– Другие? Наподобие Коли?
Евгения кивнула:
– Да. Все шли искать ее там, где во сне видели. И вот однажды я застала ее в клинике. Иду по улице, вижу: стоит на крыльце. Наши взгляды встретились, как в книжках пишут, и я узнала ее даже издали, за целый квартал. И сразу почувствовала, будто встретилась с той, кого знаю всю жизнь, с той, кто любит меня… только я о ней почему-то забыла. А она сказала, что ждет меня. Что я очень нужна ей. И не только ей – Господу.
«Ну, разумеется».
Лидия снова прикрыла глаза – на сей раз от злости на эту особу. Точно такая же жгучая ярость в адрес Исидро охватила ее, когда к ней в обеденном зале («Подумать только!») парижского отеля «Санкт-Петербург» подошла Маргарет Поттон.
«Дон Симон сказал мне, что я смогу найти вас здесь…»
«Так вот отчего она выбирает добычу среди мальчишек и девчонок четырнадцати-пятнадцати лет, – подумала Лидия. – Наверное, тем, кто младше, не пережить превращения в вампира, а более взрослых не одурачить столь примитивной и очевидной ложью».
В жизни Лидия редко кого-либо ненавидела, однако за это, за такую ужасную ложь, за кражу жизни, надежды и веры – «Да, вот она, вся суть вампиров… что стоит им отнять все это у добросердечного ребенка ради собственной выгоды?» – возненавидела Петрониллу Эренберг до дрожи в теле.
– Понимаете, это же кровь святых, – объясняла Евгения, сидя на полу, у ног Лидии, и доверчиво прильнув к ее коленям. – Папа говорит, святые, все до единого, – просто бездельники, вечно совавшие нос в чужую жизнь, но дело не так-то просто, я знаю, знаю! Не так-то просто! А мадам сказала, что ей во сне явился святой Георгий, демоноборец, и отворил себе вену вот здесь, на предплечье, совсем как она, и дал ей пить свою кровь, как она мне – свою… так его кровь стала ее кровью, а ее кровь – моей. А потом она обняла меня…
Из глаз девчонки вновь хлынули слезы.
– Обняла, как будто ее душа обнимает мою, а ее разум пронизывает меня насквозь обжигающим светом, ужасающим, прекрасным, полным любви. Казалось, я – точно чистая вода в прозрачной хрустальной вазе, только вместо вазы живое, любящее меня сердце. Казалось, мое старое тело погибло, а вместо него на свет родилось новое, с кровью святого Георгия в жилах, и его кровь преобразит меня. Научит отличать среди людей демонов в человеческом облике. Даст силы выйти на бой против этих демонов, злых тварей, несущих в мир боль и скорбь.
С этими словами она подняла склоненную голову, и в отсветах камина ее лицо приобрело обманчиво розоватый оттенок, хотя Лидия помнила, что кожа ее бледнее белого шелка.
– А после она сказала, что мне придется на время остаться в том старом монастыре, потому что расти мы должны во тьме, будто хлеб или розы, пока не окрепнем настолько, чтоб выйти наружу и жить, питаясь солнечным светом. Но этому ведь… – Голос ее осекся, словно от горькой детской обиды. – Этому ведь не бывать, да?
– Нет, не бывать, – подтвердила Лидия. – Так людей превращают в вампиров.
Остановились они в старинном охотничьем домике среди лесистых холмов за окраиной Бебры. Нанятый у вокзала кеб – узловая станция, связующая дюжину железнодорожных линий, кебами Бебра была обеспечена в изобилии – привез их туда, едва тонкий серпик новой луны скрылся за горизонтом.
– Поезд на Айхенберг отправляется завтра вечером, в десять минут одиннадцатого.
Стиснув холодными пальцами запястье Эшера, а другой рукой приобняв и придерживая за локоть, Якоба повела его через непроглядный мрак прихожей, к двери. Следовало полагать, все это предпринималось не для того, чтоб удержать его, а лишь затем, чтоб указать ему путь, хотя попытка вырваться из ее рук оказалась бы так же бессмысленна, как и потуги разорвать кандалы, прихваченные с собой, в их общем, одном на двоих саквояже. Ну а попытка бегства – хоть отсюда, хоть с железнодорожной платформы – обернулась бы чистым самоубийством. Порученное дело, сопровождение Эшера, интересовало Якобу в лучшем случае незначительно, и, дабы завершить его поскорее, она с радостью прикончила бы подопечного, дай ей только повод.
– Вернее сказать, сегодня вечером, – добавила она и остановилась. До ушей Эшера донесся скрип петель, навстречу пахнуло затхлой сыростью погреба. – До рассвета меньше двух часов. Осторожнее: лестница.
Якоба повела его вниз. Холод ее тела чувствовался даже сквозь ткань одежды. Пол погреба оказался вымощен кирпичом, истершимся, выщербленным до полного сходства с обломком растоптанных пчелиных сот.
– Ну а теперь слушайте, друг мой, – зазвучал голос Якобы из темноты. – День мы переждем здесь, вечером отбудем в Айхенберг и там переждем еще день. Однако поезд, отбывающий из Айхенберга в темноте ночи, прибудет в Берлин только с началом утра. Поэтому сделайте вот как. Сегодня я дам вам берлинский адрес. Прямо с вокзала отправляйтесь туда. Без промедлений. Узнать, куда и каким путем вы следуете, мне нетрудно. Помните: о вашем прибытии известно хозяину Берлина, а может быть, и полиции. С наступлением темноты я разыщу вас, и вместе мы нанесем визит человеку, через которого Ла Эренберг держит связь с этими, из известного дома на Вильгельмштрассе. Без меня к нему не ходите.
Отпустив Эшера, Якоба отступила в сторону, однако Эшер даже не сдвинулся с места. Он знал: она совсем рядом, здесь, в непроглядной тьме. Пожалуй, если б она дышала, он сумел бы почувствовать ее дыхание на щеке.
– Сделаете, как сказано, – продолжал голос из мрака, – и после этого наши пути разойдутся. Обманете – мы вас разыщем, куда б вы ни скрылись.
– Обманывать я вас не стану.
Ледяная рука – без перчатки, чтоб он почувствовал когти, – коснулась его шеи слева, чуть ниже уха.
– Что же еще может сказать человек, оставшийся в темноте, наедине с самой Смертью? Смотрите же, не передумайте.
Стиснув в ладонях лицо Эшера, прижавшись к нему всем телом, Якоба поцеловала его, и сила вампирши была столь велика, что он поддался ей, будто наркотику, так как оттолкнуть Якобу не смог бы физически. До крови ущипнув Эшера за ухо, Якоба сковала вместе его запястья и оттащила пленника назад, к сооружению вроде колонны или столба. Цепь кандалов холодно лязгнула, захлестнутая за камень.
– Вода и хлеб для вас слева, ведерко справа, – сообщила Якоба. – Я вернусь, когда настанет время отъезда.
– Буду ждать с нетерпением, – учтиво ответил Эшер, хотя поцелуй надолго вогнал его в дрожь.
Конечно, он знал, что таким образом вампиры затуманивают разум жертв… пусть ненадолго, на время, однако вполне успешно. Хватит ли ему теперь смелости заснуть – не столько от страха перед другими вампирами (маленький городок вроде Бебры их попросту не прокормит, несмотря на постоянный поток залетных птиц, доставляемых поездами), сколько из опасений, не осталась ли Якоба где-то неподалеку, чтобы прочесть в его снах планы спасения?
Как она вышла, Эшер не слышал.
– Я написала родителям, – негромко заговорила Евгения, нарушив затянувшееся молчание. – Написала, что со мной все благополучно. А она обещала позаботиться, чтобы письмо дошло до них…
– Но они его не получили, – откликнулась Лидия: о разговорах с дознавателем из Охранки и о безвестно пропавших юношах с девушками Джейми ей рассказал. – Много ли в монастыре таких же, как вы с Колей?
– Нас там… около шести человек, а может, и больше. От Таши Плек – она жила в соседней комнате, и иногда нам удавалось поговорить, – я слышала, что мы не первые. Обычно за нами присматривает доктор Тайс или мсье Тексель. Доктор Тайс, приходя, набирает в шприц немного нашей крови и уносит с собой – наверное, для изучения. Но если мадам Эренберг – вампир, отчего доктор Тайс – человек добрый, весь свой талант, все время и силы отдающий бедным… отчего доктор Тайс помогает ей?
– Если она обманула вас, – не спеша ответила Лидия, – и посылала вам сновидения, чтоб вы поверили в ее ложь, что могло помешать ей обмануть и доктора Тайса? Одному Господу ведомо, что она наговорила ему.
Поднявшись на ноги, она помогла подняться Евгении. Похоже, девочка несколько успокоилась, но все еще была ошеломлена, как будто только начала осознавать необратимость постигшей ее судьбы.
– Идем, – сказала Лидия. – Нужно найти тебе место для сна… вы ведь спите днем, верно?
– Не знаю, мадам. В подземельях темно – поди разбери.
Вдобавок что считать ночью, если солнце не заходит до десяти вечера, а сумерки после заката затягиваются не на один час?
Лидия взяла девочку за руку.
– Вампиры сгорают от света солнца, – пояснила она. – Один-единственный, самый тоненький лучик, и твое тело вспыхнет пламенем с головы до ног.
Разом остановившись, Евгения подалась от нее прочь.
– Тогда как же мадам Эренберг может оказаться вампиром? Значит, вы врете? Все врете? Я сама видела ее на улице, среди белого дня…
– Как? Точно не знаю. Подозреваю, их попросту две. Настоящая мадам Эренберг и женщина, которой поручено изображать ее днем…
Евгения замотала головой, да так яростно, что ее темные кудри взметнулись над спиной веером.
– Нет! Дама, что встретила меня возле клиники, – та же самая… это она после пила мою кровь и поила меня своей! Никакого обмана быть не могло! Ламп в комнате было много, свет ярок, и я хорошо ее разглядела. И голос узнала тоже…
«А не могла ли она, как всякий вампир, умеющая обманывать органы чувств человека, просто внушить тебе, будто ее альтер эго и есть подлинная мадам Эренберг?»
Или…
Однако альтернатива оказалась настолько жуткой, что Лидия похолодела изнутри – почти как ночная гостья.
«И все-таки это куда вероятнее. И многое объясняет…»
Как ни странно, шок, порожденный новой догадкой, обернулся не паникой – ледяным спокойствием: теперь она понимала, чего добивается Петронилла Эренберг.
– Ему нужна кровь вампиров, – пробормотала Лидия, обращаясь скорее не к гостье – к самой себе. – Ах, доктор Тайс, доктор Тайс… одному Богу известно, каковы его цели, но ему нужна кровь вампиров для изготовления сыворотки или медикамента, позволяющего мадам Эренберг разгуливать где угодно при свете дня!