чем-то был ненавистен. Армянский ученый Лед Арашнур, посетивший меня два года назад, хулил указанного Франциска, утверждая, что он не вполне человек, а легендарный египетский врачеватель, обладающий секретом неизбывного долголетия. Армянин опирался в своей напраслине на россказни какою-то египетского старика, что само по себе мало с чем сообразно. Всем известно, что армяне – даже самые образованные из них - суеверные дурни, закосневшие в своих страхах перед вещами, невнятными их уму. Безусловно, было бы чистым безумием верить этой легенде. Антипатии между людьми -обычная вещь, но даже если мы предположим, что наш Франциск - странное существо, неспособное пересечь бегущую воду или выдерживать солнечный свет, то придем к совершеннейшей несуразице. Весь Рим наблюдал Сен-Жермена в дневное время, а если бы его пугала вода, зачем бы он поселился неподалеку от Тибра?
В записке упоминается о рабах, принадлежащих Франциску и арестованных по обвинению в бунтарских замашках. Во всем Риме не найдется невольников, у каковых имелось бы меньше причин бунтовать. Люди этого человека всегда сыты, живут в прекрасных условиях, с ними хорошо обращаются, и каждому дается шанс развить свой талант. Среди них нет дезертиров, беглых чужеземных наемников и гладиаторов. Кому понадобилось их обвинять? Если бы меня попросили установить степень вины этих несчастных, я бы немедленно отпустил их восвояси, повелев уплатить компенсацию их хозяину за то время, что они просидели в тюрьме.
Зачем преторианская гвардия стремится противодействовать человеку неусыпных трудов и высоких достоинств? На него поступили анонимные жалобы? Так выбросите их. Для чего доверять об-
423 лыжным наветам? Нельзя же поливать кого-либо грязью лишь потому, что он иноземец! Признаюсь, эта история весьма огорчает меня.
Мое общение с Ракоци Сен-Жерменом Франциском, хотя и довольно поверхностное, всегда было приятным. Он любезно выискивал для моих научных занятий такие древние манускрипты, о существовании которых я даже не подозревал. Он с великой готовностью направлял меня, когда я касался в своих трудах неведомых мне областей. Ну да, ну да, он знался с Нероном - да кто ж с ним не знался? Это ведь не свидетельствует о нелояльности к Флавиям, разве не так? Кроме того, он дружил с Титом Петронием Нигером и поддерживал того даже в опале; и, говорят, был с ним в Кумах, когда тот умирал. Правда и то, что Рим не всегда уживается с Дакией, родиной упомянутого Франциска, но он ведь не дак. Какая корысть ему помогать неродному народу?
Если понадобятся мои устные показания, прошу без колебаний обращаться ко мне. Я с радостью повторю все, что письменно подтверждаю в отношении столь много сделавшего для империи человека.
С величайшим уважением, собственноручно
Константин Модестин Дат.
10 декабря 823 года со дня основания Рима».
ГЛАВА 12
Чиновник был очень старым, дряблым и тучным, напоминая белую жабу, хотя у него не имелось сокровищ, которые надо стеречь. Все, чем он обладал, заключалось в кое-каких полномочиях, дававших ему, впрочем, изрядную власть. Звали его Аластором, как греческого демона мщения.
– Жалоба будет зарегистрирована,- скучно сказал он.
– Прошу прощения,- поправил его Сен-Жермен, демонстрируя преувеличенное почтение,- но это не жалоба, а протест. Я уже подавал жалобы на незаконное заключение в тюрьму моих лучших невольников. Одно дело – арестовать невинных в общей неразберихе, и совсем другое – взять под стражу навестившего их по моему приказу раба. Или вы не согласны? – Он с трудом сдерживал ярость, стараясь ее не показывать, ибо раздражение – плохое подспорье в беседах с такого рода людьми.
– История непонятная,- важно кивнул Аластор, опуская тройной подбородок на грудь.- Этот раб имел полномочия на посещение узников?
– Я разрешил ему это, и старший сын императора уверил меня, что такое возможно.
Новый важный кивок.
– Конечно-конечно. Но тут надо понять, что Тит еще не вполне знаком с тем, как делаются подобные вещи. Он должен был сначала проконсультироваться у меня. Я – старший прокуратор сената, назначенный самим Клавдием.- Старик явно гордился тем, что сумел просидеть на своем посту двадцать тревожных для римской политики лет.
– Разумеется, должен был,- согласился Сен-Жермен, борясь с новым приступом раздражения.- Но странно, не правда ли, что раб, посещавший тюрьму по моему повелению, схвачен? Это выходит за рамки общепринятых процедур. Если для такой акции имелся какой-нибудь повод, меня следовало поставить о том в известность. Ведь раб как-никак мой.
– Владельца не известили? – спросил изумленно Аластор.- Это. неправомерно. Владельцев задержанных следует оповещать о случившемся как можно скорее.
– Я живу в неподалеку от северных римских ворот, уважаемый прокуратор. И получил весть о случившемся лишь через три дня.- Сен-Жермен надеялся, что промашка тюремщиков склонит чиновника на его сторону.- Я стараюсь жить по римским законам, и меня коробит, когда отдельные римляне не выказывают к ним того же почтения.
– Похвально,- пробурчал Аластор. Он взглянул на листы с аргументами.- И печально. Весьма печально. Необходимо во всем разобраться. Такие действия незаконны.- Старик оскорбленно вздохнул.- Дело запутанное, ущемлен чужестранец. Я позабочусь, чтобы этот протест дошел до сената. Кто-то превысил власть и будет наказан. Справедливость прежде всего.
Сен-Жермен понимал, что его выпроваживают, но стоял на своем.
– Уважаемый прокуратор, я бы хотел, чтобы мне сообщали, как продвигается дело. Арест рабов лишает меня дохода. И не только меня. Мой возница Кошрод регулярно выступает за красных, их удручает его отсутствие. Они хотят знать, когда он вернется в строй.- Красную скаковую фракцию поддерживали в основном всадники и сенаторы, это соображение могло подстегнуть Аластора к решительным действиям.
– Красные, м-да,- промямлил чиновник, бросив на Сен-Жермена проницательный взгляд.- У императора много друзей среди белых.- Лицо его вновь превратилось в маску бесстрастия.- Вести придут.
Разговор был окончен, и с этим приходилось смириться. Сен-Жермен слегка поклонился и, завернувшись в тяжелый плащ вышел из полупустой курии.
Начинался сезон зимних дождей, и сенаторы, как и многие римляне, предпочитали сидеть по домам. В ненастье не открывался даже свиной рынок.
Одни лишь нищие заполняли сейчас улицы мокрого города. Они сбивались в кучки под акведуком Клавдия и бродили по рыночным площадям. В дождливую пору эти несчастные казались особенно жалкими, под стать обступающим их шелудивым дворняжкам, без устали лающим на редких прохожих.
Легкий одноконный экипаж Сен-Жермена был покрыт грязью, с его провисших бортов стекала вода. Попрошайки кружили вокруг него, как голодные падалыцики, пронзительно выпрашивая подачку. Сен-Жермен рассеянно бросил им пригоршню медных монет и свернул на Триумфальную улицу. Разговор с Аластором не сулил ничего хорошего. Сен-Жермен мрачно нахмурился, вспоминая старшего прокуратора, его дряблую чопорную физиономию. Он знал, что нет больше смысла обращаться в сенат.
Одна нищенка, семилетняя девочка, попыталась ухватиться за поручни колесницы. Бесформенная туника едва прикрывала малышке колени, из нее, как из губки, сочилась вода
– Патриций! – кричала тонким голосом девочка, яростно жестикулируя худыми как палки руками.- Добрый господин! Я – девственница! Это святая правда! Десять сестерциев за девственницу, господин! Всего десять сестерциев! Я понравлюсь тебе!
Он слишком часто слышал такие призывы, чтобы придавать им значение, но придержал лошадь, ибо был удручен.
– Сколько, дитя?
– Пять! – завопила девчонка, пытаясь грязными пальцами ухватиться за полу шерстяного плаща.- Пять! Для такого патриция – пять!
Сен-Жермен покачал головой.
– Девственница за пять сестерциев? В борделях просят вдесятеро больше.
– Четыре! Всего четыре. Ты мне нравишься, господин. Четырех будет довольно.- Она шмыгала носом, запрокидывая измазанное лицо.
Сен-Жермен раскрыл кошелек и выудил из него пару серебряных и пару медных монет. В сумме это составило ровно десять сестерциев – первоначальную цену услуг.
– Вот,- сказал он, протягивая деньги.- Возьми. Купи себе еды и место в ночлежке.
Нищенка озадаченно уставилась на него.
– А как же ты?
– Мне ничего не нужно.- Он попытался улыбнуться, но не вполне успешно.- На мой вкус ты слишком мала
– Ты не хочешь меня? – свирепо спросила девчонка.- Я – девственница! Это чистая правда! Никаких болезней или чего-то еще!
Лошадь дернулась и заплясала на месте.
– Дитя, возьми деньги и будь тем довольна. Тебе не придется себя продавать.
Чумазая мордочка исказилась от гнева.
– Евнух! Пачкун! – Малышка отпрыгнула от повозки, едва не свалившись на булыжную мостовую. Лошадь еще раз дернулась и пустилась рысцой.- Засохший червяк! Покрыватель свиней! Любитель дерьма! – Оборванка продолжала вопить, крепко сжимая в кулачке полученные монеты.
Собравшиеся вокруг нищие обидно захохотали, потом засвистели. Повозка покатила на юг. Сжимая в руках поводья, Сен-Жермен задыхался от гнева. «Ну и зачем ты так поступил? – спрашивал он себя.- Что толку от твоего доброго жеста, если тебя при этом позорят?» Его настроение лишь ухудшилось при взгляде на свинцовые небеса. Он перевел глаза на пустующую громаду Золотого дома. Веспасиан в нем занял только крыло, не понимая, что делать с остальными покоями. Мокрые стены здания казались тускло-коричневыми и радовали взор не больше, чем худшие из строений бедняцких кварталов.
Вокруг грандиозной стройки нового амфитеатра улицы утопали в грязи, вывороченной со дна осушенного озера Впрочем, огромный фундамент был почти завершен, и в нем уже проступало невероятных размеров кольцо, пересеченное траншеями коридоров, над которыми предполагалось возвести трибуны гигантской вместимости. Сен-Жермен любил наблюдать за ходом строительства, но в этот раз он спешил. Ему еще надо было попробовать повидаться с Ювином Ацестом, трибуном, ведающим тюрьмой для рабов. Два предыдущих визита не увенчались успехом, таким же, похоже, будет и трети