онтроля на селе, никогда не было нехватки в начальстве и представителях ОГПУ.[22]
Вероятно, крестьян в Советской Украине ужасала потеря собственной земли даже больше, чем в Советской России, где традиционно существовали общины. Вся их история была нескончаемой борьбой с землевладельцами, которых они, казалось, наконец-то победили во время большевистской революции. Но сразу же после нее, с 1918 по 1921 год, большевики, сражаясь на фронтах гражданской войны, реквизировали у крестьян продовольствие. Поэтому у крестьян были все причины не доверять Советскому государству. Ленинскую политику компромисса 1920-х годов встречали очень хорошо, хотя крестьяне и подозревали (не без основания), что в один прекрасный день ее могут отменить. В 1930 году коллективизация казалась им «второй панщиной», началом нового рабства — только теперь не у господ, как было раньше, а у Коммунистической партии. Крестьяне Советской Украины боялись потери независимости, доставшейся им такой дорогой ценой, но еще они боялись голода и того, что будет с их бессмертными душами.[23]
Сельское население Советской Украины было преимущественно тихим, религиозным. Многие молодые и амбициозные люди под влиянием официального коммунистического атеизма уехали в большие украинские города или же в Москву и Ленинград. Хотя православная церковь подвергалась гонениям со стороны атеистического коммунистического режима, крестьяне все равно оставались православными верующими и многие рассматривали вступление в колхоз как сделку с дьяволом. Некоторые верили, что сам дьявол пришел на землю в человеческом обличии партийного активиста, а его книга учета трудодней — это книга ада, обещающая муки и проклятие. Новые машинно-тракторные станции выглядели как форпосты «геенны огненной». Некоторые польские крестьяне в Украине, которые были римо-католиками, также рассматривали коллективизацию в терминах апокалипсиса. Один поляк так объяснял сыну, почему они не вступают в колхоз:
«Не хочу продавать свою душу дьяволу».
Зная о такой религиозности, партийные активисты распространяли то, что они называли первой заповедью Сталина: колхоз снабжает сначала государство, а уже затем — людей. Насколько крестьяне знали, первая библейская заповедь звучала так:
«Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим»[24].
Из-за депортации «кулаков» в ГУЛАГ украинские селяне остались без своих лидеров, но и в отсутствие депортированных «кулаков» они пытались спасти себя и своих односельчан. Они старались сберечь свои небольшие огороды — эти маленькие клочки автономии. Они стремились держать свои семьи подальше от государства, которое теперь физически воплощало себя в колхозах и машинно-тракторных станциях. Они продавали или забивали скотину, не желая отдавать ее колхозам. Отцы и мужья посылали своих дочерей и жен драться с партийными активистами и милицией, считая, что женщин вряд ли станут депортировать. Иногда мужчины переодевались в женское платье, чтобы воткнуть тяпку или лопату в местного коммуниста.[25]
Важно, однако, помнить, что у крестьян было мало оружия и они были плохо организованы. У государства фактически была монополия на огнестрельное оружие и боеприпасы. Действия крестьян протоколировал могущественный аппарат ОГПУ, который, видимо, хоть и не понимал их мотивов, но понимал общее направление их протестов. ОГПУ зарегистрировало почти миллион случаев индивидуального сопротивления в Украине в 1930 году. Из всех массовых крестьянских восстаний в Советском Союзе в марте того года почти половина произошла в Украине. Некоторые украинские крестьяне «голосовали ногами» — бежали на запад, через границу в соседнюю Польшу. Их примеру следовали целые села: селяне поднимали церковные хоругви, кресты, а иногда просто привязанные к палкам черные флаги и так двигались на запад к границе. Тысячи из них достигли Польши, где все больше людей узнавали о голодной жизни в Советском Союзе.[26]
Бегство крестьян в Польшу было международным позором и, видимо, источником серьезной обеспокоенности для Сталина и Политбюро. Это значило, что власти Польши, которые в то время пытались наладить отношения с собственным большим украинским национальным меньшинством, узнали о планах и последствиях коллективизации. Польские пограничники терпеливо проводили интервью с беженцами и узнавали детали проведения коллективизации и ее провала. Некоторые из крестьян умоляли Польшу вмешаться и прекратить их муки. Кризис беженцев также вооружил Польшу главным оружием пропаганды против Советского Союза. Во времена Юзефа Пилсудского Польша никогда не планировала наступательной войны на Советский Союз, но строила планы на случай непредвиденного развала Советского Союза вдоль национальных границ и даже предпринимала некоторые шаги по ускорению такого курса событий. Даже когда украинцы бежали из Советского Союза, Польша засылала своих шпионов в противоположном направлении — подстрекать украинцев к восстанию. На своих пропагандистских плакатах они называли Сталина «голодным царем», который экспортирует зерно, в то время как его собственные люди голодают. В марте 1930 года члены Политбюро опасались того, что «польское правительство может вмешаться».[27]
Коллективизация была общей политикой, Советский Союз был громадным государством, и нестабильность на одном пограничье нужно было рассматривать в свете общих сценариев войны.
Сталин и советское руководство считали Польшу западной частью международного капиталистического окружения, а Японию — восточной его частью. Польско-японские отношения были достаточно хорошими, и весной 1930 года Сталина, кажется, больше всего волновала угроза совместного польско-японского вторжения. Советский Союз, будучи самой большой страной в мире, простирался от Европы до Тихого океана, и Сталину приходилось следить не только за европейскими режимами, но и за азиатскими амбициями Японии.
Военная репутация Токио была создана за счет россиян: Япония возникла как мировая держава, победив Российскую империю в русско-японской войне 1904–1905 годов и отобрав себе железную дорогу, построенную россиянами и ведущую в тихоокеанские порты. Сталину было хорошо известно, что и Польшу, и Японию интересовали Советская Украина, а также национальный вопрос внутри Советского Союза. Похоже, что Сталин довольно глубоко переживал историю российского унижения в Азии. Ему нравилась песня «На сопках Маньчжурии», в которой японцам была обещана кровная месть.[28]
Таким образом, подобно тому, как хаос, принесенный коллективизацией, на западе Советского Союза усилил страхи польской интервенции, так и беспорядки на востоке Советского Союза, казалось, были на пользу Японии. В Советской Центральной Азии, особенно в преимущественно мусульманском Казахстане, коллективизация вызвала еще больший хаос, чем в Советской Украине. Там требовались гораздо более серьезные социальные преобразования. Население Казахстана составляли не крестьяне, а кочевники, поэтому первый шаг по советской модернизации состоял в том, чтобы сделать их оседлыми. Еще даже до начала коллективизации кочевое население должно было превратиться в крестьян. Политика «оседлости» отобрала у пастухов их стада, а значит, и возможность себя прокормить. Люди перегоняли своих верблюдов или лошадей через границу в мусульманский Синьцзян-Уйгурский регион Китая (Туркестан), что вызывало у Сталина подозрения, будто они могли быть японскими агентами — мощной иностранной движущей силой во внутренних конфликтах Китая.[29]
Все происходило не так, как планировалось. Коллективизация, которая должна была подкрепить советский порядок, вместо этого, казалось, дестабилизировала границы. В Советскую Азию, как и в советскую европейскую часть, пятилетка, которая должна была принести социализм, принесла вместо него невероятные страдания, а государство, которое должно было представлять справедливость, ввело очень традиционные меры защиты. Советских поляков депортировали из западного приграничья, а пограничные заставы были повсеместно укреплены. Мировая революция произошла бы за закрытыми границами, а Сталин предпринял бы меры по защите того, что он называл «социализмом в отдельно взятой стране».[30]
Сталину пришлось отвлечься от иностранных противников и переосмыслить внутренние планы. Он попросил советских дипломатов инициировать переговоры с Польшей и Японией относительно пактов о ненападении. Он проследил за тем, чтобы Красная армия на западных рубежах Советского Союза была приведена в полную боевую готовность. Самым показательным было то, что Сталин временно приостановил коллективизацию. В статье от 2 марта 1930 года под блестящим заголовком «Головокружение от успехов» Сталин утверждал, что проблема с коллективизацией заключается в том, что ее претворяли в жизнь с чрезмерным энтузиазмом. Теперь он заверял, что принуждение крестьян вступать в колхозы было ошибкой. После этого колхозы стали исчезать с такой же скоростью, с какой и создавались. В 1930 году крестьяне Украины собрали урожай озимой пшеницы и посеяли зерновые так, как если бы земля принадлежала им. Можно было простить им мысль о том, что победа была за ними.[31]
Сталинское отступление было тактическим приемом.
Получив время на обдумывание, Сталин и Политбюро нашли более эффективные способы подчинить крестьян государству. В следующем году советская политика на селе внедрялась намного активнее. В 1931 году наступила коллективизация, так как у крестьян больше не было выбора. Низшие чины украинского отделения советской Коммунистической партии были уничтожены, чтобы те, кто работает с селом, были верны своему делу и понимали, что их ожидает в противном случае. Независимого крестьянина обложили налогами так, что вступление в колхоз было единственным спасением. Когда колхозы медленно перегруппировались, им дали непрямую власть над соседними независимыми крестьянами. Например, им разрешалось голосовать за то, чтобы отобрать у независимых крестьян зерно для посевной. Посевные зерновые, которые хранились от посева до посева, крайне необходимы любому крестьянину, работающему на земле. Отбор и сохранение посевного зерна составляет базовый принцип сельского хозяйства. Большую часть человеческой истории поедание посевного зерна было синонимом крайней степени отчаяния. Человек, у которого коллектив отбирал контроль над посевным зерном, терял возможность сам себя прокормить.