры куда охотнее согласятся прийти в обособленное строение, чем в дом с террасой или на арендованную квартиру. Однако после того, как испанский вампир, дождавшись темноты, выбрался из запертого на замок гробоподобного чемодана о двух крышках, умылся, переоделся и скрылся в ночи, Эшер распаковал обшитые тонкой сеткой гирлянды сушеного чеснока и шиповника, прихваченные с собой в изобилии, и, памятуя о том, с кем имеет дело, оплел ими спальню, обращенную окнами к воротам, сверху донизу. Покончив с этим, он вложил в чехол на предплечье тонкий серебряный нож, проверил, легко ли он выскальзывает в ладонь, если встряхнуть кистью, и на том успокоился.
Приходящая прислуга оставила ему ужин – суп и pirozhki. Ужиная при свете лампы (трубопроводы Московской газовой компании так далеко не дотягивались, а электричества в доме не имелось тем более), в столовой, выходившей окнами в оголенный сад, Эшер гадал, набухли ли на ветвях ив в его саду первые почки и чем сейчас может быть занята Лидия. Невзирая на снег и лютый мороз, дни становились длиннее, а весна, как известно, наступает с такой быстротой – глазом моргнуть не успеешь.
С причудливыми, рваными ритмами Заграницы – пара часов сна тут, пара часов сна там, быстрое пробуждение, ешь где придется и что придется, однако голода в промежутках почти не чувствуешь – тело вновь свыклось без промедления. Отнеся в спальню небольшой самовар, Эшер при тусклом янтарном мерцании лампы приготовил чай, а после прикрутил огонек до отказа, полюбовался пламенем в самоварной топке, крохотной, ничего не освещающей звездочкой пронзавшим воцарившийся в комнате мрак, подсел к окну и устремил взгляд в ночь.
Шло время, однако в сон не клонило ничуть. И вот наконец около двух пополуночи за окном появились они. Без малого дюжина, вампиры широким, летящим шагом мчались к дому со стороны остановки трамвая, бледнолицые, словно призраки, в лунных лучах, пробивавшихся сквозь прорехи меж облаков.
Эшеру в голову не приходило, что их окажется так много. На ворота ни один даже не взглянул: все по-кошачьи взлетели на стену. Пара студентов наподобие злополучного Иппо и Марьи из Санкт-Петербурга, пара безукоризненно одетых джентльменов… Последними во двор спрыгнули несколько молодых с виду дам в темных платьях по моде прошлого года: пышные шелковые юбки вздулись пузырями, длинные волосы взметнулись кверху, словно облака, гонимые вдаль сильным ветром, глаза сверкнули огнем даже в скудном, изрядно ослабленном тучами свете звезд.
А вот Исидро, должно быть, вошел во двор сквозь ворота, хотя Эшер его появления не заметил…
«Интересно, хотя бы другим вампирам он в движении виден?»
Остановившийся на посыпанной щебнем дорожке, напротив плечистого незнакомца в простонародном грубошерстном сукне под стать персонажу Толстого, бородатого, медведеобразного, однако отнюдь не казавшегося неуклюжим, Исидро выглядел сущим пигмеем. Между ними, обращаясь поочередно то к одному, то к другому, стояла бледная, точно фигурка из слоновой кости, девушка в бесцветном атласном платье, с волосами, свободно, на школьный манер, распущенными по плечам. Очевидно, Исидро нашел переводчика, и Эшер ничуть о том не пожалел. Конечно, устойчивые речевые обороты и выговор хозяина Москвы были ему весьма и весьма интересны – языковед Эшер отдал бы почти что угодно, лишь бы послушать, как звучит русский семнадцатого века, однако сейчас научное любопытство вполне могло стоить ему жизни.
Посему разговор пришлось наблюдать из-за окна. Время от времени Молчанов, повернув косматую голову, бросал взгляд в его сторону, как будто прекрасно знал, что Исидро не смог бы добраться из Лондона в Санкт-Петербург, а затем и в Москву без помощи человека…
… а люди любопытны до такой степени, что не преминут сунуть нос даже в двери самой Преисподней.
Часы внизу пробили четверть третьего. Точно услышав их бой, вампиры снова взвились на ограждавшую двор стену и – всколыхнув плащами, юбками, прядями длинных волос – спрыгнули вниз, на улицу. Озаренный барахтающейся среди туч, будто утопающий пловец, луной сад оказался пуст. Хозяин Москвы, красавица с бледным лицом, Исидро… всех их и след простыл. Сидя у окна, Эшер вслушивался в тишину, хотя знал, что шагов не услышит, пока из-за двери спальни не донесся голос Исидро:
– Джеймс?
Лишь после этого Эшер поднялся на ноги, убрал защитные гирлянды из чеснока и шиповника, сложил их в чемодан и отпер дверь. И только тогда понял, что жутко дрожит. Дрова в очаге прогорели, а он этого и не заметил.
– Да вы совсем замерзли.
Подойдя к самовару, вампир наполнил стакан в серебряном подстаканнике горячим, обильно источающим пар крепким чаем.
Эшер зажег лампу.
– Рад, что вам удалось подыскать для переговоров с друзьями кого-то еще.
– Я также.
Присев у очага, Исидро отодвинул блестящую решетку, добавил в огонь полено и разворошил угли. Игра оранжевых отсветов пламени на тонких чертах лица придала ему некое подобие жизни.
– Я был приглашен поохотиться до утра. Меня спросили, не отужинаю ли я с ними. Я ответил, что с ужином потерплю до возвращения в Петербург. Этим они и удовольствовались, хотя Молчанов предложил подыскать мне сопровождающего для возвращения, буде вас постигнет несчастье.
Какое-то время Эшер стоял у окна, нянча стакан в ладонях и тщетно гадая, что произошло бы, если б Исидро отправился с «птенцами» на охоту, а Молчанов остался здесь. Пусть даже вампиры ушли, охватившая его дрожь все никак не унималась.
– Что вы ему сказали?
– Что мне требуется тот, кто владеет и английским, и русским. Тогда он предостерег меня, посоветовав не нанимать человека с мозгами в голове. «Подыщите простачка-крестьянина поглупее, – сказал он… при посредстве красавицы Ксении, определенно глупой, как пробка, а значит, подходящей ему во всех отношениях. – Такие верны и не задают вопросов. А человеку городскому доверять нельзя. Эти, как ласки, вечно думают, будто хитрее всех». Спрашивать, откуда он знает, о чем думают ласки, я не стал. В жизни еще не встречал хозяина, не считающего себя умнее любого из живущих.
Придвинув к очагу кресло, Исидро оглянулся на Эшера, молча подошел к креслу, из которого Эшер наблюдал за двором, отнес к очагу и его, подсел к огню, сцепил перед грудью длинные тонкие пальцы.
– Теперь я знаю все, что только можно почерпнуть из сплетен о петербургских вампирах, – сказал он. – Достижение немаловажное, если вспомнить, сколь мало ночного времени можно занять охотой и сколь долги годы, в течение коих человеческим умам – с обретением бессмертия отнюдь не становящимся менее человеческими – нечем занять себя, кроме сплетен.
Пряча улыбку, Эшер уселся в кресло напротив, словно рядом с обычным, живым другом.
– Как видите, я сгораю от любопытства.
– Боюсь, оно значительно поубавится, – учтиво ответил вампир, – после того как вы узнаете, что нам с вами придется попутешествовать по Европе вдвоем еще этак две-три недели. Похоже, соперничество меж графом Голенищевым и его братом-«птенцом», князем Даргомыжским… оба – «птенцы» одного и того же хозяина, обратившего в вампира и леди Ирен… осложнено присутствием постороннего, вампира, прибывшего в Петербург около двух лет назад. Многие годы граф с князем, каждый со своей стороны, пытались заручиться поддержкой леди Ирен, но она, полагая того и другого сущими идиотами… оценка, с которой трудно не согласиться… держалась в стороне от обоих. Ну а незваный гость – его Молчанов называл просто «немцем», что на старорусском означает любого иностранца вообще, и вас он, кстати, также зачислил в немцы – заодно то с одним, то с другим…