С минуту Лиза молчала. Анянка складывала из шариков круг.
– Золотце, детки в классе с тобой дружат?
– Мирослава, Эльвира, Катюша, Игнат, Костик. – Анянка загибала пальцы.
– Значит, все хорошо?
– Ну да.
– Тогда выпей молока и ложись. Завтра в школу.
– Пять минуточек, мам.
– Только пять. – Лиза встала. – Золотце, этот… Джордж Вашингтон… он не настоящий дядя? Знаешь, какой-нибудь чужой дядя, который…
«Который – что? – У Лизы запершило в горле. – Притворяется волшебником? Угощает эликсиром? Уносит маленьких девочек в бетонную трубу?»
– …которого, возможно, ты видела у школы или во дворе?
– Он не настоящий, мам. У него же глаза красные. А у настоящих – синие, карие, серые, какие-то еще.
– Хорошо. Но если он тебе будет надоедать – скажи мне.
Перед сном Лиза почитала о воображаемых друзьях. Психологи не советовали бить в набат или даже вмешиваться не рекомендовали. Наличие воображаемых друзей говорило о креативности и творческом мышлении ребенка.
Лиза обронила телефон. Она мало что поняла из Анянкиного лепета, но фраза про волшебника застряла в ней занозой: гнутая ложка дегтя в бочке меда этого дня.
Как сложилась судьба нелюдя, который насиловал детей в приморских городках? Он жив? Если да, то ему сейчас чуть за пятьдесят: полный сил боров. Показывает внукам фокусы, улыбается карапузам на детской площадке, жиреет? «Нет! – вздрогнула Лиза. – Он сдох. В заброшенном профилактории, где он караулил добычу, ублюдка растерзала свора бродячих собак. Он напоролся на ржавый прут арматуры и истек кровью. Или утопился от стыда за содеянное. Или девочка, выплеснув отраву, позвала на помощь, прибежали курортники – в кепках с сеточками и футболках с волками – и, смекнув, что к чему, ногами до смерти забили педофила, а труп выбросили в море. Рыбы съели извращенца».
Лиза заставила себя переключиться. Погасила общий свет и зажгла ночник, раскинулась на прохладных простынях. Захотелось, чтобы Ваня оказался рядом. Она бы не сдерживала его. Лиза вспомнила, как они целовались, его язык, плечи, живот.
Она скинула трусы, перевернулась на бок и зажала бедрами подушку. Медленно задвигала тазом, зубами прикусила наволочку. Тепло разливалось по телу. Она представила Ванины пальцы у себя между ног, в завитках волос, внутри, представила, как расстегивает его ширинку и сосет член. Рука скользнула вниз, между подушкой и телом, взгляд упал на скорчившееся в полутьме существо.
Это был Волшебник. Лиза узнала усы и мефистофельскую бородку, но теперь, двадцать лет спустя, у Волшебника были глаза киношного черта – красные, прожигающие насквозь.
Вариозо Спазмалгон Третий ухмыльнулся, обнажая желтые клыки каннибала. Лиза вскрикнула и метнула в него подушку. Подушка отскочила от стены. Там никого не было. Конечно же, не было: стресс, обман зрения, глюк гугл-карты, старые страхи и дальше по списку. Но еще несколько минут Лиза лежала, тяжело дыша и вперив взор в угол.
Из угла доносился запашок зверинца.
– Мамочка!
Под тяжестью Анянки прогнулся матрас. Лиза заворочалась. Разлепила веки и сразу зажмурилась от солнечного света.
«Господи, уже утро? А куда девалась ночь? И когда мне удастся наконец-то отдохнуть?»
– Мамочка… – Голос Анянки звучал гнусаво. – Я тут исчезла кое-что. Можешь помочь?
– Что ты исчезла, золотце? – Лиза перекатилась на спину, сладко потянулась и вновь открыла глаза. Анянка сидела в изножье кровати. У нее не было носа.
«Любопытной Варваре…» – оцепенело подумала Лиза.
Вместо носа в центре дочкиного лица была ужасающая пустота, плоскость, равнина, гладкая кожа. Анянка виновато поджала губы и подняла руки, ставшие культями. На левой вовсе отсутствовали пальцы, на правой их было два: большой и указательный, наподобие уродливой клешни.
– Как вернуть? – спросила Анянка.
Лиза проснулась, хватая ртом воздух. Она никогда еще так не радовалось тому простому факту, что у Анянки были нос, две отличные ноздри и полный набор пальцев.
Проводив дочь к школьному классу, Лиза поехала в центр. Редактор поручил написать статью о завтрашнем Хеллоуине, интервьюировать владельца сувенирного магазина и представителя православной церкви.
Было тепло, легкий туман заволакивал Свято-Екатерининский кафедральный собор и приглушал блеск сусального золота. Молодой священник дал комментарий – лояльный к заграничному празднику нечисти, – и Лиза замешкалась у усыпальниц в нижнем приделе храма. С фресок и икон за ней наблюдали небожители. Лиза не считала себя особо верующей, пусть и закоренелой атеисткой не была, но сейчас ей остро потребовалась помощь волшебных заступников. У нее не осталось родни, которая подстегивала бы покрестить Анянку, а Глеб к церковным таинствам относился с иронией. Может, пришло время?
Лиза вспомнила вчерашнее видение (галлюцинация, так это называется!) – Волшебника в ее спальне. Она почувствовала себя ребенком, нуждающимся в защите. Захотелось лечь на грудь мужчине, который все рациональненько разжует. Лиза неумело перекрестилась и попросила бородатых, щеголяющих нимбами людей хранить ее маленькую семью. Она настолько растрогалась, что слезы вдруг потекли по щекам.
Отец небесный…
А ведь другого у Лизы не было: прочерк в свидетельстве о рождении, отчество, доставшееся от дедушки. Мама никогда не выходила замуж и не рассказывала дочке об отце. Возможно, он был матросом черноморского флота. Или отпускником, снимавшим у мамы комнату. Или мама, завороженная принцесса, не помнила, кем он был.
На Красной улице, разглядывая исподтишка счастливого папашу, толкающего коляску, полную задорного агукания, Лиза затосковала: по маме, по человеку-прочерку, по тому, что и Анянка, при всех заслугах Глеба, вырастет в неполной семье.
Или у нее будет два папы…
Лиза достала телефон и написала Ване. Не желает ли он сходить в пиццерию с ней и Анянкой? Ваня желал и фонтанировал смайликами. Улыбаясь, Лиза дошла до Театральной площади. Экран на здании «Росгосстраха» рекламировал цирковое шоу. У концертного зала детвора окружила клоуна. В огромных ботинках и рыжем парике, тот жонглировал яблоками. Покрытое аквагримом лицо показалось Лизе смутно знакомым. Она повернула голову. Клоун смотрел на нее в упор черными блестящими глазами и скалил желтые зубы. Абсурдно, но он напоминал насекомое, экзоскелет под пестрыми одежками, загримированную личинку. Что-то родившееся в трухе мертвых деревьев, в перепревшем навозе, в компосте, в перегное. Ухмылка клоуна сделалась шире.
Зазевавшись, Лиза врезалась в парковочный столбик. Два старичка прошли мимо, едва не сбив ее с ног, в пальцах они синхронно крутили монетки.
– Утром – сто двадцать давление, и скачет, скачет зараза…
Лиза поискала взглядом клоуна-скалозуба, насекомое, рядившееся под человека… Надо же придумать такое, фантазерка! Прямо перед ее носом, обдав ветерком, проехал велосипедист, и еще один – за спиной. Лиза чудом не попала под колеса. Она набрала в грудь воздуха, чтобы отчитать лихачей.
Перед глазами полыхнуло. Лизу вышвырнуло на Холм.
Второй раз за месяц? Такого не случалось раньше. Держа перезагружающийся телефон в руке, Лиза заозиралась. Ни «Росгосстраха», ни клоуна, ни велосипедистов. Ветер, как соскучившийся пес, облизывал кожу, сообщая о необратимо грядущей осени. Температура в мире вечного полудня опустилась на несколько градусов, но этим перемены не исчерпывались.
Цвета поблекли. Небо, всегда ослеплявшее голубизной, приобрело сероватый оттенок; облака, напоминавшие юной Лизе зефир, будто бы запылились; и кто-то словно приглушил в фотошопе зелень лугов. Трава подсыхала, в ней поблескивала паутина. Куда-то запропастились бабочки и сверчки, но полдюжины сонных мух жужжали над вянущим аистником, и паук величиной с ноготь прополз по стеблю кипрея.
Лизу охватило уныние, как при встрече с приятелем, которого давно не видела и который теперь спился или облысел после химиотерапии. Она подумала о болезни и тут же уловила запах нечищеных клеток в зверинце. Шапито раздувало полотняные стенки у подножья холма. Черное, словно двумерное. Дышащее. Живое.
Тревога боролась в Лизе с любопытством. Любопытство пересиливало. Она сделала шаг по направлению к шатру.
«Я не стану заходить внутрь. Я только рассмотрю его поближе».
Не спеша, готовая в любую секунду кинуться наутек, Лиза пошла вниз по склону. Мухи пикировали на бутоны цветов. Сороконожка юркнула в пырей. Солнце висело в зените, но шатер был филиалом ночи. Он притягивал Лизу, как магнит – металлическую стружку. В его тени увядали растения, подернутые белым налетом грибка.
«Кто ты?» – Лиза застыла в опасной близости от шатра. В высоту он достигал примерно десяти метров. Запах зверя сгустился. Его источал задрапированный тканью вход. Над входом на парусине был вышит символ – глаз с ромбовидным зрачком и тремя рядами шипастых ресниц.
Лиза сглотнула комок в горле. Что-то потрогало ее сквозь штанину. Волосатый паук, чуть меньше сливы, полз по голени. Лиза дернула ногой, смахивая гадость в траву. Когда она снова посмотрела на шатер, полог был откинут. Лизу приглашали войти.
Ее кожа покрылась мурашками, волосы зашевелились на затылке. За матерчатой дверцей было что-то сродни туннелю, в глубине которого горел багровый свет. По туннелю шел человек. Свет бил ему в спину, обозначая силуэт, но не позволяя рассмотреть детали. Сначала Лизе показалось, что у человека длинные, до пояса, космы и островерхий колпак на голове. Потом – что он короткострижен и носит шляпу-котелок. Или коническую шляпу, как у азиатов. Или канотье. У Лизы зарябило в глазах. Человек преображался с каждым ударом ее сердца. Трансформировались рост и комплекция, неизменным оставался чеканный, неумолимый шаг. Он гипнотизировал, подавлял волю.
– Беги! – Резкий окрик отрезвил Лизу. Сегодня в мире полудня было непривычно людно. Лиза вытаращилась на полнотелую шатенку в белом банном халате, которая яростно жестикулировала, стоя выше по склону. – Беги же, идиотка!