В Департаменте Эшер встречал немало людей – не вампиров, чья жизнь целиком превратилась в хитросплетение всевозможных мер предосторожности, в высматривание всюду врагов, либо вероятных врагов, либо возможных прорех в воздвигнутой обороне, которыми вероятный враг, может быть, сумеет воспользоваться…
Приподняв подбитую мехом шляпу, он провел ладонью по наголо выбритому темени.
Одним из таких был он сам.
И именно поэтому, оглядев огромный каретный сарай (разбитое стекло в ближайшем окне наглядно демонстрировало, каким образом мальчишка забрался внутрь), сразу же понял: мальчишка этот – кто угодно, но не вампир.
Или вампир, ничему не обученный хозяином.
Однако какой смысл обзаводиться «птенцом» только затем, чтоб он погиб, едва выйдя за порог? Особенно если хозяин – среди хозяев такое не редкость – способен чувствовать муки гибнущего в огне?
Тем временем смотритель распахнул ставни на первом из окон. После царившего внутри полумрака серый, неяркий, ослабленный ливнем свет, хлынувший в каретный сарай со двора, казался просто-таки ослепительным.
«Спонтанная мутация?»
Эта мысль заставила Эшера содрогнуться. Однако как еще мог появиться на свет вампир, незнакомый даже с ужасной Первоосновой собственного существования?
Быть может, это работа Тайса? Быть может, вампиров создает он? Но чего ради, если у него есть союзник-вампир?
Или чужак, подобно Исидро, отказался творить «птенцов»?
В таком случае зачем ему партнерство с Тайсом?
И при чем тут кайзер с герром Текселем?
Зуданевский, припав на колено по ту сторону кучи обгорелого тряпья, принялся по кусочку собирать закопченные клочья попон и пледов и бережно складывать их в заплечный вещмешок.
– Когда обнаружили тело? – спросил Эшер.
– В субботу, под вечер, – отвечал полицейский. – Смотритель нашел. Пепел к тому времени уже остыл. А я, рассудив, что вам непременно захочется осмотреть место происшествия в нетронутом виде, распорядился оставить все как есть, кроме собственно пепла.
– Благодарю вас.
С каждым новым открытым ставнем в сарае становилось все светлей и светлей. Оглядев просторный зал, Эшер отметил и блеск ухоженных полозьев саней, и искрящуюся серебром отделку в салоне брогама. Ни цепей, ни веревок, которыми могли связать обреченного вампира, нигде вокруг нет… правда, веревки Неупокоенного не удержат. И цепи, собственно, тоже – разве что дьявольски толстые либо посеребренные…
– Помещение вы обыскали?
– Времени не было. Разве что наскоро… как бы это выразиться… прошелся по верхам. Как горничная, вытряхивающая хотя бы салфетки с кресел, не успевая выбить половики. Во-первых, добрался я сюда незадолго до темноты, а во-вторых, рассудил, что все равно вернусь вместе с вами. Вернусь… и, возможно, вы объясните, что все это может значить.
Эшер тоже принялся перебирать, встряхивать, складывать обгоревшую шерсть и ссохшиеся шкуры, а полицейский, выпрямившись, перенес вес тела на пятки.
– Что вы рассчитываете найти, господин? Что обо всем этом известно вам, раз уж вы даже нисколько не удивлены?
– Прошу простить меня, – ровно ответил Эшер по-французски, хотя полицейский завершил тираду на русском, – мой русский не настолько хорош.
«Ну уж нет, господин, МЕНЯ на такой бородатый трюк ловить даже не думай».
– Пф-ф-ф! – Зуданевский взмахнул кукольной ладонью в серой перчатке. – Жена, мсье «Орлофф», его сестрица… и это все, что вы готовы мне рассказать?
Сложив руки на поднятом кверху колене, Эшер взглянул на полицейского поверх растрескавшегося, почерневшего кирпича.
– Это все, что известно мне. Неужто вам ни разу в жизни не встречался американец, искренне убежденный, что на земле и в небе найдется множество вещей, даже не снившихся так называемым «просвещенным умам»?
– Отчего же, встречались такие, и не раз. И упаси меня впредь святой Иисус Навин, заступник и покровитель таких, как мы с вами, от американцев, верящих в эктоплазму и телепортацию… Вот только американца, сколотившего состояние на железных дорогах и бойнях, среди них не было ни единого.
– Приезжайте в Чикаго, господин, – осклабившись, парировал Эшер, – и я познакомлю вас с целой сотней. Уж не намерены ли вы меня за это арестовать?
– Ох, надо бы, – осклабившись в ответ, отчего его серая, неприметная физиономия вдруг сделалась очень похожа на мордочку крохотного злобного эльфа, вздохнул Зуданевский и поправил очки на носу. – Хотя бы затем, чтоб поглядеть, к какому консулу вы обратитесь. Однако я – после трех-то десятков лет в погоне за революционерами да анархистами, на поверку оказывавшимися полицейскими филерами, – нутром чую, что вам известна правда о таких вещах, в которые никто другой попросту не поверит, и, вышвырнув вас из страны, я ничего полезного не узнаю… а эти злосчастные мальчишки с девчонками так и будут пропадать неизвестно куда.
С этими словами полицейский откинул в сторону край попоны, прикрывавшей кучку позабытого пепла и косточек.
– И это, полагаю, еще не самое худшее. Взгляните, – неожиданно резко добавил он.
Выпрямив длинные ноги, Эшер шагнул к нему.
В руке Зуданевского блеснула жестяная коробочка вроде тех, в каких продаются английские тянучки с ромом, чуть шире и толще мужской ладони. Полицейский встряхнул ее. Внутри что-то глухо загремело, негромко звякнул металл. Эшер припал на колено рядом, и Зуданевский откинул крышку.
На дне коробки лежали два отсеченных под корень пальца с женской руки. Ухожены, чисты, с безупречным маникюром, без единой мозоли, один украшен перстнем с жемчужиной…
Все это Эшер успел разглядеть в считаные мгновения. Как только под крышку коробки проник свет из окна, пальцы вспыхнули жарким, неугасимым огнем.
Глава одиннадцатая
– Перстень с жемчужиной, – задумчиво проговорил Исидро.
– Да. Жемчуг барокко[33], в форме крохотной раковины улитки, величиной примерно в две трети горошины, кольцо простого, гладкого золота…
С этим Эшер полез в жилетный карман, но вампир вскинул кверху узкую ладонь:
– Не нужно. Я сам подарил его ей.
В комнате сделалось тихо. Двойные оконные стекла за парчовыми шторами заглушали стук колес экипажей, катящихся вдоль набережной Мойки даже в столь поздний час, так надежно, что гостиная с обитыми красным ворсистым бархатом креслами и темной, ничем не примечательной мебелью казалась отрезанной от всего мира.
– Это не обязательно означает, что она мертва, – помолчав, сказал Эшер.
– Мертва она с двадцатого года прошлого века, – безмятежно ответил Исидро. – Весьма признателен вам за сочувствие, если то были слова утешения.
Подняв голову, вампир устремил взгляд в глаза Эшера.
– Однако, – продолжал он, – изучать плоть вампира куда безопаснее, если он мертв дважды, воистину мертв, и, таким образом, уже неспособен, вырвавшись на свободу, поквитаться с исследователем за отрубленные пальцы. Ну а вампир, столкнувшийся с подобным исследователем, не подпустит к нему потенциальную соперницу ни за что. Нет, – подытожил Исидро, – она мертва. Мертва окончательно и бесповоротно.
«Интересно, вздохнул бы он в эту минуту, если б еще дышал?» – подумал Эшер, вновь вспомнив запыленные книги и проржавевшие струны арфы.
А что же сам он, Джеймс Эшер? Любил бы он Лидию по-прежнему, оставь она манеру перечитывать в постели исследовательские записи и читать свежий «Ланцет», будто Диккенса? Любил бы он Лидию, утратившую привязанность к подругам и умение наслаждаться нелепостями жизни?
«Да».
Гибель их нерожденного ребенка заставила Лидию на многие месяцы позабыть обо всем этом, удалиться в некое царство скорби, бесцветное, неподвижное, словно лед, сковавший Неву. Понимавший, что это не навсегда, Эшер терпеливо, превозмогая собственную печаль, ждал ее возвращения и не ошибся. Со временем Лидия сделалась прежней… как будто река, взломав лед, унесла его в море.
«Да, только сам-то я не вампир. И Лидия – тоже».
– Место, где сгорела другая девушка, вам осмотреть удалось?
Эшер резко встряхнулся, гоня прочь сторонние мысли. Многое ли сумел «подслушать» вампир? Об этом оставалось только гадать.
– Это, как и сказал Зуданевский, мансарда одного из домов в Малом Сампсониевском переулке. От сдачи ее новым жильцам управляющего до сего дня удерживал только страх перед Охранкой: когда мы вышли, на лестнице, с кастрюлями, мисками и постелями, уже дожидались целых три семейства. Смотреть там оказалось практически не на что, однако я клянусь: укрыться там не пришло бы в голову ни одному из вампиров. Оконце невелико, но на нем нет ни ставней, ни занавесей. Всякому ясно: с наступлением дня там станет светло.
Исидро, устроившийся в кресле перед камином, облокотился о подлокотники, подпер подбородок ладонями.
– Помните, на балу, заданном Теософическим обществом, я спрашивал о феях? – нарушив затянувшуюся паузу, спросил Эшер. – А нет ли на свете других существ – сверхъестественных или просто изрядно редких, обладающих той же… фотопирореактивностью, что и ваши собратья?
– Создания, вспыхивающие пламенем при свете дня, на мой взгляд, воистину должны встречаться очень и очень редко, особенно если им недостает ума вовремя подыскать укрытие, – ответил вампир. – Однако, судя по найденным остаткам одежды – туфелькам девушки, пуговицам от брюк мальчишки, – оба они существа вполне человеческие. И вдобавок, сдается мне, из числа безвестно пропавших детей бедняков.
– А что, если… если мы столкнулись со спонтанной мутацией? Что, если некоторые в силу каких-то причин обращаются в вампиров без…
Осознав всю нелепость этого предположения, Эшер оборвал фразу на полуслове.
– Без участия хозяев? Правду сказать, Джеймс, возможно ли такое, мне неизвестно. Однако сам я о чем-либо подобном ни разу не слышал, хотя со всем прилежанием изучаю природу нашего естества вот уже три с лишним сотни лет. Нет. Случалось, люди – в том числе ваш старый друг Блейдон – пытались создать гибрид человека с вампиром, наделенный всеми нашими преимуществами и избавленный от всех свойственных нам изъянов. Но кому придет в голову создавать существо со всеми нашими слабостями и без единого преимущества?