Третий мужчина – широкоплечий и привлекательный – спокойно сидел, не поднимая кубка.
– Ты сказал: наши полководцы. Ты не римлянин и не из Кампании. Ты проклятый грек.
– Тем не менее, я живу здесь и плачу налоги, – сказал, слегка смутившись, невысокий мужчина.
– Однако ты не гражданин. – Голос третьего мужчины прозвучал жестко. – Тебя никогда не возьмут в армию. И ты не будешь сражаться с гуггами, как мой сын или племянник и внуки Калавия.
Калавий нахмурил брови.
– Мой друг прав.
– Приношу свои извинения, – последовал быстрый ответ. – Я никого не хотел оскорбить. – Он снова поднял кубок. – Пусть боги ведут и защищают римских полководцев в войне с Ганнибалом. И пусть хранят всех сынов Рима, сражающихся с врагом.
Его спутники смягчились, и они выпили все вместе.
Однако их мир продолжался недолго. Когда римляне снова заговорили о политике, грек не удержался и высказал свое мнение. Третий мужчина рассердился еще сильнее.
– Хватит, Фанес. Ты здесь для того, чтобы подольститься к нам, тут нет никаких сомнений, но меня не интересует твое мнение относительно политики Рима. Ты понял?
Пока грек всячески унижался, разум Ганнона работал изо всех сил. Имя Фанеса показалось ему знакомым.
– Зачем ты здесь, Фанес? – спросил Калавий. – Сомневаюсь, что ты хотел с нами выпить.
– Ну… – Грек облизнул губы. – У меня есть несколько должников, которые перестали со мной расплачиваться.
«Ростовщик! – сообразил Ганнон. – Тот, что мертвой хваткой вцепился в мать Аврелии». Охваченный яростью, он стал слушать внимательнее.
– В этом нет ничего удивительного. Идет война, если ты не заметил, – резко заявил третий мужчина.
– Мир, – сказал Калавий. – Ты можешь порицать его профессию, но он и его товарищи помогают нашему городу. Пусть говорит.
– Хорошо. Тогда я намерен перейти в кальдарий. – Мужчина вежливо кивнул Калавию, бросил хмурый взгляд на Фанеса и ушел.
Через мгновение за ним последовал еще один, тот, что до этого дремал. Ганнон захрапел, делая вид, что просыпается, но потом снова закрыл глаза. После короткой паузы грек заговорил снова:
– Я бы хотел обратиться в суд, чтобы получить их поместья в виде компенсации за долги. Возможно, судье будет легче принять правильное решение, если ему немного помогут. Пара слов, сказанных нужным людям, может привести к тому, что к моему прошению отнесутся благосклонно.
– А многие ли из этих людей благородного происхождения являются моими знакомыми? – спросил Калавий.
Неловкое покашливание.
– Да, некоторых ты знаешь.
«Вполне вероятно, Атия находится в списке Фанеса», – подумал Ганнон, продолжая кипеть от гнева. У него уже начал вырисовываться план действий.
– Я не могу одобрить такие вещи, – резко сказал Калавий. – В наши трудные времена следует дать таким людям время. И тогда они смогут расплатиться.
– Но…
– Нет, Фанес.
Короткая пауза.
– Я бы не хотел напоминать тебе, но есть одна проблема с твоим зятем, – пробормотал грек.
– Это меня не касается, – резко сказал Калавий.
– Не совсем так. Будет выглядеть не лучшим образом, если выяснится, что зять одного из самых прославленных магистратов Капуи – выродок, игрок, промотавший семейное состояние. Человек, который все свое время проводит в самых отвратительных тавернах и публичных домах?.. Твои шансы на переизбрание заметно упадут.
– Будь ты проклят, грек!
– Ты не оставляешь мне выбора. Я имею полное право обратиться в суд для взыскания долгов, – запротестовал Фанес.
– Но ты все равно останешься паразитом и кровососом! – Калавий тяжело вздохнул. – Какова цена твоего молчания относительно моего зятя?
– В качестве жеста доброй воли я спишу все его долги, и никогда мои губы не произнесут его имя. А в ответ я не попрошу у тебя даже драхмы. Как я уже говорил, мне нужно лишь, чтобы судьи одобрили список владений, которые я собираюсь получить.
– Сначала я хочу увидеть список, – сказал Калавий.
– К концу дня его доставят вам домой.
– Тогда наши дела закончены. Я больше не получаю удовольствия от твоего вина. – Калавий встал и ушел.
Ганнон почувствовал, что Фанес смотрит на него, и продолжал дышать спокойно и размеренно. Вскоре грек встал и удалился. Когда прошло еще некоторое время, юноша решил перейти в кальдарий. Здесь было гораздо больше людей, чем в тепидарии, а воздух был горячим и влажным. Почти дюжина мужчин расслаблялась в бассейне, среди них Ганнон заметил Калавия и высокого аристократа; остальные намазали тела маслом и скребли стигилями кожу. Некоторые лежали лицом вниз на каменных скамьях, и рабы делали им массаж.
Однако Ганнон почувствовал разочарование, нигде не обнаружив Фанеса. Затем он услышал женский голос, доносившийся из расположенных сбоку кабинок, и вспомнил об услугах, которые ему предлагали при входе. Он решил рискнуть, предположив, что грек находится в одной из таких кабинок. Но юноша понимал, что, если он последует за Фанесом слишком быстро, это вызовет подозрения, поэтому Ганнон забрался в бассейн, стараясь никому не смотреть в глаза.
После долгих дней без мытья горячая вода оказалась настоящим благословением. Ему хотелось погрузиться до самого подбородка, но он помнил о нашейной повязке, которую не следовало мочить, поэтому держался руками за край бассейна. Здесь также все говорили о войне: о том, в каком легионе служил сын одного мужчины; как Фабий трусит и не хочет устраивать решительное сражение с Ганнибалом и как чудесно, что войско Карфагена снова направилось на восток; как беженцы продолжают прибывать в Капую и город уже переполнен; и так далее. Ганнон находился слишком далеко, чтобы подслушать беседу Калавия с третьим мужчиной, но он не слышал упоминания имен Атии и Аврелии. «Терпение», – подумал юноша. Если его план удастся осуществить, то Фанес расскажет ему, где они живут. Вскоре один из его соседей дружелюбно спросил о нашейной повязке. Объяснение было принято без дальнейших вопросов, но Ганнон почти сразу после этого двинулся дальше, ему совсем не хотелось вступать в беседу. Он закончил мыться, вытерся простыней и отправился за своей одеждой – он должен был оказаться на улице раньше грека.
Двое громил все еще стояли возле входа в бани. Они занимали идеальное место для наблюдения за входом в баню, поэтому Ганнону пришлось сесть в открытой таверне, находившейся неподалеку. Он без особого аппетита ел безвкусную кашу, которая называлась «мясной похлебкой», продолжая бросать внимательные взгляды в сторону бани. Постепенно его стали охватывать сомнения – быть может, лучше уйти и начать самостоятельные поиски Аврелии. Довольно скоро он принял решение. В его нынешнем положении было глупо думать об осторожности. Уже сама поездка в Капую являлась чистым безумием. А теперь, когда он оказался здесь, у него появился реальный шанс отыскать Аврелию при помощи Фанеса, на лучшее он едва ли мог рассчитывать, блуждая по улицам без всякого смысла.
Когда грек вышел из бани, Ганнон, к своему огромному разочарованию, обнаружил, что двое громил – его телохранители. Ну почему они оказались его телохранителями? План допроса становился безнадежным. Бросив мрачный взгляд на хозяина таверны, Ганнон расплатился и последовал за Фанесом и его охраной. И вскоре понял, что ростовщик обходит своих должников. Реакция всех владельцев лавок была одинаковой: удивление и смятение. Однако у них не получалось избежать встречи с Фанесом или закрыть заведения. Его спутники знали свое дело – они засовывали ноги в дверные проемы или хватали несчастных за шиворот и припирали к стене. Открыто, не обращая внимания на проходивших мимо людей. Все надежды Ганнона на то, что ему каким-то образом удастся избавиться от здоровенных парней, исчезли. Они были не только вооружены короткими дубинками, но и умело ими пользовались. Прижать Фанеса он сумеет только в том случае, если грек отошлет своих подручных прочь. Погрустневший Ганнон еще час следовал за этой троицей.
К этому моменту карфагенянин уже перестал соблюдать прежнюю осторожность. На менее шумной улице он едва не натолкнулся на громил Фанеса, когда заметил отсутствие грека. Юноша поспешно изобразил интерес к скобяным изделиям, выставленным возле магазина, и, повинуясь импульсу, купил небольшой, но острый нож. Когда Ганнон обернулся, взгляды телохранителей были прикованы к лестнице, ведущей в храм, что позволило ему понять, где Фанес. Спрятав нож под туникой, карфагенянин прошел мимо громил. Лестница, ведущая в храм, была забита людьми. Прорицатели предсказывали будущее; здесь продавали куриц для жертвоприношений, светильники и побрякушки, которые оставляли в храме в качестве дара богам.
Ганнон купил крошечную глиняную амфору, чтобы не отличаться от других; теперь всякий, кто взглянул бы на него, принял бы его за обычного посетителя храма. Наверху шесть мощных колонн с каннелюрами[13] поддерживали треугольный, богато отделанный портик. В центре стояла раскрашенная фигура крылатой женщины со скипетром в руках. С двух сторон к ней направлялись моряки на кораблях с протянутыми в мольбе руками. «Фортуна», – подумал Ганнон. Ростовщики молятся Фортуне, чтобы она даровала им удачу. Это показалось ему вполне уместным.
Огромные деревянные двери обрамляли вход в целлу[14], длинную узкую комнату, главную часть храма. Там собралась группа людей, окруживших тучного бородатого жреца в специальных одеяниях. Они слушали его рассказ о намерениях Богини относительно Капуи и ее жителей. Фанеса нигде не было видно. Ганнон прошел внутрь, сохраняя полнейшее внимание и осторожность. Постепенно его глаза привыкли к царящему в храме полумраку, который разгоняли лишь редкие масляные светильники на бронзовых подставках. Стены украшали фрески с изображением Фортуны вместе с ее отцом Юпитером Максимусом Оптимусом и другими божествами; над полями спелой пшеницы высилась богиня Аннона