Ночь была теплая, осыпанная звездной половой. Месяц светил ярко, поливая просторы лимонным цветом. Квакали на болоте лягушки. Где-то совсем недалеко кричала болотная выпь. Ее низкий голос напоминал короткий рев быка или гудение ветра в трубе. Неслучайно местные жители называли горлопанящую выпь бугаем, или быком. На дно ямы Сашко набросал сухой травы, постелил одну половину найденной в лесу и разорванной плащ-накидки на землю, вторым куском полотнища он укрылся. Вглядываясь в усыпанное мерцающими огоньками звезд темно-синее небо, паренек стал размышлять сам собой, задавая себе вопросы и тут же отвечая на них: «Почему люди воюют? Почему сильный обижает, сгибает слабого? Погибают в основном простые люди, воюющие меж собою. А вот те, кто их послал на бойню, способны общаться между собой по телефону. Ну ладно, вторгнувшийся враг иноземный – тут все понятно. Отечество отвечает оккупанту.
А почему так кровавы бандеровские орды из числа в основном галицийцев? Разве они одни поборники вольной, счастливой, независимой Украины? За что они убили моих родителей и сестричку – самых близких мне людей? Что плохого сделал мой отец в селе Малое? Только хорошее было в его действиях. Простые граждане это оценили – жизнь настраивалась на хороший лад. Местные националисты нас, украинцев, называли москалями, советами, пришельцами. Они действуют по немецкому принципу «Разделяй и властвуй!». За что? Если они воюют с Красной армией, с советскими партизанами на стороне немцев – они враги и Украины, и России, и всего Советского Союза…»
Это была ночь мучения – комары не дали спокойно поспать, и только под утро он смог уснуть крепким сном. Помог ветерок, поднявшийся откуда-то с северо-западной стороны болота…
Несколько дней подряд Александр устраивал свое летне-осеннее лежбище, готовое стать со временем подземным зимовьем. Когда крыша, изготовленная из жердей и переплетенная лозовыми ветками, была готова, он прикрыл ее дерном, а потом занес в землянку весь свой нехитрый скарб. Со стороны старой проселочной дороги, огибающей остров и по которой уже давненько, никто не ездил, нельзя было разглядеть вотчину Сашко, даже если бы кто и решился проехать на телеге. Машина по этой местности пройти не могла из-за наступления болотной воды. Мелиорацией в этих местах занялись позже.
«Ну а теперь надо доставить в «цех обработки» то, что собиралось и хранилось в районе старой базы партизанского отряда для изготовления «карманной артиллерии», – размышлял смышленый паренек. – Надо к осени приготовиться и с провизией: подобрать и перенести в мое новое жилище все съедобное».
Вечерами он уходил в походы с полотняной торбой или армейским вещмешком за плечами, чтобы «нарыть» материальную часть и доставить ее теперь на свою базу. Удача не всегда сопутствовала планам: то он в темноте не там копал, то из-за тяжести не мог унести фугас, то вообще блудил в густой чернильной темноте августовской ночи. Правда, к сентябрю он уже имел соответствующий запас для доведения до кондиции неразорвавшихся мин, снарядов и малых бомб.
Сашко приносил в свой погребок объект манипуляции и при горящей свече готовил адские машины мести. Несколько осмелев, он стал появляться в селах под видом пастушка, который ищет пропавшую корову. Его вид с кнутом вызывал сочувствие и доверие у селян. Постепенно Сашко опять вышел на партизан-подпольщиков. Он встретил одного знакомого бойца из разгромленного партизанского отряда – Кузьму Боярчука в селе Осокорки, одетого в форму полицая. Кузьма узнал юного мстителя и, отведя в сторону, шепнул:
– Сашко, уходи, прошу! С минуту на минуту из Сарн нагрянет карательный отряд. Готовится большая облава. А ровно через неделю – это значит на седьмой день, понял? – Приходи к церкви вечерком, как стемнеет. Я буду ждать.
– Угу… Спасибо, дядя Кузьма, – искренне поблагодарил Сашко своего спасителя и растаял за околицей села, проглоченный зигзагами проселочной дороги, заросшей густым подлеском ольшаника.
«Разжевал мне понятие недели, будто я не знаю, что она состоит из семи дней. А почему он в полицейской форме? – насторожился Александр. – Если бы он был предатель, то арестовал бы меня и непременно сдал фашистам, чтобы выслужиться. Значит, он наш и, может, устроился полицаем по заданию командования нового партизанского отряда? Все может быть…»
Ход размышления прервал стрекот сороки, которая, перелетая с ветки на ветку, с дерева на дерево, тем самым словно говорила своим поведением, что она кого-то испугалась.
«Здесь, кроме меня, наверняка еще кто-то есть. Надо спрятаться, – подумал с опаской Сашко и юркнул в густые заросли ольшаника. – Непременно этот кто-то спугнул сороку. А может, Кузьма меня выслеживает. Нет, не похоже».
Только он метнулся в сторону и присел в кустарнике, как послышались чьи-то легкие и дробные шажки. Он чуть приподнялся и внимательно стал наблюдать за тем местом, откуда был послан звуковой сигнал. Через сетку сочной листвы паренек увидел, как на прогалину вышла косуля. «Ах, вот кого испугалась сорока! – успокоился Сашко. – Теперь можно шагать спокойно. Работы там у меня невпроворот».
Через неделю, когда стало темнеть, Сашко подходил к Осокоркам. Несмотря на то что вечерняя темнота приятнее утренней, в душе у паренька появилось ощущение какой-то тайны, которая должна кардинально изменить его жизнь. И именно встреча с Боярчуком способна привнести перелом в его нацеленности на войну с убийцами его родителей и сестрички.
Выйдя на прямой обстрел глазами церкви, он приютился в кустарнике и некоторое время наблюдал за подходами к ней. Вот из переулка вышел какой-то человек и, оглядевшись по сторонам, приблизился к противоположной от входного портала стене. Александр молодыми, цепкими глазами, хотя и узнал в нем Кузьму, но долго не подавал о себе знать – изучал обстановку.
«А вдруг к нему выйдут другие – значит, засада», – тревожился Александр. Но минут через десять он не поверил своему тревожному предположению и направился к вчерашнему партизану.
– Вечер добрый, дядя Кузьма, – радостно поприветствовал малый Берест человека у стены.
– Здравствуй, здравствуй, Сашко, – тоже теплым приветствием на приветствие ответил Боярчук.
– Где ты обитаешь?
– В земле.
– ???
– Вырыл землянку и попробую пережить зиму.
– А зачем рисковать, может, пойдешь снова в партизаны?
– Дядя Кузьма, я и так партизан.
– Хочешь сказать – одинокий волк.
– Да! Который должен укусить и загрызть тех, кто убил моих родных. Они мои должники. Я должен долг выбить из них, – философствовал парень.
– Не горячись. Надо еще найти этих бандюгов-кровников, а потом определиться, каким способом выбивать этот самый должок.
– Конечно, для поиска негодяев, а они все для меня таковые, нужна наводка, – согласился Сашко.
О своей службе в полиции Кузьма не поделился с пареньком никакими подробностями. Наверное, понимал, подполье – это тайна из тайн, связанная с большим партизанским отрядом, который поручил ему внедриться в карательный орган новых местных властей.
– Дядя Кузьма, мне бы узнать, где собираются эти шакалы. Остальное – на мне.
– Могу сразу помочь тебе.
– Где? – торопливо спросил Сашко.
– Возле знакомого тебе села Малого есть домик лесника, которого в прошлом году убили бандеровцы, заподозрив его в связях с партизанами.
– Знаю, там жил Карп Назарович Вишня. Мы с батькой не раз бывали у него. Такой приветливый был. Помню, еще он нас угощал диким медом.
– Да, был… К сожалению, сегодня этого человека уже нет… Его жена с дочерью успели убежать к родичам в Белоруссию, а то бы и их отправили к праотцам. Так вот в этой заброшенной хате каждую субботу теперь устраивают оуновцы пьяные оргии, заливая самогоном свои кровавые недельные делишки. А так дом пустует после трагедии…
– А какой сегодня день? – спросил полесский Маугли.
– Среда…
– А то я семь дней проколол в своем лесном календаре, а вот с днями не разобрался.
– Пойди туда – наверняка будет сопутствовать удача, – улыбнулся «полицейский».
Этого достаточно было, чтобы Сашко начал хладнокровно заводиться во имя справедливого действа.
Пружина отмщения стала сжиматься…
Договорились встретиться через десять дней на том же месте.
Взрыв в хате лесника
Придя поздно ночью в свою «берлогу», Сашко долго не мог уснуть, представляя, как он подготовит фугас из неразорвавшегося орудийного снаряда, отнесет к хате лесника, когда там будет очередное пьяное сборище бандитов. Положит фугас тихо под окошко, а потом взорвет его. «От дома вместе «с бандеровской начинкой» ничего не должно остаться – он рухнет и погребет под собой нелюдей, – размышлял Сашко. – Они теперь должны будут ответить за злодейства. Смерть за смерть!»
Он так завел себя, что от досады, негодования, злости, нахлынувших душевным всесокрушающим тайфуном на его сознание, заскрипел зубами. Если бы он посмотрел в это время на себя в зеркало или кто-либо увидел его, то заметили катание на молодом, пухлом и круглом лице не по возрасту рельефных желваков. Ненависть к вурдалакам буквально навалилась и давила его тяжелым прессом…
Проснулся он от косого лучика солнца, настойчиво пробившегося через щель замаскированной двери. Паренек сладко потянулся и тут же вскочил, чтобы размять застоявшиеся мышцы. Перекусив консервами с галетами и запив спартанский завтрак водой, принесенной от недалеко расположенного и звонко журчащего родника, он отправился к своему арсеналу. Облюбовав неразорвавшийся артиллерийский снаряд, он стал возиться с ним – модернизировал стальную болванку под фугас, который должен будет в субботу разнести в щепки домик лесника вместе с его непрошеными гостями.
Двое суток потратил он на конструирование адской машины. Завершил работу в пятницу. Календарь теперь, после встречи с Кузьмой, у него был свой – оригинальный и простой: он небольшим гвоздиком на куске картона делал шесть наколок, а седьмое место Сашко протыкал. Это говорило, что пришло воскресенье.