Бам!
Совершенно неожиданно что-то вытолкнуло меня из головы Лиссы. Ее мысли полностью исчезли. Я ушла не по своей воле. Никогда, никогда со мной не случалось такого. Это напоминало физическое воздействие. Как будто передо мной внезапно опустилась стеклянная стена или силовое поле – и отбросили меня. Вмешалась внешняя, чужая сила.
Но что это? Может, Лисса? Насколько я знаю, она никогда даже не ощущала моего присутствия в своей голове. Вдруг произошли перемены и она вышвырнула меня? Или обуревавшие ее эмоции стали так сильны, что для меня не осталось места?
Я не знала, и мне это не нравилось. Когда это произошло, помимо толчка я испытала еще одно странное чувство. Что-то вроде вибрации, как будто кто-то проник в мой разум и пощекотал его. Еще были вспышки тепла и холода, но потом, как только меня вышвырнуло из головы Лиссы, все прекратилось. Такое… агрессивное воздействие.
И почему-то… хорошо знакомое.
Двадцать три
К несчастью, я не могла вспомнить, когда прежде испытывала это чувство.
Учитывая все, что произошло со мной, сам факт того, что я его вообще вспомнила, можно считать поразительным. Мои воспоминания были раздроблены, но я старательно перебирала их, надеясь обнаружить, где я испытывала похожее щекотание в мозгу. Увы, ответ не приходил, и очень скоро эти попытки стали вызывать такое же чувство разочарования, как планы бегства.
Время шло, и до меня все отчетливее доходило, что мне позарез нужен план бегства. Отсутствие эндорфинов убивало, но зато проясняло мысль. Меня охватывало удивление, насколько безразличны мне были размышления о побеге. Едва позволив Дмитрию укусить себя, я распалась как личность. Потеряла более высокие приоритеты. Утратила силу и навыки. Стала слабой и тупой. Правда, не совсем. Если бы я полностью деградировала, то уже была бы стригоем. Слабое утешение, и все же – даже на пике кайфа какая-то часть меня продолжала сражаться и не уступала.
Осознание, что я не совсем ослабела, помогало. Так легче игнорировать свое тело, отвлекая себя с помощью телевидения и поглощения всего, что хранилось в маленьком холодильнике. Я даже нарочно долго не ложилась спать, в надежде измотать себя. Это помогло, и я заснула, едва коснувшись подушки, погрузилась в сон без сновидений.
Меня разбудило прикосновение скользнувшего в постель тела. Я подняла веки и взглянула прямо в красные глаза Дмитрия. Впервые за все время я смотрела на него не с любовью, а со страхом, но старалась скрыть перемену. Напротив, протянула руку и коснулась его лица.
– Ты вернулся. Я скучала по тебе.
Он поймал мою руку и поцеловал ладонь.
– У меня были дела.
Тень скользнула по его лицу; в уголке рта я заметила крошечный след засохшей крови. Состроив гримасу, я стерла ее пальцем.
– Я так и поняла.
– Таков естественный порядок вещей, Роза. Как ты себя чувствуешь?
– Лучше. Вот только…
– Что?
Я отвернулась, снова раздираемая противоречиями. В его глазах вспыхнуло не только любопытство, но и – пусть совсем немного – беспокойство. Беспокойство за меня. И тем не менее всего мгновение назад я стерла кровь с его лица – кровь несчастной жертвы, чья жизнь оборвалась несколько часов назад.
– Я была в голове Лиссы, – заговорила я наконец, зная, что своим признанием не причиню ей никакого вреда. Как и Натан, Дмитрий знал, что она в Академии. – И… меня вышвырнуло оттуда.
– Вышвырнуло?
– Как обычно, я видела все ее глазами, а потом неизвестная сила, чья-то невидимая рука… вытолкнула меня. Никогда не чувствовала ничего подобного.
– Может, это новая способность духа.
– Может быть. Вот только… Я же приглядываю за ней регулярно и никогда не видела, чтобы она практиковалась в подобном умении. Или обдумывала это.
Он слегка пожал плечами и обнял меня.
– Пробуждение обостряет чувства и восприятие мира, но не делает тебя всеведущим. Я не знаю в чем дело.
– Конечно, не делает всемогущим, иначе Натан не зацикливался бы на местонахождении Лиссы… Зачем это? Почему стригои сосредоточились на пресечении королевских родов? Мы знаем, что они – в смысле, вы – одержимы этим, но почему? Какое это имеет значение? Жертва есть жертва, разве нет? И ведь большинство стригоев прежде были мороями.
– Сложно объяснить в двух словах. В основном на королевских мороев охотятся, потому что это порождает страх. В твоем прежнем мире королевская власть стоит над всеми. Они получают лучших стражей, лучшую защиту. – Он прав как никогда. – Если мы сможем добраться до них, что это означает? Это означает, что всем угрожает опасность. Отсюда страх, а страх подталкивает человека к глупостям, превращая в образцовую жертву.
– Ужасно.
– Жертва или…
– Да, да, знаю. Жертва или хищник.
Он слегка прищурился, по-видимому, недовольный тем, что его прервали.
– Есть и еще одно преимущество в погоне за лидерами мороев – нестабильность.
– А вдруг это приведет к смене лидеров, что поможет им? – Он бросил на меня еще один странный взгляд, а я сама испугалась своих слов. – А что еще?
Снова я рассуждаю, как Виктор Дашков. Нет, нужно заткнуться. Я поняла, что веду себя не так, как обычно, под кайфом, когда я занята только собой.
– Что еще… – Он скривил губы. – Еще – престиж. Ради славы, ради собственной репутации и удовлетворения от мысли, что мы способны извести тех, кого другие не могли уничтожить на протяжении столетий.
Простая у стригоев натура! Злые умыслы, охота и смерть. Других мотивов им и не требуется.
Взгляд Дмитрия переместился на мой прикроватный столик, куда я на ночь клала свои украшения. Все его подарки были здесь, сверкая как сокровище пиратов. Перегнувшись через меня, он за цепочку поднял назар.
– Ты все еще хранишь его.
– Да. Но он, конечно, уступает твоим подаркам.
«Голубой глаз» – он напоминал мне о матери. Я давно не думала о ней. В Бийске я начала воспринимать Алену как свою вторую мать, но сейчас… сейчас я мечтала о своей собственной. Джанин Хэзевей не умела убираться и готовить, но была умной и компетентной. В некотором роде я с самого начала осознавала, что мы мыслим одинаково. Я унаследовала ее черты и не сомневалась, что в моей ситуации она ни на мгновение не отвлекалась бы от плана бегства.
– А этого я раньше не видел.
Дмитрий положил назар и теперь держал в руке простое серебряное кольцо, подаренное мне Марком. В последний раз я надевала его в доме Беликовых; оно просто лежало на столе среди прочего.
– Мне подарили его, когда я была…
Я замолчала, осознав, что почему-то никогда не рассказывала ему, где была до Новосибирска.
– Когда ты была где?
– В твоем родном городе. В Бийске.
Дмитрий играл с кольцом, надевая его, то на один палец, то на другой, но, услышав это название, замер и посмотрел на меня.
– Ты была там?
Действительно странно, мы никогда не говорили об этом.
– Я искала тебя, – объяснила я. – Я не знала, что стригои охотятся в больших городах. Я жила в твоей семье.
Он снова перевел взгляд на кольцо и принялся поворачивать его туда и сюда.
– И?
– Они очень милые люди. Я полюбила их. Подружилась с Викторией.
– Почему она не в школе?
– Пасха.
– А-а, да. Как она?
– Прекрасно, – поспешно ответила я, не в силах рассказать о том, что случилось в последнюю ночь с ней и Роланом. – С Каролиной тоже все хорошо. Она напоминает мне тебя. Знаешь, однажды она накинулась на дампирских парней, пытающихся устроить беспорядки.
Он улыбнулся снова, и так… мило. В смысле, клыки по-прежнему нагоняли ужас, но улыбка выглядела не такой зловещей, как обычно. В выражении лица его появился оттенок нежности, истинной привязанности, и это пугало меня.
– Могу себе представить, как Каролина делает это. У нее уже родился ребенок?
– Да. – Я все еще не могла отделаться от впечатления, производимого его улыбкой. – Девочка. Зоя.
– Зоя, – повторил он, по-прежнему не глядя на меня. – Хорошее имя. А как там Соня?
– Нормально. Я мало с ней виделась. Она слегка раздражительная… Виктория говорит, из-за беременности.
– Соня тоже беременна?
– Ну да. Шесть месяцев, мне кажется.
Его улыбка слегка угасла, он выглядел почти обеспокоенным.
– Это должно было случиться рано или поздно. Она ведет себя не так разумно, как Каролина. Каролина родила детей сознательно… А для Сони, надо думать, это стало сюрпризом.
– Да. У меня тоже возникло такое чувство.
– А как там мама и бабушка?
– Хорошо. Обе.
Наш разговор принимал все более странный оборот – не только потому, что это был первый нормальный разговор со времени моего появления здесь; Дмитрий впервые, казалось, искренне интересовался чем-то, не связанным со стригоями, поцелуями и укусами. Если до этого мы и предавались воспоминаниям, то лишь о прошлых совместных сражениях… и о том, что произошло в сторожке.
– Твоя бабушка немного пугала меня.
Он засмеялся, а я вздрогнула; он смеялся почти, почти как раньше. Я даже не представляла, что такое возможно.
– Да, это она умеет.
– И она притворялась, что не говорит по-английски.
Это, конечно, мелочь по сравнению со всем остальным, но она все еще бесила меня.
– Да, и это она любит. – Он продолжал улыбаться, с нотками нежности в голосе. – Они по-прежнему живут вместе? В том же доме?
– Ну да. Я видела книги, о которых ты мне рассказывал. Красивые… но читать их не могла.
– Вот где я впервые заинтересовался американскими вестернами.
– Господи, а мне нравилось над тобой подшучивать из-за этого.
Он засмеялся.
– Да, твои стереотипы о восточноевропейской музыке и обращения ко мне «товарищ»… Много ты сейчас такого там видела?
Я тоже засмеялась.
– «Товарищ» и музыка – этого не было. – Я почти забыла, как часто дразнила его раньше; сейчас это прозвище ему не подходило. – Но в тебе было что-то поистине ковбойское, я имею в виду не кожаный пыльник или…