Что это? Откуда это? Будто уснул сидя… несколько часов на корточках просидел, мышцы так затекли, что, очухавшись, катался по ковру, стонал, не мог встать. Внутри копошились слова, звучала музыка, смутный полузабытый сюжет запутанного сна извивался червяком.
Привиделось… или лучше сказать: послышалось. Утомился с дороги, прикорнул, вот и лезет в голову всякое… Какой речной царь? Какой фестиваль? Бред же, а Надька – Надькой бывшую жену Климова звали. Сны – это, как их, чистый Фрейд. Но можно ли по Фрейду, с сигарами-пенисами и прочим извратом, объяснить слухи, окружающие зеркало Вечеры?
Климов намыливал крепко сбитое тело под душем. Платон Иванович, выслушав по телефону короткий отчет, бросил сахарную косточку, фразу: «Я в тебе не сомневался». Лучшая похвала для пса. Климов боссу про сон у зеркала, про речного царя ничего не сказал. Но мысленно к случившемуся возвращался и еще прокручивал в голове информацию из Сети.
…Тысяча восемьсот семьдесят четвертый год. В Вене открывается Рингтеатр, достойное украшение Кольцевой улицы, детища Франца Иосифа. Комические оперы пользуются большой популярностью, а среди прочих красот композитор Антон Брукнер упоминает зеркала от лучших мировых мастеров.
Тысяча восемьсот восемьдесят первый. Декабрь. В Рингтеатре дают «Сказку Гофмана» Жака Оффенбаха. В результате неполадки софиты из газовых ламп взрываются, и огонь моментально охватывает сцену. Двери эвакуационных выходов, открывающиеся внутрь, мешают толпе покинуть зал. Рингтеатр выгорает дотла, пожар убивает триста восемьдесят четыре человека; при опознании трупов впервые применена идентификация по стоматологическим картам.
На пепелище находят уцелевшее зеркало родом из Российской империи; создатель неизвестен; пламя не повредило ни амальгаму, ни деревянную раму, и удивительная находка попадает в газеты. Главный режиссер театра Франц фон Яунер признан ответственным за пожар, приговорен к тюрьме, но вскоре помилован. На пожарище возводят Искупительный доходный дом – средства, вырученные за аренду, идут на благотворительность. Огнеупорное зеркало висит в фойе, как напоминание о трагедии, но в восемьдесят седьмом его приобретает австрийский дипломат, барон Альбин Вечера, в пожаре потерявший старшего сына Ладислава. Зеркало отправляется в спальню его дочери Марии.
Тысяча восемьсот восемьдесят девятый. Доподлинно не известно, как зеркало из Рингтеатра оказалось в замке Майерлинг, принадлежащем единственному сыну императора Франца Иосифа Первого. Предполагают, что семнадцатилетняя баронесса Мария Вечера подарила его кронпринцу Рудольфу как знак своей любви. Мария и Рудольф встречаются тайно (кронпринц несчастливо женат). В письмах, переданных Рудольфу через извозчика, баронесса описывает «волшебное зеркальце, рассказывающее сказки и хранящее дух моего милого брата Ладислава». В имении тридцатого января любовников найдет камердинер. «Изо рта Рудольфа шла кровь, он сидел на кровати, будто бы разглядывая себя в зеркале, но он был уже мертв». Мертва была и Мария Вечера. Комиссия во главе с лейб-медиком прибыла в Майерлинг. Согласно их заключению, кронпринц и баронесса погибли одинаково: от огнестрельного ранения в область виска. То ли застрелились по предварительной договоренности, то ли Мария обнаружила труп возлюбленного и свела счеты с жизнью его же револьвером (застрелились одновременно, как следует из прощального письма Вечеры, найденного в две тысячи пятнадцатом году в архиве Шеллербанка). Император предал самоубийство сына огласке, причиной газета назвала болезненную неуравновешенность Рудольфа. Баронессу же спешно похоронили на территории аббатства Хайлигенкройц, составив фиктивный акт о смерти. Как бы там ни было, русское зеркало уже второй раз становилось свидетелем трагедии. Или не второй?
Тысяча девятисотый. Зеркало Вечеры обретает славянскую кличку «Вурдалак». Так окрестил его Франц фон Яунер, тот самый режиссер «Сказок Гофмана», осужденный за халатность. Будучи помилованным, он некоторое время возглавлял театр «Ан дер Вин» и «Карл-театр», с переменным успехом гастролировал, посетив Москву и Санкт-Петербург. Возможно, он пытался узнать историю злокозненного зеркала. Через девятнадцать лет после пожара фон Яунер покончил с собой, использовав, как и майерлингские любовники, револьвер. В дневниках он возлагает вину за смерть и зрителей Рингтеатра, и кронпринца на… зеркало!
«Я не знаю, откуда взялся этот Вурдалак, но он жаждет крови, и вы сочтете меня безумцем, если я расскажу о том, что случалось в театре, о смерти Л. В.».
Л. В., расшифровывают специалисты, это, возможно, Леа Варна, Розина из оперы «Севильский цирюльник». Пожар не был первым (и последним) пятном на репутации Рингтеатра: за год до него Варна лишила себя жизни, повесилась в гримерке.
Климов обмотался вафельным полотенцем и вышел из ванной. На прикроватной тумбочке надрывался телефон. Дешевый мобильник, приобретенный разом с сим-картой для специальных звонков. Климов не помнил, чтобы выключал свет, но в комнате царил полумрак.
«Шелкопрядов» – значилось на дисплее.
– Упертый старый пес, – осклабился Климов, а в трубку бодро крикнул: – Анатолий Евсеевич! Неужто передумали? Готов поднять цену!
В динамике тяжело задышали.
– Вчера ночью, – сказал Шелкопрядов, – музей ограбили.
– О господи! – изумился Климов. – Что же это, Анатолий Евсеевич, девяностые возвратились?
Про себя же он думал мстительно: кабы ты, осел, не ерепенился, а согласился продать Платону Ивановичу Вурдалака, все были бы довольны.
– Пропало зеркало Вечеры, – просипел Шелкопрядов. Его словно астма душила.
– Вы же ни в чем меня не обвиняете? – с веселым возмущением поинтересовался Климов. Он рассматривал зеркало. В полумраке возникала забавная иллюзия: виноградные листья будто бы струились по часовой стрелке. Лунный свет, просачиваясь в окно, белил амальгаму.
– Оно опасно, – сказал Шелкопрядов.
«Наша песня хороша», – подумал Климов и закатил глаза.
– Моего внука нашли в гардеробе, напротив зеркала. Диме было четырнадцать. Он проткнул себе сонную артерию гвоздем и истек кровью, а до этого он говорил, что зеркало рассказывает истории, но я не поверил ему.
«Истории… – Взгляд Климова затуманился. – Языческий „спотифай“, аудиокнига из кровавой бересты… чушь… самоубийство мальца! С подростками такое случается». Климов поморщился. Разговор наскучил.
– Вы взрослый человек, Анатолий Евсеевич. Ученый.
– Наука здесь ни при чем! – рявкнул Шелкопрядов. – Держите его подальше от окон. – Старик перешел на хриплый полушепот. – Не позволяйте ему видеть луну!
– Я не понимаю, о чем вы, – терпеливо сказал Климов. – Захотите продать зеркало – наберите меня. Адье.
Он чиркнул пальцем по дисплею, прерывая сипы выжившего из ума старика. Поскоблил ногтями подбородок.
– Ты что же, впрямь убиваешь людей? И травишь байки?
Вурдалак отливал серебром. Молчал, как положено неодушевленным предметам. Климов включил свет, сел на край кровати, широко раздвинув волосатые ляжки. Черный экран «Панасоника» отражал комнату, полуголого человека. Проехала по улице машина, плеснула в номер отсветом фар, махнула шлейфом разнузданного хип-хопа. Климов щелкнул пультом, и экран зажегся, пестрая картинка пожрала отражение.
На региональном канале крутили новости, – какое странное совпадение! – он подоспел в аккурат к репортажу из дыры, которую сегодня навещал. Оператор снимал опустевший стенд. На заднем фоне бродил понурый вислоусый старикашка – Анатолий Евсеевич Шелкопрядов собственной персоной.
– Директор говорит, что у музея не было средств на сигнализацию. Этим и воспользовались злоумышленники. Из фонда украдены: зеркало девятнадцатого столетия, золотые арабские монеты и боевой нож-мессер немецкого типа.
Климов хмыкнул. Ушлый Амир не ограничился заказом, прибрал к рукам еще и монеты с ножиком.
– Эксперты устанавливают общую стоимость украденных ценностей.
Климов убавил звук до минимума, сгорбился, упершись локтями в колени. Мысленно он ворошил биографию Вурдалака: не было ничего удивительного в том, какое реноме приобрело венское зеркало. А если кого и винить в смерти подростков, то рок-музыку, американские фильмы, на худой конец, проклятые вещи – лишь бы не родителей, проворонивших чадо.
Самоубийство кронпринца пошатнуло династию Габсбургов. На трон взошел дядя Рудольфа, эрцгерцог Карл Людвиг, которого сменил печально известный Франц Фердинанд. Миллионы солдат гибли на полях сражений Великой Войны, а замок Майерлинг перешел в собственность женского монастыря ордена кармелиток. Вещи Рудольфа были проданы. Зеркало Вечеры оказалось в руках русского дворянина, генерал-лейтенанта Шиловского, выжившего на премьере «Сказок Гофмана». Природа интереса Шиловского к зеркалу неясна, но покупка переехала в родную губернию дворянина. Накануне Революции пожилой генерал-лейтенант испытал удар, ставший роковым. Его зять в приступе помешательства застрелил супругу и двух малолетних дочерей и пустил себе пулю в мозг: свинцовая монетка в копилку суеверий. Через неделю Шиловский пошел на железнодорожную станцию и прыгнул под паровоз, но замешкался и не погиб сразу. Движущийся состав придавил его к платформе и превратил в подобие скрученного полотенца. Он был жив и оставался в сознании: поезд, сплюснув внутренние органы, сдержал кровотечение. Говорят, он успел исповедаться примчавшемуся священнику, но, как только бедолагу извлекли, потоки крови залили перрон.
Шиловский не обрел покоя и после смерти. Фамильный склеп разрушили большевики. В гробу они нашли зеркало с виноградным узором на раме. По какой-то причине Шиловский завещал похоронить себя вместе с Вурдалаком.
Усадебный дом генерал-лейтенанта становился туберкулезным санаторием и ткацкой фабрикой, и эксгумированное зеркало отражало новых гостей. Выпало из поля зрения аж до восемьдесят восьмого: тогда особняк переформатировали под краеведческий музей. От внутреннего декора остались рожки да ножки, но Вурдалак – тут как тут – занял почетное место в коллекции, собираемой основателем и бессменным заведующим А. Е. Шелкопрядовым.