Шарлоттенштрассе…
Это со стороны Потсдама, одна из элегантных кирпичных вилл, резиденций владык загородных земель, юнкеров, наезжающих в столицу, чтоб посещать оперу да устраивать браки меж сыновьями и дочерьми; феодальной знати, живущей на прежний манер за парламентской ширмой Рейхстага; воинов, и душу, и сердце вложивших в Армию.
Солдат, с нетерпением ждущих Войны, ни секунды не сомневающихся в славной победе…
…и ни на миг не задумывающихся, во что Война, завершившись, превратит мир.
Правящие германской деревней помещики полагают единственным достойным уважения занятием военную службу – подобно французам, считающим, что даме приличествует сойти с тротуара, уступая дорогу офицеру в блестящем мундире. Разумеется, им не по силам вообразить себе мир, где войны стали слишком опустошительными, слишком жестокими, чтоб продолжать их. «Мужество, мужество!» – вот он, единственный ответ, вполне понятный чистокровной германской душе…
Что делать, явившись к полковнику фон Брюльсбуттелю на порог, Эшер даже не представлял.
Однако как бы там ни обернулось (а он был практически уверен, что полковника придется убить, если с ним еще не покончил Исидро), проделать все это нужно как можно быстрее и сразу же, с полуденным поездом, покинуть Берлин.
– Не бросайте их на погибель, – прошептала Лидия.
Гоночное авто мадам Эренберг шло на удивление ровно, но и от этого голова кружилась так, что Лидия опасалась потери сознания.
– На погибель? – Петронилла Эренберг приподняла безупречно изящную бровь. – Дитя мое, доктор Тайс будет стеречь их как родных детей, пока Тексель не вернется с гробами и экипажем. Хвала Небесам, он прихватил с собой докторский саквояж и слуги в доме не проснутся раньше времени.
Мадам покосилась на Лидию, блеснув зеленью глаз в свете раннего утра.
– Что же там произошло? И как вы, фрау Эшер, сумели свести знакомство не только со зрелым вампиром… кстати, кто он такой?.. но и с одной из моих дев?
Но Лидия сочла самым разумным откинуть голову на элегантный ворсистый плюш автомобильного сиденья (тем более что притворяться, изображая жуткую головную боль, ей не требовалось) и вновь прошептать:
– Не бросайте их на погибель…
Автомобиль, на полном ходу свернув за угол, накренился набок. От толчка Лидию охватил новый приступ тошноты, и, хотя рвота, когда ты затянута в корсет, – сущая пытка, сдерживаться она не стала. Прегрешение стоило ей полудюжины сильных пощечин, но убедило мадам в том, что для расспросов Лидия еще слишком слаба и дезориентирована – тем более что пощечины, нанесенные с чудовищной силой вампира, действительно оглушили ее не на шутку. В результате она почти не заметила, как авто въехало во двор обители святого Иова и шофер, заперев ворота, понес ее к часовне сбоку от главной монастырской церкви.
Позднее приведенная в чувство Лидия обнаружила рядом доктора Тайса. Неяркий луч света, падавший внутрь сквозь единственное арчатое окно, отклонялся от вертикали всего градусов на двадцать. Свет дня озарял мадам Эренберг во всем ее великолепии, блиставшую полудюжиной оттенков розового и с хищным нетерпением наблюдавшую, как Тайс, светя в глаза Лидии крохотным зеркальцем, осторожно ощупывает ее затылок и шею.
– Сколько? – спросил он, подняв кверху два пальца – изрядно расплывчатых, так как очки Лидии остались в izba, но, несомненно, два.
Лидия заморгала, сощурилась. Удастся ли одурачить доктора так же просто, как тетушку Фейт?
– Три? Нет, нет, – неуверенно пробормотала она и неуклюже, так, чтоб наверняка промахнуться, потянулась к его руке.
Голова до сих пор болела, словно из черепа позабыли выдернуть лезвие топора, и попытка нащупать руку Тайса завершилась новым приступом слабости, и Лидия, негромко, жалобно ахнув, уронила приподнятую голову на подушку – похоже, ровесницу обители, верой и правдой служившую еще кому-то из первых монахов. Со стены за спиной Тайса на Лидию взирала целая шеренга заплесневелых византийских святых – будто хор, готовящийся грянуть: «Притворщица! Притворщица!»
– Мне нужен Джейми, – пролепетала она и заплакала.
Притворяться подавленной практически не пришлось, и слезы навернулись на глазах сами собой, без усилий.
– Дайте ей что-нибудь, – прорычала Петронилла Эренберг. – Мне нужно выяснить, кто этот вампир и что здесь делает.
– Мадам, мне нечего ей дать, – терпеливо, похоже уже в третий, если не в четвертый раз объяснил Тайс. – У нее серьезное сотрясение мозга, и…
– И скоро ли она сможет говорить?
– Не знаю, мадам. В случае травм головы сказать что-либо определенное невозможно.
Эренберг с быстротой атакующей змеи подступила к доктору, склонилась над ним, схватила за лацканы, привлекла вплотную к себе. Разглядеть выражения ее лица во всех подробностях Лидия, не отрывая головы от подушки, не смогла, однако внезапная ярость, охватившая хозяйку, заклубилась над нею, как пар надо льдом.
– Да что вы за врач, если не знаете этого? Если вы так же невежественны, как и…
– Петронилла…
Отложив зеркальце, Тайс взглянул прямо в ее полыхающие огнем глаза. Ни в манере держаться, ни в звучном, спокойном голосе доктора не чувствовалось ни малейшего страха.
– Петронилла, красавица моя, этого не знает ни один врач на свете. И вам это, вне всяких сомнений, известно…
Отпустив его, Петронилла Эренберг отступила на полшага и прижала ладонь в кружевной перчатке к виску.
Поспешно поднявшись, Тайс взял ее за руки:
– Вы устали… что и неудивительно. Последние инъекции…
– Со мной все замечательно.
Выпрямившись, она улыбнулась доктору так, что тепло и очарование ее улыбки почувствовала даже Лидия.
«Мы всегда очаровываем, – некогда объяснил Джеймсу Исидро. – Мы так охотимся».
И доктор Тайс любил ее всем сердцем. Его влекло к ней, как Джеймса против его собственной воли влекло к одной из вампиров, к графине Эрнчестерской, полтора года назад.
«И как меня влечет к Исидро?»
Казалось, его когти снова легонько коснулись лба.
– Кто таков этот новый вампир, совершенно не важно, – продолжал Тайс. – Каким образом Евгения наткнулась на мадам Эшер, тоже. На свойства их крови все это не влияет. Судя по импровизированному оружию, найденному в доме, мадам Эшер явно сражалась с вампирами – либо с Евгенией и этим незнакомцем, либо с кем-то из петербургских вампиров… он ведь не из местных, не так ли? Знаю, вы не желаете иметь с ними ничего общего, но, может быть, видели его где-либо?..
– Будь он одним из них, убил бы ее немедля, – буркнула мадам Эренберг. – Больше всего я опасаюсь, не наговорил ли он лишнего бедной Жене. Ее нужно держать отдельно, как можно дальше от остальных, пока мне не представится возможности поговорить с ней. Как жаль, что его пришлось поместить сюда же, в часовню…
Сделав паузу, мадам Эренберг оглянулась на дверь:
– Там, в подземельях, от кельи Жени рукой подать до других. А слух у них остр, и некоторые уже додумались перешептываться через старые трубы. Мне совсем ни к чему, чтоб остальные забеспокоились, прежде чем в их организмах разовьется физическое влечение к охоте.
Тайс с глубокомысленным видом кивнул, и Лидии отчаянно захотелось, встряхнув его, крикнуть: «И вы ей ВЕРИТЕ?!»
Очевидно, так оно и было, поскольку в ответ доктор нежно спросил:
– А ваше влечение не возобновляется?
Покачав головой, Петронилла Эренберг изобразила изысканно вежливую улыбку и вновь – с куда меньшим, на взгляд Лидии, правдоподобием, чем после приступа ярости, – приложила ладонь к виску:
– Изредка. Время от времени. Самую чуточку. Однако молитва, как выяснилось, избавляет от всех мыслей о нем…
Тайс прижал ее руки к груди.
«Как сказала бы миссис Граймс, – подумала Лидия, вспомнив острое личико кухарки и, как ни странно, слегка успокоившись, – ай, не морочьте мне голову!»
Тайс вывел мадам Эренберг из комнаты и затворил за собой дверь. Щелчок замка Лидия слышала явственно, однако лязга засова так и не дождалась. Вскоре голоса уходящих стихли вдали, за стенами часовни.
Что, если часовня, куда ее вроде бы (это Лидии помнилось смутно) несли, – та самая, где заперт Исидро?
«Вероятно, в гробу или в ящике…»
Тут Лидии вспомнились окна. Свет.
Золотистые волосы Петрониллы Эренберг, искрящиеся в лучах солнца.
Осторожно, стараясь не поднимать головы без особой нужды, Лидия задрала подол юбки и нижней сорочки и нащупала небольшую, плоскую сумочку, пристегнутую к нижнему краю корсета.
Отмычки на месте.
Невысокая койка, на которую ее уложили, стояла поперек алтарной ступени посреди часовенки, в недавние годы отгороженной от главного храма. С потолка над койкой взирал вниз, тянул безмолвную погребальную песнь хор закопченных ангелов. Стоило Лидии осторожно сползти с койки, пол под ней ужасающе покачнулся. Пришлось, будто взбираясь на крутую, неровную скалу, встать на четвереньки и выждать пару минут. Только бы снова не затошнило…
«Давай. Ты справишься. До двери – всего ничего».
Дрожа, обливаясь потом, раз за разом путаясь коленями в юбке, она подползла к двери. Замок оказался простейшим – английским, с цилиндровым механизмом, из тех, на которых учил ее Джейми.
«Благодарение Господу…»
Казалось, замок упорствует не один час. Сколько раз Лидии приходилось хвататься за дверную ручку, одолевая приступы головокружения!
«Не сумею. Не справлюсь».
Однако на смену этой мысли приходила другая: «Справишься! Не отступать же с половины пути! Симон – единственный, кто может отыскать Джейми, так помоги же ему… если еще не поздно!»
И вот дверь распахнулась. Солнечный свет заливал великолепный, алый с золотом зал и плотные шеренги фигур на стенах – вероятно, святых и ангелов, хотя без очков Лидия не отличила бы их от хористок из труппы театра «Палас». Алтарь и иконостас из часовни убрали, и теперь на их месте, поверх невысокого стола на козлах, покоился гроб, крест-накрест перетянутый цепью.