– «Ученого» – это вряд ли, – поспешно возразила Лидия, заметив в зеленых глазах новой знакомой стальной отблеск настороженности. – Вернее сказать, я занимаюсь кое-какими исследованиями в больнице Радклифа. А тема – железы, если вам это о чем-нибудь говорит.
– Какое чудо!
Довольно низкий для женского голос мадам Эренберг оказался мягок и бархатист. Не уступавшая ростом Лидии, в опрятном, неярком, зеленом с золотом (даже руки ее укрывала зеленая лайка) костюме, она выглядела просто великолепно.
– Я ведь тысячу раз читала о подобных вещах в газетах – о женщинах, англичанках, изучающих медицину, или юриспруденцию, или еще что-либо в этом роде, но… боюсь, даже Санкт-Петербург покажется вам безнадежно отставшим от времени во всем, что касается прав половины человечества. Возможно, – добавила мадам Эренберг, оглядевшись вокруг, – значительно большей его половины. Кстати, я ведь только третьего дня читала об исследованиях желез, обещающих вскоре отворить перед человеком двери к бессмертию!
Лидия читала об этом тоже – в преждевременных, настроченных сгоряча статьях из грошовых газет, восхваляющих до небес таинственные «дистилляты» и «вытяжки», извлеченные из желез обезьян и свиней, дабы бесконечно «омолаживать» стариков… но не всех стариков, а только богатых – это Лидия уже сейчас могла сказать точно.
– Боюсь, в данный момент, – тактично ответила она, – я преследую куда более прозаические цели, наподобие выявления взаимосвязей различных элементов железистого аппарата… Понимаете, не изучив предмет всесторонне, многого из него не извлечь, а наши знания пока крайне невелики.
Непринужденно болтающих о пустяках («Уж не ДУСЕ ли это?), дам препроводили к дверям клиники, ведущим в тесный, закопченный двор-колодец. Дым Путиловских военных заводов окрашивал холодный солнечный свет болезненной желтизной, ел горло и легкие. Атмосфера снаружи оказалась ничуть не лучше, чем в только что покинутой клинике: к запаху дыма примешивалась вонь засорившихся сточных канав, переполненных нужников во дворах окрестных доходных домов, трупа лошади, гниющего где-то поблизости… Когда к подъезду подали автомобиль мадам Вырубовой, мсье Тексель распахнул перед ними входные двери, и, обернувшись, чтобы еще раз пожать хозяину руку, Лидия – очков она так и не сняла – обнаружила, что русский мальчишка, с которым говорила мадам Эренберг, последовавший за ними к выходу, не сводит с них завороженного взгляда.
«Наверное, всю ночь будет видеть ее во сне», – подумала Лидия, садясь в авто.
Как только автомобиль тронулся с места и мадам Вырубова вновь завела разговор о чудесах отца Григория и о дюжинах прочих чудотворцев («Боюсь, многие из них СОВЕРШЕННО бесчестны…»), вращающихся в петербургском обществе, Лидия поняла, что в мадам Эренберг ее так встревожило.
«Не проведи я столько недель в компании дона Симона Исидро, – подумала она, еще раз оглянувшись назад, на доктора Тайса с мадам Эренберг в грязноватом солнечном свете у дверей клиники, – пожалуй, ничего бы и не заметила».
Конечно, поклясться в этом она не могла, однако глазам своим доверяла вполне: похоже, мадам Эренберг не дышала.
Глава пятнадцатая
– Что же случилось в Праге?
– А отчего вы полагаете, будто там что-то случилось?
Заняв обычное место напротив Эшера, на безупречно чистом диване зеленого плюша, в вагоне первого класса Королевских Баварских государственных железных дорог, Исидро вынул из кармана колоду карт. Поглощенные лесами Саксонии, огни Дрездена исчезли вдали. Бледные пальцы вампира, увенчанные столь же бледными, прочными, блестящими, будто слоновая кость, когтями, замелькали в воздухе, тасуя и подрезая, тасуя и подрезая колоду подобно точному механизму. Не сводя с Эшера желтоватых водянистых глаз, Исидро ждал ответа.
– Насколько я понимаю, связаться с хозяином Праги вам удалось только на третью ночь.
– Пражские вампиры не таковы, как в других местах. Хозяин Праги не терял «птенцов» и не слышал, чтоб кто-либо из них за последние три года обзавелся привычкой ездить в Берлин. Но это еще ничего не значит, – добавил Исидро, сдавая карты. – Пусть даже на Берлин и прочие германские города с Небес прольется огненный дождь, вампиры Праги бровью не поведут. Очень уж они древни…
Отвлекшийся на размышления о пражских вампирах, Эшер не заметил его движения. Очнувшись, словно после секундной дремы, он обнаружил, что его левую руку мертвой хваткой сжимают холодные пальцы Исидро. Чуть отогнув длинным ногтем манжету, Исидро взглянул на кожаный ремешок с серебряными бляшками, подаренный Эшеру доктором Карлебахом.
– Обновка, – заметил он.
– Игрушка. Помогающая не уснуть, когда клонит в сон.
«Хотя секунду назад она мне нисколько не помогла, будь он проклят…»
Исидро предостерегающе усилил нажим:
– В Праге имеется лавка, торгующая подобными безделушками?
– Имеется.
«Ломать пальцев он не станет, – мысленно заверил себя Эшер, глядя вампиру в глаза и до скрежета стиснув зубы, чтобы не вскрикнуть от боли. – Пока я ему нужен, на подобное он не пойдет…»
– Вампиры Праги, – сообщил Исидро, – потребовали от меня ответа, когда я намерен покончить с вами и вашей супругой.
– Откуда они знают о Лидии? – спросил Эшер, из последних сил выдерживая ровный тон.
– Им не известен ни один человек, которому можно доверить службу иначе как под угрозой расправы с женой.
Как ни хотелось спросить: «Что же вы им ответили?» – Эшер понимал, что, раскрыв рот, неминуемо вскрикнет.
Исидро выпустил его ладонь. Какое-то время тишину в купе нарушал лишь перестук вагонных колес, негромкий шелест тасуемых вампиром карт да хриплое дыхание Эшера.
– Я держу вас в неведении не из злого умысла, Джеймс, – прервав паузу, заговорил Исидро, – но дабы уберечь от возможной гибели.
– Будь это вполне так, – возразил Эшер, слегка удивленный, что вообще может говорить, – вы удовольствовались бы предупреждением на словах, тем более что от Праги мы далеко.
Сидящий напротив, за узким вагонным столиком, вампир даже не изменился в лице.
– Ни вам, ни мне не известно, – продолжал Эшер, – что происходит и как связан с происходящим этот… петербургский незваный гость… возможно, он же – незваный гость в Берлине, возможно – нет. Ни вам, ни мне не известно, какая улика, какие сведения послужат ключом к головоломке. Ни одному из нас не известно, сколь высоки ставки и сколь опасна игра. Быть может, связь чужака с Бенедиктом Тайсом – только верхушка айсберга, торчащая на виду, десятая доля опасности куда более масштабной и страшной, о которой мы с вами понятия не имеем… а продолжая скрывать друг от друга факты, вполне можем не узнать о ней вообще.
Умолкнув, Эшер наконец отважился слегка откинуться на спинку дивана и осторожно размять пальцы и изрядно удивился, обнаружив, что пальцы слушаются.
– Как бы там ни было, – подытожил он, – полагаю, мы оба согласны в одном. Что бы ни узнала леди Ирен, союз вампира с любым человеческим правительством – будь то правительство одной из держав Тройственного Союза, Тройственной Антанты или вовсе какой-то нейтральной страны вроде Америки – до добра не доведет.
Исидро на свой манер, едва заметно, кивнул.
– Мне стало известно об обитающих в Праге Иных…
– Вы с ними не сталкивались?
Обеспокоенность испанца выдала разве что практически неуловимая поспешность вопроса.
– Полагаете, я пережил бы знакомство?
Белесые брови вампира дрогнули, приподнявшись на бесконечно малую долю дюйма.
– Не знаю. Судить не возьмусь. Насколько мне – и пражским вампирам – известно, переговоров с людьми они не ведут.
Исидро сдал карты, собрал их, сдал и снова собрал колоду.
– Насколько я понимаю, вы побывали у того еврея, живущего невдалеке от Испанской синагоги?
– Да, – подтвердил Эшер. – Он настоятельно советовал покончить с вами без промедления. А еще сказал, что, как и вы, о спонтанных обращениях в вампира не слыхал никогда. Однако они – и вы, и, кстати, Иные – каким-то образом да возникли.
– Иные – разновидность вампиров, – пояснил Исидро, – и первые из них, по словам хозяина Праги, были созданы, как создают вампиров. Случилось это около пятисот лет назад, во время Великой Чумы[47], однако имела ли Чума к этому какое-то отношение, ни в одних хрониках не записано и, возможно, навсегда останется тайной. Долгое время вампиры Праги пытались их уничтожить. Некогда существа эти были людьми – и, подобно вампирам, после трансформации не нуждаются в органах размножения. Вот только, наблюдая за ними многие годы, пражские вампиры так и не выяснили, каким образом передается их состояние, а еще они не особенно похожи на людей. Хотелось бы мне…
Тут шепот Исидро на долю секунды прервался.
– Хотелось бы мне, – с легкой неуверенностью продолжал он, – поговорить об этих вещах с госпожой Лидией. Полагаю, ее соображения, не может ли, как она выражается, компонент крови, передающий от хозяина к «птенцу» вампиризм, мутировав, сотворить существо-подменыша, непохожее на прародителя, принесли бы немало пользы. По-моему, этот вопрос заинтересовал бы ее чрезвычайно.
– Возможно, даже сверх меры, – с кривой усмешкой заметил Эшер.
В глазах его спутника мелькнули искорки веселья: очевидно, Исидро тоже понимал, на какой риск может пойти Лидия в погоне за подобными знаниями.
– Не стану спорить, – ответил он, однако к веселью в глубине его сернисто-желтых зрачков прибавилась толика сожаления.
– Во всяком случае, – продолжил Эшер, – о том, что этот… так сказать, «компонент вампиризма» в крови способен к мутациям, нам известно. Сыворотка, созданная Хорисом Блейдоном, дабы творить вампиров самостоятельно, превратила его сына в чудовище. Отчего? Оттого ли, что он не до конца разобрался в процессе, преображающем человека в вампира…
– Более чем вероятно, – проворчал Исидро. – Сей процесс непонятен и нам. О да, мы знаем, как человек становится вампиром физически, – прибавил он в ответ на поднятые Эшером брови, – знаем, каким образом сохранить душу «птенца», как не допустить угасания его жизни во время преображения. Знаем, что тело вампира питает кровь людей или животных, но лишь извержение жизненной силы в момент человеческой смерти возобновляет наши способности к манипуляции умами людей. Но отчего все обстоит так, а не иначе, какой механизм позволяет, поглотив смерть человека, обратить ее в силы вампира – почему мы, не убивая, не можем охотиться и защищаться от тех, кто охотится на нас, – сие нам неведомо. Точно так же как вам неведомо, отчего люди любят, а не любя, умирают душой.