Петронилла перевела взгляд на него, и Эшер заметил в ее мерцающих желтым огнем глазах нечто новое. Казалось, она смотрит в прошлое через ту самую дверь, о которой говорил фон Брюльсбуттель. Еще миг, и на глазах ее навернулись слезы раскаяния, тоски обо всем утраченном.
– Неужели мне хочется слишком многого? – вскричала она.
– Да, – с безмерной печалью в голосе отвечал фон Брюльсбуттель. – Да, любовь моя. Думаю, да.
– Берегись! – воскликнула Лидия.
Оглянувшись, Эшер едва успел разглядеть в парадных дверях обители Текселя, вскидывающего револьвер, однако в кого он целился, так и не понял.
– Петра! – ахнул фон Брюльсбуттель и, бросившись к ней, оттолкнул ее с линии огня.
В тот же миг ночную тьму расколол надвое грохот выстрела. Сдавленно вскрикнув, германец рухнул на грудь Петрониллы.
– Зергиус!
Петронилла без труда удержала полковника на ногах, но Эшер сразу же понял: рана смертельна. Схватив Лидию за руку, он вновь со всех ног бросился к воротам, но не успели они пробежать и трех шагов, как Тексель, преодолевший разделявшее их расстояние с жутким, потусторонним проворством вампира, преградил им путь. Тем временем Петронилла, слепая ко всему вокруг, прижав к груди тело Зергиуса фон Брюльсбуттеля, осела на выщербленную кирпичную мостовую.
– Зергиус! – вновь простонала она, зажимая ладонями раны, оставленные в его теле серебряной пулей.
Кровь залила ее бледные пальцы. Пробившая тело полковника навылет пуля угодила Петронилле в плечо, и из ее раны тоже обильно струилась кровь, но поначалу она этого словно бы не заметила.
«Будь на месте полковника Лидия, – подумалось Эшеру, – пожалуй, я тоже не заметил бы собственных ран…»
Фон Брюльсбуттель из последних сил поднял руку, и Петра прижала его ладонь к груди.
– Прости, любовь моя, – прошептал он.
– Зергиус! – в третий раз вскричала Петронилла.
Содрогнувшись с головы до ног, она выпустила тело возлюбленного, немедля соскользнувшее на мостовую, зажала ладонью рану в плече, всхлипнула раз, другой…
…и разразилась пронзительным воплем. Еще миг – и двор захлестнула волна вони горелого мяса.
Подхватив Лидию под руку, Эшер потянул ее прочь от вампирши с полковником, а Тексель замер на месте, в изумлении вытаращив глаза. Темная язва на шее Петрониллы, и алый волдырь на ладони, и нанесенная серебряной пулей рана в плече расцвели огненными цветками, как будто весь солнечный свет, неделями, месяцами копившийся в ее теле, в один миг устремился обратно, на волю. Вновь закричав, Петронилла попыталась подняться, сбить пламя ладонями, и на сей раз Тексель, ошеломленный, отпрянул назад.
«Вот и еще один нюанс бытия вампиров из тех, которыми он не удосужился поинтересоваться, увлекшись погоней за их силами», – мелькнуло в голове Эшера.
Вот какова их гибель…
Огонь охватил юбки вампирши – должно быть, под платьем загорелись и ноги, – и Петронилла, упав, поползла, покатилась по кирпичам мостовой. Маслянистый дым, чудовищная вонь горящей плоти… Вот пламя добралось и до сухожилий, но, даже не в силах больше ползти, Петронилла осталась в сознании, и ее вопли переросли в жуткий, нечеловеческий рев, леденящий кровь в венах.
«Быть может, концепция Адского Пекла пришла в голову кому-то из древних при виде сгорающего вампира? Как бы там ни было, надеюсь, те, кого она убила за все эти годы, видят ее сейчас».
Когда вампирша наконец смолкла, Эшер поднял голову и встретился взглядом с Текселем, замершим напротив, по ту сторону груды дотлевающих углей.
Окаменев лицом, германец ткнул стволом револьвера за спину, в сторону монастырских дверей.
– Внутрь, – велел он. – Герр готт, а ведь я принял всего одну дозу этой пакости…
– Да, – негромко, спокойно поддержали его из темноты дверного проема, – прошу вас, Джеймс, госпожа, пожалуйте внутрь. А вот вам, Гуго, на мой взгляд, лучше остаться снаружи и подождать рассвета… бросьте оружие. Бросьте.
Гуго Тексель, дрожа всем телом, направил ствол револьвера Лидии в лоб, однако в следующий же миг револьвер с лязгом упал на кирпичную мостовую, как будто пальцы Текселя разжались сами собой. Эшер немедля наклонился и подобрал оружие. Во тьме за аркой дверей смутно виднелось знакомое бледное лицо, бесцветные волосы, ледяная белизна кожи в прорехах полуистлевших черных одежд… Исидро!
– Так, значит, об этой особенности вампиров она вам не сообщила?
Голос Исидро прозвучал так тихо, что Эшер, вместе с Лидией вошедший в двери и остановившийся рядом, едва расслышал его, но Тексель отчаянно завопил:
– Тейфельшванц![81]
– Полагаю, в том, что этот старый еврей из Кельна имел над ней полную власть, мог призывать ее к себе, мог прогонять… а мог и заставить стоять, не двигаясь с места, когда того пожелает, она не призналась тоже.
Лицо Текселя исказила неописуемая гримаса наподобие гротескной античной маски трагедии. Взмахнув широко разведенными в стороны руками, он сделал было шаг к дверям, но тут же рухнул на колени – совсем как студент по имени Иппо в особняке леди Итон по приказу хозяина.
– Дьявол! Когда взойдет солнце, ты тоже, тоже сгоришь!
Исидро молча, не сводя глаз с коленопреклоненного Текселя посреди двора, скрестил на груди руки – и Эшер вспомнил, что у самого Исидро, дабы вовремя укрыться в темноте подземелий, после рассвета найдется в запасе еще как минимум минут пять. Новоиспеченные «птенцы» так беззащитны…
– Я тоже принял сыворотку! Мне солнце не повредит!..
Исидро не ответил ни словом.
– Блефует, – негромко заметила Лидия. – Не знаю, надолго ли хватит единственной дозы…
– Тогда позаботьтесь записать результат наблюдений, госпожа. И вот о чем осмелюсь просить еще: что бы ни решили вы предпринять с наступлением утра, уничтожьте сыворотку, изготовленную доктором Тайсом. Всю, до последней капли. А бумаги сожгите. Возможно, вам весьма любопытно ознакомиться с его достижениями, однако я крайне не доверяю воле судьбы. Огонь – он гораздо, гораздо надежнее.
– Бога ради, послушайте! Едем со мной, в Германию!
В пронзительном вопле Текселя прорезались нотки страха – панического ужаса в предчувствии неизбежного.
– Кайзер нас примет с распростертыми объятиями! Все, чего ни попросим… все блага мира, который вскоре станет германским…
– Вы полагаете, я делаю все это исключительно ради власти? – по-прежнему ровно, бесстрастно, разве что самую малость повысив голос, откликнулся Исидро. Казалось, он действительно ожидает ответа, а еще крайне изумлен наивностью собственного «птенца». – Неупокоенные живут во мраке сотнями лет, однако дружба меж ними завязывается крайне редко, а вы погубили одну из моих близких подруг. Надеюсь, при встрече вы принесете ей самые искренние извинения.
Переменившийся ветер принес с Финского залива аромат моря. Чайки в светлеющем небе подняли невообразимый гвалт.
– Я же твой! Твой! – завизжал Тексель. – Мы же сроднились душой и разумом! Сгорю – ты тоже сполна испытаешь все мои муки!
Правду он говорил или нет, этого Эшер так и не узнал. Едва тело Текселя занялось, вспыхнуло ослепительным факелом, он замер, не сводя глаз с визжащего существа, бьющегося на мостовой, посреди двора, и начисто позабыв об Исидро… а когда, вспомнив о нем, оглянулся, Исидро и след простыл.
Глава двадцать девятая
В лаборатории доктора Тайса нашелся запас ампул с водным раствором азотнокислого серебра. Сделав инъекции девятерым «птенцам», обнаруженным спящими в подземельях, Эшер по одному выволок их из мрака. Все до единого, так и не проснувшись, загорелись уже за порогом двери в переднюю, залитую ярким светом первых лучей зари. Насчет их уязвимости Исидро оказался полностью прав.
– Несправедливо как-то, – заметила Лидия. – Они ведь никому не сделали зла.
– Пока не сделали, – согласился Эшер, – но кто поручится за будущее?
Похоже, в ушах Лидии тоже вновь зазвучал шепот во мраке погребальной часовни, и больше она не возразила ни словом – даже предложила помочь с перетаскиванием их наверх, но Эшер отказался. Да, сам он тоже изрядно устал, однако ему весьма не понравилась бледность губ жены и поспешность, с которой она опустилась на лестничные ступени.
– Здесь только девять, – сказала Лидия, когда он вынес наружу последнего. – А там, под землей, было десять.
– Да, помню.
– Не хватает Жени. Той самой девочки, что отгоняла от нас остальных. Это она, сбежав отсюда, явилась в izba Разумовского вечером пятницы… и невольно вывела на мой след тех, других.
– Ее нужно найти, – с усталым вздохом ответил Эшер. – Но прежде давай разберемся с лабораторией. Вскоре сюда прибудет полиция…
– Нет, это вряд ли, – заверила его Лидия. – Петронилла платила кому-то из высших полицейских чинов за покровительство. Однако ты прав: к чему лишний раз испытывать судьбу?
К этому времени снаружи совсем рассвело, и Эшер, быстро разбив и сломав все, что мог, свалил обломки лабораторного оборудования в сливные раковины. Тем временем Лидия опорожнила туда же все склянки, какие смогла отыскать, – с кровью, с сывороткой, с фильтратами, а затем, обыскав лабораторию и небольшой кабинет доктора за стеной, свалила все найденные бумаги еще в одну раковину и подожгла.
– С пожарной командой я предпочел бы не сталкиваться, – заметил Эшер.
Спрашивать отчего, Лидия не стала. Судя по ее молчанию, причину она понимала сама.
Вооружившись лампами, оба принялись обыскивать подземелья и около полудня отыскали Исидро.
Дон Симон Исидро укрылся в самом сердце катакомб, где в невысоких нишах вдоль стен до сих пор покоились кости давно усопших монахов, а с полок-костниц под потолком скалились черепа. Сквозь прореху в его черной рясе Эшер сумел разглядеть пулевую рану в плече – почерневшую, обгорелую по краям, сочащуюся кровью, однако тело Исидро, в отличие от мадам Эренберг, не подвергавшегося периодическому воздействию дневного света, не накопило пагубной энергии солнца, а посему полученный им урон этим и ограничился. Рядом с ним Эшер нашел золотой перочинный нож с монограммой «ИИ», заляпанный свернувшейся кровью, и серебряную пулю, извлеченную с его помощью из раны, прежде чем Исидро сморил сон.