Я внимательно читаю свежеприсланный отчет патологоанатома с подробнейшим описанием ран, прикончивших Эдвина Смита. Всего их пятнадцать, глубина разная. К отчету приложены фотографии. Я рассматриваю глубокую рану на шее – жуткую улыбку ниже рта. Простыни под Эдвином насквозь пропитались кровью. В краткой сводке обвинения, копию которой мне уже предоставили, сказано, что одежда Мадлен Смит тоже была в крови. Так, а в новых документах есть что-то на этот счет? Я пролистываю их и, не увидев ничего, возвращаюсь к отчету патологоанатома. Никаких оборонительных повреждений. Все раны на шее и на туловище. Тело обнаружили лежащим на спине и сфотографировали в таком положении – сначала сверху, потом повреждения крупным планом. Имеется даже диаграмма: на ней схематически изображен силуэт лежащего и штрихами – места повреждений. Я снова перебираю документы и нахожу фото ножа, которым, предполагаемо, совершено нападение. Нож «Глобал». Я всматриваюсь в фото, за запекшейся кровью высматривая износ. Мой «Глобал» затупился за годы использования и мытья. Разумеется, чем острее лезвие, тем проще его вонзать в тело и вытаскивать из него.
Фото ножа я возвращаю в общую стопку и читаю токсикологический анализ. Уровень алкоголя в крови в четыре раза превышает допустимый для вождения. Других данных пока нет, я знаю, их нужно ждать дольше. Хорошо, что хоть что-то есть. В любом случае, такой уровень алкоголя объясняет отсутствие защитных ран. Эдвин, похоже, был в отключке.
Помимо отчета патологоанатома и фотографии орудия убийства, ничего существенного в новых документах нет. Есть краткое содержание допроса, показывающее, что Мадлен отмалчивалась, а самого протокола нет. То есть опять-таки пока нет. Я проверяю даты: полную информацию предоставят к концу ноября, если не перед самым слушанием о признании вины.
– Больше информации от обвинения нам не нужно. Судья вполне может сказать, что мы достаточно проинформированы и подвигли Мадлен на заявление, – говорю я Патрику, едва он приезжает и устраивается в конференц-зале. Я стараюсь не глазеть на него, но остро чувствую каждый поворот его плеч, каждое движение рук.
– Да, но возражения по иску мы от нее не получили. До сих пор. – Патрик смотрит на разложенные перед ним фотографии. На них большие раны и маленькие.
– С учетом того, что Мадлен рассказала нам о таблетках тайком, о контроле расхода карманных денег, велика вероятность жестокого отношения…
– Да, конечно. Но одного этого недостаточно, чтобы переквалифицировать случившееся в непредумышленное убийство, – говорит Патрик. – Нам скорее аффект нужен.
– Все зависит от того, доверится ли нам Мадлен. Пока у нас ни единого намека на вероятный триггер – ничего вообще. Только бутылка джина и отключка. Но, если честно, ее версия шибко вразумительной не кажется, – отмечаю я.
– Да, ты права. Мадлен очень скрытная. А если вам с ней поговорить наедине? Вдруг так ей будет проще расслабиться? Поболтаете о своем, о женском.
Я ерзаю на стуле: эта мысль мне совсем не нравится.
– Неужели такое допустимо?
– Почему бы и нет? Ты умеешь развязывать людям языки, – говорит Патрик.
Я бросаю взгляд на него: он смотрит не на меня, а на фотографии. Я быстро отворачиваюсь.
– Если считаешь нужным, я поговорю. Нам бы побольше от нее узнать до следующего слушания. И крайне желательно, чтобы она сделала заявление.
На последнюю фразу я стараюсь не реагировать. Но ощутимая теплота его голоса отражается в румянце, заливающем мне щеки.
– Тет-а-тет я вам организую. Я и с нашим психиатром уже поговорил. К завтрашнему утру он составит предварительный отчет. Если встречу назначим на вторую половину дня, ты сможешь утром с отчетом ознакомиться? Ты же завтра свободна?
– Свободна. С отчетом ознакомлюсь. И ты прав: возможно, тет-а-тет напряжет ее меньше.
– Я попрошу Хлою все утроить. – Патрик кивает, набирая сообщение. Я отрываю рот, чтобы заговорить, но он не позволяет. – Элисон, я хотел бы пригласить тебя к себе на ужин. Есть шанс получить твое согласие?
– Боюсь, мысль не самая удачная.
На самом деле я так не думаю. Смотрю на него и чувствую, что страстно хочу его поцеловать. Я пытаюсь подавить это чувство, но на миг отчетливо слышу стук вилки о фарфор – так Карл позавчера вечером выбрасывал приготовленную мною еду.
Патрик пробует снова:
– Мне впрямь хотелось бы. Знаю, последние две недели получились сложными. Мы почти не разговаривали, и я… Да, я соскучился. Пожалуйста, позволь мне приготовить тебе ужин! – Патрик тянет ко мне руку ладонью вверх. – Ну пожалуйста!
Я стараюсь думать о том, что дома меня ждут Карл и Матильда. Еще больше я стараюсь думать о танце букв на экране сотового, об авторе анонимок, который знает о нашем романе и ненавидит его. Ненавидит меня. Все мои старания обращаются в прах.
– Да, пожалуйста. Мне бы тоже этого хотелось.
Такси мы останавливаем на Флит-стрит. Патрик выходит из конторы первым и ждет меня под аркой на верху лестницы, спускающейся от Темпла. В принципе, рядом никого и не было. В такси он держит меня за руку, переплетя пальцы с моими. Я прислоняюсь к нему. Патрик поворачивается и целует меня в макушку.
– В приятное место едете? – осведомляется таксист.
Ясно, он решил, что мы пара.
– Просто домой на ужин, – отвечает Патрик. – Навстречу тихому вечеру вдвоем.
Свернув у церкви Святого Климента Датского, такси едет по Стрэнду мимо Королевского судного двора, мимо Чансери-лейн. Феттер-лейн – мой шанс сказать Патрику, чтобы выходил: мол, мне нужно домой, – но я его упускаю. Я могла бы попросить его сойти у Ладгейт-серкус, потом попросить таксиста отвезти меня по Фаррингтон-стрит в Ислингтон, но я молчу. Мы поворачиваем направо, через реку едем на юг города, в квартиру на верхнем этаже дома у Тауэрского моста. Я бывала здесь лишь раз – после обеда пару недель назад, когда мы смотрели, как темнеет за закрытым жалюзи окном. Патрик платит таксисту и открывает мне дверцу. Я вытаскиваю сумку, тихо иду через подъезд к лифту и поднимаюсь на верхний этаж. Я касаюсь пальцами губ Патрика, и он улыбается.
– Приехали, – объявляет он, когда лифт останавливается.
Патрик открывает дверь, и за порогом я бросаю сумку и куртку. Он наливает мне красного, я подхожу к панорамным окнам, смотрящим на реку. Свет тысячи других окон разбавляет мрак вечера. Сейчас лишь полвосьмого, а уже пара часов как совсем стемнело. Полбокала вина я выпиваю залпом.
– Что готовишь? – спрашиваю я, возвращаясь на кухню, объединенную с гостиной.
Патрик снял пиджак и что-то шинкует на деревянной доске. Я присматриваюсь к ножу: это явно не «Глобал». Рукоять деревянная. Нож, вероятно, японский. Кухня блестит и шипит. На полке за спиной у Патрика по ранжиру расставлены кастрюли.
– Кебабы из баранины и хариссы, – отвечает Патрик. – Еще кускус.
– Здорово! – восхищенно говорю я. – Не знала, что ты умеешь готовить.
– Теперь знаешь.
Патрик снова начинает рубить лук: нож двигается быстро-быстро.
– Похоже, ты заранее все спланировал. Или тебя кинули в последнюю минуту? – осведомляюсь я, тотчас об этом жалею и споласкиваю рот остатками красного.
– Прекрати, Элисон. Лучше прекрати. Кстати, ты ведь позвонила домой и предупредила, что задержишься?
Патрик берет еще одну луковицу, его нож громко стучит по доске.
Я поднимаю руку. Ладно, мол, твоя правда.
– Трудно поверить, что ты не женат, – говорю я.
– Хочешь сказать, в моем возрасте? Пятьдесят мне еще не стукнуло, так что время есть.
– Да я не об этом…
– Не волнуйся, я знаю, о чем ты! – смеется Патрик. – Однажды я был женат. Едва разменяв третий десяток. Мы бросились в омут с головой, а потом она ушла к другому. Но так даже лучше.
Голос Патрика звучит беззаботно, но я пристально на него смотрю: вдруг за маской скрывается боль?
– Ты так думаешь?
– Да, конечно. Мне так лучше. Ничего хорошего в браке не вижу. Хотя, с другой стороны… – Патрик улыбается мне.
Заметив сигареты и пепельницу, я жестом прошу разрешения прикурить.
– Ты когда-нибудь покупаешь себе курево? – осведомляется Патрик, но кивает в знак согласия.
– Я просто курю редко, – оправдываюсь я. – Дома вообще нельзя.
– Уж наверное.
Патрик включает вытяжной вентилятор, словно я напомнила ему, что нужно уменьшить запах. Как здорово сидеть на теплой кухне с вином и сигаретой! Не помню, когда я в последний раз курила не на улице. Опустевший бокал я ставлю на тумбу рядом с плитой, сажусь на белый кожаный диван и достаю из сумки сотовый. Четверть девятого. Я еще не опаздываю, но наверняка опоздаю…
«Прости, но встреча затянется. Постараюсь не разбудить тебя, когда приду. ХХ».
Я кладу телефон обратно в сумку. Этот вечер не происходит, это нереально. Раз так, значит, я тоже нереальна, и все, что я делаю, тоже. Вино ударяет в голову, я растворяюсь в теплой дымке и, отпустив тормоза, поворачиваюсь к Патрику и наливаю себе еще вина.
Вино – сама сладость, баранина – сама мягкость, руки Патрика – сама нежность. Я отзываюсь на малейшее прикосновение, мы сливаемся воедино. Он вздыхает мне в волосы и притягивает к себе.
– Почему так не может быть всегда? – спрашиваю я.
– Ты сама знаешь почему. Можешь не волноваться, а просто получать удовольствие?
– Да, пожалуй. – Я закрываю глаза.
На этот раз Патрик поставил фортепианные сонаты Шуберта, под которые я постепенно засыпаю. Спокойствие нарушает громкий гудок. Патрик выпускает меня из объятий, и мы одновременно тянемся к сотовым. Он стучит пальцем по экрану своего, я активирую свой и вижу сообщение от Карла.
«Мама сказала, что в ноябре без проблем останется с Матильдой. Я забронирую отель. До скорого. ХХ».
Реальность отрезвляет, как холодный душ. Я отстраняюсь от Патрика и сажусь в постели.
– Мне пора. Уже двенадцатый час, – говорю я.
– Да, верно. Кстати, мне написала Хлоя. Встреча с Мадлен назначена на завтра на вторую половину дня. Ты не передумала?