«В конце концов, – подумалось ей, – не этого ли добивался Хорис Блейдон? Не таким ли созданием – вампиром, не боящимся солнца и верным Британской империи, должен был стать несчастный Деннис?»
Чудовище, в которое он превратился, до сих пор преследовало ее в кошмарных снах.
– Вместо того чтоб охотиться на вампиров ради их крови, – медленно проговорила Лидия, – он просто… делает их сам. А заодно, должно быть, испытывает на них сыворотку. Думаю, в том и причина происходящего с Колей: один из экспериментов не удался. А может, даже не один…
– Нет! Нет, вы все врете…
В голосе девочки слышалась мольба.
– Зачем мне лгать?
– Может, вы сама из тех демонов! Из демонов, о которых рассказывала мадам. Которых мы однажды сможем одолеть…
Лидия, взяв девочку за плечи, взглянула в ее желтоватые, полные слез глаза:
– Ты сама в это веришь?
В ответ Евгения только всхлипнула и отвернулась.
– Послушай, Женя. От мадам Эренберг сбежали две «девы»: одна в прошлом году, другая чуть больше недели назад. Она ничему их не научила, и они не знали, что солнечный свет опасен. Одна из них – девочка примерно твоих лет – уснула в мансарде доходного дома по Малому Сампсониевскому переулку…
Евгения повернулась к ней. Глаза гостьи округлились от ужаса и отчаяния:
– Девочка в мансарде… сгоревшая неизвестно отчего…
– Так ты о ней слышала?
Холодные пальцы сомкнулись на ее запястьях. Отчаяние придало девочке сил – первых проблесков жуткой силы вампира.
– Думаю, она была одной из вас, – подытожила Лидия. – Здесь у нас есть подвал…
Отведя девочку в кухню, она отворила одностворчатую дверку, ведущую к узкой лестнице.
– Вон там выгорожен чуланчик. Небольшой, но день переждать ты в нем сможешь. А завтра… вернее, уже сегодня, – поправилась она, сообразив, что времени уже за полночь, – я…
Но тут Лидия осеклась и умолкла. При виде ужаса в глазах девочки слова будто застряли в горле.
«А что я, черт побери, смогу сделать? Тут нужен совет Джейми. Нужен совет Симона. Нужно придумать, чем бы помочь бедняжке… а чем? Может ли вампир так и остаться “девой”?»
При этой мысли ей живо вспомнилось, как способность Исидро вторгаться в чужие сны, обманывать чувства живых и даже скрывать от людей собственный, весьма устрашающий истинный облик – как все эти сверхъестественные силы, необходимые вампиру и для охоты, и для самозащиты, ослабли во время путешествия с ней, за те недели, когда ему пришлось воздерживаться от человекоубийства. Может, лишь силы, накопленные за сотни лет охоты, и позволяли Симону, старейшему из известных ей вампиров, чуть дольше прочих не поддаваться неумолимому дневному сну и даже переносить бледные отсветы зарождающегося утра в течение пары секунд?
– Новообращенные «птенцы», – сказал он однажды, – слабы. Большинство – даже те, кто быстро обрел вкус к охоте, – гибнут в течение первого же полувека.
Остановившись за спиной Лидии, Евгения взглянула в темный дверной проем чуланчика и, словно ребенок, в испуге прижала к губам ладонь:
– Там… как в могиле.
– Я подыщу тебе еще что-нибудь, – пообещала Лидия.
Послезавтра в Петербург вернется Разумовский. Стоит ли полагаться на то, что он не станет задавать лишних вопросов?
Этого Лидия не знала.
По пути наверх Евгения отважилась спросить:
– А вы можете ко мне батюшку привести?
При мысли об этом Лидия вздрогнула. Привести в дом священника для утешения бедной девочки – все равно что подписать ему смертный приговор. Прослышав, что некто живой располагает доказательствами их существования, петербургские вампиры («Когда же они наконец на отдых разъедутся?») его не пощадят. Кстати, надолго оставшись в izba, Евгения навлечет ту же опасность и на домашнюю прислугу, не говоря уж о самой Лидии…
«Как же мне не хватает Джейми…»
Вестей от Джейми не было уже трое суток. Стоило вспомнить об этом, в глубине грудной клетки зашевелился страх. «Нервозность и, как следствие, повышение уровня адреналина», – машинально отметила Лидия и взглянула на часы, засекая продолжительность ощущений…
«И, если уж на то пошло, – подумала она, опустившись на колени и вороша кочергой угли в камине гостиной, – кто поручится, что священник не усугубит горя несчастной Евгении, шарахнувшись от нее в ужасе и объявив: да, дескать, ты действительно навеки проклята?»
Многие годы назад Лидия никак не могла поверить подруге, Джозетте, утверждавшей, будто мужчины, как правило, считают женщину главной виновницей совершенного над ней надругательства. Будто бы, по их мнению, это она «уступила насильнику», так как «нормальной женщине кровь велит подчиняться»… и, помнится, совсем недавно один из ученых, коллег Джейми, разорвал помолвку с невестой именно на этой почве. Памятуя об этом, представить себе, как один из суровых, бородатых православных прелатов (не только ни словом не возражающих против поощряемых властями регулярных pogrom, но одобряющих их) оценит известие о жутком положении Евгении, оказалось проще простого.
Пожалуй, в точности так же, как и сама Евгения.
Рассудит, что она навек проклята, пусть и не по собственной вине.
«Симон. Симон наверняка знает, как быть».
Мысль эта пришла Лидии в голову непрошеной, но, следовало признать, растерянности она за испанским вампиром не замечала ни разу.
«Но если Джейми в какой-то… в какой-то беде, – рассматривать худшие, еще более мрачные варианты Лидия решительно не желала, – разве Симон не написал бы мне? Или не сообщил бы во…»
Как же далеко его должно занести, если он не может читать ее снов?
Или после прощания в Константинополе он просто не хочет этого делать?
Подойдя к порогу, Лидия распахнула дверь, вдохнула студеный воздух, волной хлынувший внутрь, и подняла взгляд к тонкому обручальному колечку новой луны. Долго ли еще до утра? В это время года – двадцать второго апреля по русскому календарю, а в Англии сегодня, если она не ошиблась в подсчетах, шестое мая – после того, как небо окончательно померкнет, полная темнота сменяется первыми проблесками рассвета с такой быстротой, что не успеешь моргнуть. Еще пара недель, и небеса начнут лучиться зловещим сиянием всю ночь напролет. Евгения пробыла здесь…
– Слышите?
В голосе девочки чувствовался такой ужас, что Лидия вздрогнула и поспешила обернуться к оставшейся возле камина Евгении.
– Зовут, – прошептала Евгения. – Меня зовут. Голоса вроде тех, во сне. Идут за мной…
«О господи…»
Лидия вновь повернулась к двери, и сердце ее затрепетало под самым горлом.
Движение за частоколом берез, озаренных звездами…
Огоньки желтоватых глаз в темноте…
Глава двадцать первая
– Не отдавайте меня им!
Прижавшись к Лидии, замершей в темном дверном проеме, дрожа всем телом, Евгения что было сил вцепилась в ее плечо.
– Не отдавайте! Они превратят меня в одну из них. Тогда мне вправду не будет спасения.
– Не отдам. Не отдам ни за что.
Однако мысли уже сковывал сон сродни наркотическому дурману. Отпрянув назад, в дом, Лидия заперла дверь на засов, со всех ног бросилась в спальню и выдернула из чемодана заранее сплетенные ею гирлянды, венки из чеснока пополам с цветами шиповника – будто крестьянская девица, рожденная в шестнадцатом столетии, а вовсе не врач, не ученый, не современная юная женщина века двадцатого.
– Развесь их, – начала она, но тут же осеклась.
Евгения шарахнулась прочь, лицо ее исказилось от страха и отвращения:
– Больно…
– Хорошо. Значит, им тоже не поздоровится.
Обернув одной из гирлянд дверную ручку, Лидия повесила вторую над притолокой. Конечно, гирлянд не хватило, и потому она, вновь поспешив в спальню, разорвала надвое те, что развешивала над окнами спальни каждую проведенную в домике ночь, чтоб прикрепить хоть понемногу над каждым из окон. Сон валил с ног, на ходу она то и дело натыкалась на стены, разум отчаянно сопротивлялся неослабевающему натиску воли вампиров.
«Как меня, до смерти перепуганную, может клонить в сон?»
– Кто там, снаружи? Ваша «мадам»?
Девчонка прижала ладони к вискам, прикрыла ими глаза.
– Не знаю. Голоса… это не ее. Когда она обнимала меня… когда я преобразилась… казалось, она повсюду – в моих мыслях, в душе…
Проковыляв в кухню, Лидия рывком выдвинула ящики буфета.
«Слава богу, его сиятельство постыдился бы держать в izba для гостей что-либо кроме серебра высшей пробы!»
Путаясь в кулинарной нити, роняя на пол ложки и вилки, она принялась привязывать пучки столового серебра к древку метлы и кончику кочерги, нашедшейся возле плиты.
– Держи…
– Жжется! – вскричала девчонка. – Глаза ест, как дым…
– И их обожжет везде, где коснется тела, – пояснила Лидия. – Потерпеть сможешь?
– Наверное, да…
Казалось, Евгения сбита с толку: взгляд ее забегал из стороны в сторону, будто она с трудом понимает, что происходит.
– Слушай меня, – велела Лидия. – Сосредоточься. Соберись с мыслями. Гони прочь эти голоса, закрой перед ними дверь.
Зевнув во весь рот, она встряхнула головой. Увы, в голове от этого нисколько не прояснилось.
– Постарайся. Держись. Больше тебе надеяться не на что. И помни: терпеть недолго.
С этими словами она бросила взгляд на совершенно не крестьянские часы в «красном углу». Стрелки показывали два с небольшим. Лидия медленно перевела дух. Кто б это ни был – Голенищев, или его соперник, или те юные бунтовщики, «птенцы», о которых рассказывал Джейми, – им вскоре придется уйти восвояси, иначе они рискуют не добраться до укрытия, прежде чем в небесах забрезжат первые отсветы утра. Если они явились лишь на разведку, приглядеть за…
Из спальни донесся звон бьющегося стекла. Метнувшись в комнату, Лидия едва успела разглядеть темные силуэты, отпрянувшие от подоконника – вернее, от чеснока над окном. В тот же миг за спиной с треском разбилось окно гостиной…
«Четыре комнаты, восемь окон, двое обороняющихся…»