– Откуда и кто ты, хлопче? – спросил он, и посмотрел на перекинутый через плечо дождевик.
Он исподлобья взглянул на офицера, на его погоны и после короткого раздумья ответил:
– Я… Я Сашко… Сашко Берест.
– Сашко Берест?
– Так, – коротко произнес он и кивнул головой.
– Не ты ли мне недавно звонил из сельсовета?
– Так, – он снова повторил свое, в переводе на русский «да», и протянул офицеру руку. На радостях оба обнялись.
Перед майором стоял живой Сашко – Александр Берест, причинивший своей неизвестностью оперативникам столько беспокойства.
«Возвратите ему оружие…» – радостный от этой встречи, распорядился Алексеев…
Постепенно стало сереть. По узкой, протоптанной через луг тропинке, майор с Александром побрели к опушке леса. Парень шагал молча, и хоть несколько устало, но уверенно. Он хорошо знал тропинку. Уселись на сырой земле под высокой раскидистой сосной, одиноко стоящей за небольшим оврагом. Легкий ветерок шелестел в верхушках лиственных пород деревьев. От соснового, огромного ствола исходил запах живицы.
Сашко сидел, потупив покрасневшие глаза. Он смотрел в одну точку с блужданием мыслей где-то далеко-далеко. Алексеев не мог на него наглядеться. В густом чубе белесых волос его головы офицер увидел впервые в жизни у человека такого возраста вкрапления седины. Глубокие морщины на складках крутого лба придавали ему несвойственную суровость. Лицо и руки были в царапинах и шрамах. Из-под пропитанной потом рубахи проглядывало худое тело. Мешковато свисавшие, из черного сукна штаны, едва держались на нем. Ноги были обуты в лапти. В народе на Полесье эту обувь называли постолами.
И словно уловив внимательный с удивлением взгляд майора на обувку, юноша в оправдание заметил:
– В такой обуви легче и тише ходить, а зимой у меня были немецкие сапоги – добротные, с подковами и шипами. Тяжелые на ход, а вот в этих «тапках» отдыхаю и не так отличаюсь от местных. Они все ходят в постолах.
Потом он повернулся в сторону, вперив взгляд на желтый, похожий на цыпленка, одуванчик.
– О чем ты думаешь, Сашко? – спросил его Алексеев.
Он сорвал сухую травинку.
– Так… Думаю о неоплаченном до конца долге садисту и палачу Беркуту, – и с мучительной тоской посмотрел на офицера, который понял, что именно эта месть в первую очередь тревожит его горячее сердце.
Откуда-то со стороны, приминая сочную траву, подошел лейтенант Урусов. В его руках висел походный вещевой мешок.
– Столовая приехала, – тихо проговорил он с улыбкой, и положил свою ношу на узловатый и высоковыступающий из земли корень дерева. Видимо, не желая в таких случаях быть свидетелем разговора Александра с Алексеевым, он непринужденно повернулся и зашагал в сторону луга, припадая на раненую ногу.
– Куда же вы? – остановил его майор.
– Пойду, разведаю подступы к болоту.
Сашко встрепенулся.
– Туда не ходите, товарищ лейтенант.
Алексеев с недоумением взглянул на него.
– Почему?
– Там… Там заминированная тропа.
Офицеры тревожно переглянулись. Урусов понял взгляд начальника, как приказ отбоя, и ушел, припадая на покалеченную ногу.
– Давай-ка позавтракаем, Сашко, – предложил майор, – небось, проголодался.
Он тяжело вздохнул и перекусил зубами травинку.
– Трое суток ничего не ел.
– Что, голодовку объявил? – пошутил офицер… явно не к месту, о чем через мгновение пожалел.
– Просто нечего было есть, кроме корней аира да цветков акации.
– А как же ты думал дальше выйти из этого положения? – Алексеев налил из потерявшей защитный цвет и помятой фляжки в алюминиевую кружку немного спирта и передал ему.
Он посмотрел на майора ясными глазами и с искренним смущением проговорил:
– А шо это?
– Спирт, питьевой…
– Вообще я не пью, тем более ни разу не пил этой огненной жидкости, но сейчас от радости встречи с вами – выпью!!!
Он выпил, закашлялся и схватился за горло, потом накинулся на банку с тушенкой. Вместо ложки зачерпнул содержимое консервы отломанным с коркой ломтем хлеба и стал с наслаждением, нет, скорее с остервенением, жевать и сопеть от удовольствия, возникшего при утолении голода…
Не успели они скудно позавтракать, как майора окликнул начальник штаба полка майор Грицай Виктор Николаевич. Алексеев пошел ему навстречу, предложив Сашку уложить походные пожитки.
– Получена шифровка командира дивизии, – сообщил Виктор Николаевич. – В категорической форме требует кончать с Беркутом и кончать, как можно скорее. Есть намерение перебросить наш полк в Пинские болота.
– Что ж, можете передать, что мы готовы.
Рассказ Сашко
Назад майор возвращался медленно. На минуту остановился возле молодой березки и посмотрел на Александра. Сашко, сгорбившись, сидел на пеньке и задумчиво смотрел на зеленый куст папоротника. Узкая полоска солнечного света упала на его плечи, словно попыталась согреть его своим теплом. Где-то совсем близко защебетала незнакомая птица. Сашко поднял голову и стал искусно ей подражать. Этот звук был настолько чистый и понятный для пичужки, что она спорхнула с ветки на землю. Он улыбнулся ей и бросил несколько мякишей хлеба. Она жадно, не боясь человеческого соседства, набросилась клевать подарок, а затем, схватив самый крупный из кусочков, улетела в гущу леса. Он проводил ее молчаливым взглядом.
Алексеев тихо подошел и присел рядом на траву.
– Расскажи, Сашко, что-нибудь о себе, – неожиданно предложил майор ему, разглядывая его молодое лицо. – Признаться, если откровенно, то я давно мечтал об этой встрече, но ты гордый человек, не давал о себе знать. А ведь мы бы могли тебе помочь.
Сашко ответил не сразу.
– Это долгая история… Слишком долгая.
– А ты покороче, я и так пойму, – настаивал майор на своем.
Он смахнул со лба прядь нависших волос и, посмотрев на собеседника доверчивым взглядом, спросил:
– Вам доводилось, товарищ майор, проходить землями села Малого? Нет? – Это на той стороне речки. При Польше село называлось Вильгельмовка. Там жили когда-то немцы-колонисты, а потом господствовали поляки. В 40-м году их переселили в Германию, а село заселили украинской беднотой, и оно стало называться Малое. Организовали первый в районе колхоз и назвали «Перемога». И село из Малого стали часто называть «Перемогой». Председателем колхоза сельчане избрали моего отца Николая Григорьевича Береста…
Майор много слышал рассказов о трагической судьбе жителей этого бесстрашного и несчастного села. В какой бы крестьянской хате ни нашел ты приют и стоило только напомнить в разговоре о Малом, или «Перемоге», как находилось много охотников для всякого рода разговоров с мельчайшими подробностями.
В раздумье Сашко продолжал:
– На третий день войны отец собирался отправить нас – маму, сестру и меня – в эвакуацию, но не успел. Его задержали бандеровцы и повесили вместе с председателем сельсовета. А маму с Оксаной, сестричкой моей, то ли порубили, то ли расстреляли они же вместе с немцами.
Говорил Сашко мягко, сдержанно, без эмоций, только с оттенком глубокой и искренней грусти и печали. Часто сбивался – невольно останавливался, вспоминал какие-то детали и потом снова и снова рассказывал…
Майору запомнился этот тяжелый и страшный рассказ, ответивший на вопрос, какая судьба толкнула его на подвиг. Рассказывал он с неохотой, кратко излагая важные свои операции и в партизанском отряде и воюя одиночкой.
Сашко уцелел чудом…
Но им не дали договорить. Прибежал весь мокрый, запыхавшийся старшина Иван Чуприна.
– Товарищ майор, среди бандитов началось движение. Они стали отходить мелкими группами, – коротко доложил старшина.
Стало ясно – и на этот раз они не теряли надежды оторваться от оперативников.
– Лейтенанта Урусова ко мне, – распорядился майор.
Чуприна лихо козырнул и побежал выполнять приказ.
Алексеев присел и развернул карту.
– Сашко, ты же хорошо знаешь местность, где, по-твоему, и в каком месте Беркут будет прорываться, выводя свою банду из окружения, – спросил он его.
– Сюда он не пойдет, а вот это очень удобное место. Именно здесь наверняка он и будет переправляться. Тут их и можно прихлопнуть, – пояснил Сашко, тыча пальцем в определенное место топографической карты.
– Почему ты так думаешь?
– Да это его излюбленная тропа. О ней мало кто знает. Она не раз его спасала в тяжкую годину преследования. Говорили местные, Беркут даже дал название ей.
– Какое?
– Мудрая тропа.
Алексеев и юноша взошли на невысокий возвышающийся над болотом пригорок, поросший низким кустарником. Сашко показал на угрюмое болото, которое назвал Мокрым болотом. В бинокль майор видел, как, приминая руками кустарник, брели уставшие бандиты. Они шли скученно, минуя трясины. Среди пестрой толпы замечались и женщины.
– А откуда же взялись бабы, – поинтересовался офицер.
– Это маскировка – так, для отвода глаз.
Да, Сашко, был прав – банда, действительно, отходила к Мокрому болоту.
Спустившись вниз, Сашко взял в руки автомат ППШ, неторопливо вставил диск и подвесил на ремень две гранаты.
Майор посмотрел на него и напомнил:
– Ты говорил, что заминирована тропа. Чего же они туда прутся?
– А откуда им известно, что тропа заминирована? Я об этом им не докладывал, – озорно заулыбался парень.
– Значит, это твоя работа?
– Наверное, – хихикнул Сашко.
– Когда же успел?
– Тайна…
Прибыл лейтенант Урусов. Офицеры отошли в сторону, где уточнили обстановку, после чего начальник разведки через лейтенанта приказал находящуюся в резерве роту старшего лейтенанта Зорина перебросить к Мокрому болоту, расположив подразделения в густых зарослях на скатах высотки.
Расстояние при выдвижении к болоту прошли незаметно. Укрылись в сосновом бору, густо поросшем молодняком. Остановились передохнуть. Майор посмотрел в сторону болота. По затерявшейся в зеленой топи таинственной тропе в авангарде двигалась первая группа. Это была явно группа прорыва. Удерживая равновесие, бандеровцы медленно и осторожно перескакивали с кочки на кочку. Чуть поодаль, в воде по пояс, брела вторая группа. За ней – третья, четвертая, пятая. Передвигались легко и самоуверенно, слепо поверив в чудо.