Жестокость — это не то же самое, что эффективность, и немецкое планирование было слишком кровожадным, чтобы быть действительно практичным. Вермахт не мог осуществить «План голода», и проблема была не этического характера и состояла не в соблюдении законности. Гитлер освободил войска от обязанности подчиняться законам войны по отношению к гражданскому населению, и немецкие солдаты убивали безоружных людей без колебания. В первые дни нападения они вели себя так же, как и в Польше. На второй день после вторжения немецкие солдаты использовали гражданское население в качестве живого щита. Так же, как и в Польше, немецкие солдаты часто относились к советским солдатам как к партизанам и расстреливали их, когда брали в плен, а также расстреливали советских солдат, пытавшихся добровольно сдаться. Женщин в военной форме (это не было редкостью в Красной армии) сначала убивали просто потому, что те были женщинами. Проблема для немцев состояла скорее в том, что систематически заставлять голодать огромное количество гражданского населения — это по своей сути трудное дело. Значительно легче завоевать территорию, чем перераспределить калории.[351]
За восемь лет до этого сильное Советское государство смогло заставить голодать Советскую Украину. Сталин воспользовался материально-техническими и социальными ресурсами, на освоение которых не могла надеяться ни одна вторгшаяся армия: опытный и знающий НКВД, партия, корни которой находились в селе, и толпы идеологически настроенных добровольцев. Под его правлением люди Советской Украины (и повсюду) перегибались через вздутые животы, чтобы срезать несколько снопов пшеницы, которую им не дозволялось есть. Возможно, еще более ужасным было то, что они делали это под недремлющим оком многочисленных государственных и партийных чиновников, которые часто сами жили в той же местности. Авторы «Плана голода» считали, что колхозы можно будет эксплуатировать для контроля над запасами зерна и морить голодом значительно большее количество человек, даже если уничтожить власть Советского государства. Нацистам, видимо, даже не приходила в голову идея о том, что любая форма экономического менеджмента будет работать лучше под советским контролем, чем под нацистским. Если так, то немецкая эффективность была скорее идеологическим допущением, а не реальностью.[352]
Немецкие оккупанты не были способны заставить население голодать тогда и там, когда и где им этого хотелось. Для воплощения «Плана голода» немецкие войска должны были бы охранять каждый колхоз, повсеместно наблюдать за сбором урожая и следить, чтобы продовольствие не прятали и чтобы оно не оставалось неучтенным. Вермахт был способен поддерживать и контролировать колхозы так же, как были способны на это СС и местные помощники, но не настолько же эффективно, как советская власть. Немцы не знали местного населения, местных урожаев и мест, где люди могли прятать продовольствие. Они могли применять террор, но делали это менее систематично, чем советский режим; у них не было партии и они не вызывали такого страха и веры, как она. У них не хватало людей, чтобы закрыть доступ к селам для горожан. И, поскольку война продолжалась дольше запланированного, немецкие офицеры волновались, что организованный голод вызовет в тылу движение сопротивления.[353]
«План Барбаросса» должен был реализоваться быстро и решительно и принести «молниеносную победу», в крайнем случае, за три месяца. Однако хоть Красная армия и отступала, она не была разбита. Через две недели боев немцы захватили Литву, Латвию, Восточную Польшу, а также большую часть Советской Беларуси и небольшую — Советской Украины. Франц Гальдер, начальник штаба немецкой армии, признался в своем дневнике 3 июля 1941 года, что, по его мнению, война выиграна. К концу августа немцы добавили к списку Эстонию, еще часть Советской Украины и остальную Советскую Беларусь, но скорость продвижения была недостаточной и фундаментальных целей не было достигнуто. Советское руководство оставалось в Москве. Как точно выразился один из немецких командующих корпуса Вермахта, не было «ни победного блицкрига, ни уничтожения русской армии, ни распада Советского Союза».[354]
Германия все равно морила голодом советских граждан, но не столько из соображений политического доминирования, сколько от политического отчаяния. Хотя «План голода» базировался на ложных политических предпосылках, он все еще задавал вектор моральных принципов войны на Востоке. Осенью 1941 года немцы устроили голод не для того, чтобы переделать покоренный Советский Союз, а чтобы продолжать войну без навязывания финансовых затрат собственному гражданскому населению. В сентябре Герингу пришлось дать оценку сложившейся ситуации, которая катастрофически отличалась от ожиданий нацистов. Мечты о разрушенном Советском Союзе, отдающем свои богатства триумфальной Германии, пришлось отбросить. Классическая дилемма политэкономии — ружья или масло — должна была быть разрешена магическим образом: ружья будут взбивать масло. Но теперь, через три месяца после начала войны, мужчины с ружьями очень нуждались в масле. Поскольку война длилась дольше запланированных двенадцати недель, немецкие солдаты соревновались с немецким гражданским населением за ограниченные запасы продовольствия. Само по себе вторжение задержало поставку зерна из Советского Союза. Теперь три миллиона немецких солдат нужно было кормить и при этом не урезать продовольственный паек в самой Германии.[355]
У немцев не было планов на случай непредвиденного провала. У войск было чувство, что что-то идет не так; в конце концов, никто не выдавал им зимних шинелей и часовые ночью замерзали на посту. Но как можно было сказать немецкому народу, что вторжение провалилось, если Вермахт все еще, казалось, продвигался вперед, а у Гитлера все еще были моменты эйфории? Но если нацистское руководство не могло признать, что война не задалась, то нужно было оградить немецкое гражданское население от негативных последствий вторжения. Урчание в животах могло перерасти в бурчание граждан. Немцам нельзя было позволить жертвовать собой ради войск на фронте, во всяком случае, не слишком уж жертвовать и не слишком рано. Изменение внутренней продовольственной политики могло позволить им увидеть правду: война, по крайней мере, так, как ее видело руководство, уже была проиграна. Бакке, специалист Геринга по продовольствию, точно знал, что нужно сделать: забрать продовольствие у советских граждан, чтобы немцы могли есть досыта.[356]
Заданием Геринга было щадить экономику Германии и в то же время обеспечивать поставки для немецкой военной машины. Его начальный план (морить голодом Советский Союз после чистой победы) теперь уступил место импровизации: немецкие солдаты должны брать нужное им продовольствие, продолжая войну, которая уже должна была завершиться. 16 сентября 1941 года, когда уже был превышен срок, отпущенный на «молниеносную победу», Геринг приказал немецким войскам «жить с земли». Один из генералов был более точен: немцы должны кормить себя сами, «как во время колониальных войн». Продовольствие из Советского Союза должно было распределяться сначала немецким солдатам, затем немцам в Германии, затем советским гражданам, а уже затем советским военнопленным. Пока Вермахт сражался, пока дни становились короче, а ночи длиннее, пока грунтовые дороги превращались под осенними дождями в грязь и болото, солдатам приходилось заботиться о себе самостоятельно. Приказ Геринга позволял их превратно понимаемой войне продолжаться ценой голодания миллионов советских граждан и, конечно же, ценой смерти миллионов немецких, советских и прочих солдат.[357]
Поведение ставленника Гитлера Геринга в сентябре 1941 года было поразительно похоже на то, как вел себя в декабре 1932 года ставленник Сталина Каганович: оба расписали инструкции в сфере продовольственной политики, гарантировавшие смерть миллионов человек в последующие месяцы; оба рассматривали смерть от голода, которая была последствием их политики, не как человеческую трагедию, а как вражескую агитацию. Так же, как это делал в свое время Каганович, Геринг теперь инструктировал подчиненных, что голод является оружием врага, нацеленным на то, чтобы вызвать сочувствие там, где необходима жесткость. Сталин и Каганович поставили членов украинской Компартии между собой и украинским населением в 1932-м и 1933 годах, принуждая украинских коммунистов нести ответственность за зернозаготовки и брать на себя вину за невыполнение плана. Гитлер и Геринг поместили Вермахт между собой и голодающим советским населением в 1941-м и 1942 годах. В течение лета 1941 года некоторые немецкие солдаты делились своими пайками с голодными советскими гражданами. Немногие немецкие офицеры попытались сделать так, чтобы советских военнопленных кормили. Осенью это прекратилось. Немецким солдатам говорили, что если они хотят есть, то должны морить голодом окружающее население. Они должны были представлять себе, что еда, попавшая в рот советского гражданина, отобрана у немецкого ребенка.[358]
Немецкие командующие должны были продолжать войну, что означало кормить своих солдат и морить голодом всех остальных. Это была политическая логика и нравственная ловушка. У солдат и младших офицеров не оставалось другого выхода, кроме как не подчиниться либо сдаться в плен — варианты настолько же немыслимые для немецких войск в 1941 году, как и для украинских коммунистов в 1932 году.[359]