Я отсоединяюсь и секунду спустя жалею о звонке, но что сделано, то сделано. Я нервничаю пуще прежнего, собираюсь перезвонить, но в дверь стучат, и в кабинет заглядывает Марк. Я спешно делаю нормальное лицо:
– Да?
– Сообщение от Хлои из фирмы «Сондерс и Ко°». Она хочет удостовериться, что после обеда вы не собираетесь в Беконс-филд. Клиентка приедет к ним в офис, – передает Марк, не давая понять, слышал ли мой выплеск эмоций.
– Хлоя уже присылала мне эсэмэску. Боюсь, я забыла ответить, – говорю я, старательно изображая спокойствие. – Встреча в двенадцать, верно?
– Да, Хлоя сказала так. – Марк уходит, закрыв за собой дверь, а я снова заставляю себя сосредоточиться на деле Мадлен, описанном в лежащих передо мной документах.
Судя по освидетельствованию, ограниченная ответственность в связи с умственной неполноценностью в качестве тактики защиты не прокатит. Впрочем, психиатр охарактеризовал Мадлен как крайне необщительную. Как очень замкнутую. По словам психиатра, детство Мадлен было нормальным, без травмирующих событий, равно как молодость и раннее материнство. Депрессия и тревога ненадолго пришли после рождения сына, но краткий курс транквилизаторов помог с ними справиться. Я смотрю, что за препарат – оказывается, тот же самый я принимала в двадцать с хвостиком. Помню, что слезала с него резко и полностью: доктору, прописавшему мне его, я больше не доверяла. Помню, что, пока организм очищался от препарата, временами казалось, что голова трещит, а нервы оголены. Но помню, и какое облегчение испытала в начале, когда таблетки только начали действовать. Психиатр спросил Мадлен, нуждается ли она в препаратах сейчас, и она сказала, что нет.
Вопреки заявлениям Мадлен на второй встрече, психиатру она о проблемах с алкоголем не говорила – лишь то, что тем вечером напилась и не помнит, что случилось и как она заколола Эдвина. Интересно, если надавить на нее, она не откажется от этой версии?
Свидетельские показания дала некая Ильма Купер, уборщица, первой оказавшаяся на месте происшествия. Они немного обогатили скудный отчет, ранее представленный обвинением. Сразу по прибытии Купер удивилась поведению хозяйского пса, палевого лабрадудля. Со слов Купер, обычно собака очень мирная, но, открывая дверь тем утром, она слышала лай. В доме она сразу почувствовала вонь: собака насрала на пол в холле, что случалось редко. Собака нервничала, не давала себя гладить, беспокойно носилась туда-сюда по лестнице. Купер разделась и, обескураженная поведением собаки, сразу поднялась на второй этаж. Дверь в хозяйскую спальню оказалась открыта. Купер вошла и увидела место преступления – тело Эдвина на кровати, Мадлен, сидящую рядом.
Купер отмечает, что от Мадлен сильно пахло спиртным, а неподалеку на полу стояла полупустая бутылка джина «Хендрикс». Моя клиентка дешевку не пьет. У нас дома «Гордонс», и я беру на заметку: нужно купить «Хендрикс» и попробовать его с огурцом – такой способ забыться изощреннее. По словам Купер, сначала Мадлен ни на что не реагировала – сидела на полу, крепко прижав колени к груди. После нескольких попыток разговорить Купер легонько потрепала хозяйку по плечу, и тогда Мадлен сосредоточила на ней внимание. Купер заявила, что нужно позвонить, Мадлен молча согласилась. Прямо из спальни Купер с сотового набрала 999, потом впустила приехавшую полицию. Мадлен так и сидела на полу в той же самой позе. Когда полиция увозила Мадлен, та, по словам уборщицы, была совершенно, до пугающего спокойна.
Что чувствовала бы я, только-только убив Карла? Шок? Отрицание произошедшего? Мадлен впрямь напилась заранее или убила мужа и напилась потом? Знаю, опьянением она оправдаться не пытается – для нее это нереально в любом случае, – но расклад интересный. Смиты ссорятся, пьяный Эдвин вырубается, Мадлен закалывает его спящим… Такая Мадлен не похожа на ту, которую я видела в Беконсфилде. Я видела женщину нервную, вне сомнений, эмоциональную, но при этом воплощение самообладания, холености и шика. Такие самоконтроль не теряют.
Я снова читаю свидетельские показания, самый последний параграф, где Купер описывает, как выглядела Мадлен, когда спустилась на первый этаж в сопровождении полицейских.
«Хозяйка всегда носит бежевое, кремовое и подобные цвета, поэтому, когда она встала и спустилась вниз, кровь бросилась в глаза. Столько крови… Рукава потемнели по краям, как от воды, когда посуду моешь, спереди джемпер тоже потемнел. Кровь, кровь, все было в крови, даже собака. Окрас у нее непрактичный – грязь видна сразу. Еженедельно мыть собаку – моя обязанность. Из-за ее лая и беготни сразу по приходе я не заметила, потом увидела: в бурых пятнах у нее весь нос, вся морда. Пришлось сразу ее мыть, и мне было очень не по себе. Казалось, что стошнит. Чтобы смыть всю кровь, шампунь понадобилось наносить трижды».
Собака, кровь, запах дерьма в холле. Представляю, как собака стояла в ванне, как Купер скребла-скребла ее, как у собаки шерсть липла к коже, как вода стекала сначала ржаво-красная, потом наконец чистая. Я переплетаю пальцы рук, чувствуя, как медленно и мерно пульсирует в венах кровь. Потом качаю головой. Мне и реальности хватает – нужно отрешиться от ужасов и спокойно изучать обстоятельства дела. Моя работа не вдыхать мерзкий запах смерти, а разложить хаос на составляющие и классифицировать их соответственно законам, с одной стороны, и практике защиты по нормам общего права – с другой.
Звонит телефон – это секретари напоминают, что мне пора выходить. Я складываю документы и убираю их на полку за письменным столом, надеясь, что образ собаки с окровавленной мордой перестанет меня преследовать.
Глава 11
По дороге в контору Патрика я звоню ему, но снова попадаю на голосовую почту и снова оставляю сообщение:
– Знаю, то первое сообщение оставлять не следовало, извини меня. Просто я сильно нервничаю и хочу с тобой поговорить.
Хорошо хоть анонимок больше нет. Чансери-лейн полна идущих на ланч, несущих пакеты с едой из «Прэт энд Ит», на ходу уткнувшихся в сотовые. Черный костюм, черные лодочки, целеустремленный вид – я вливаюсь в их массу.
Хлою я застаю в приемной. Она машет мне и жестом приглашает войти в кабинет Патрика.
– Я туда ее отвела, – сообщает Хлоя, понизив голос настолько, что я слышу ее лишь потому, что стою рядом. – По-моему, она сильно нервничает… Пожалуй, это естественно, – после паузы говорит Хлоя, которая мне кажется человеком без нервов.
– Спасибо, – благодарю я. – Пойду к ней.
Мадлен безупречна. Волосы идеальными волнами струятся ниже плеч. Сегодня она не в трикотаже, а в классическом пиджаке, снова кремово-бежевом, судя по переплетению нитей, твидовом. Манжеты чуть находят ей на кисти, и я стараюсь не глазеть, не представлять эти руки окровавленными.
Мадлен сидит у стола Патрика с клиентской стороны. Я прохожу мимо к стулу с другой стороны. В кабинете полумрак, жалюзи, как всегда, полузакрыты. Ни разу не была в этом кабинете при ярком освещении, вне зависимости от времени суток. Я усаживаюсь, достаю документы и включаю настольную лампу. Ее желтый свет погоды не делает.
– А давайте поедим! – предлагает Мадлен. – Я вдруг сильно проголодалась. Не хочу вас задерживать, но нельзя ли нам поговорить за ланчем?
Такого я не ожидала. Мой первый порыв – сказать «нет», но, приглядевшись, я вижу, как некомфортно Мадлен. Она сидит на краешке стула: плотно скрестила ноги, растирает ладони. Я вспоминаю цель этой затеи – поговорить с Мадлен тет-а-тет, помочь ей расслабиться, чтобы получить информацию, необходимую для грамотной защиты ее интересов в суде.
– Почему бы и нет, если удастся найти тихое местечко? – говорю я. – Тут неподалеку есть винный бар, в котором сейчас не должно быть слишком людно.
Мы выходим из кабинета Патрика, и я заглядываю к Хлое:
– Мы на ланч сходим.
Хлоя вскидывает бровь, поэтому я подхожу к ее столу и, понизив голос, поясняю:
– Вы правы, она сильно нервничает. Еда и менее формальная обстановка помогут ей успокоиться.
– Пожалуй, ты права, – кивает Хлоя и снова утыкается в документы, которые читала до моего появления. – Приятно было повидаться!
Направляемся мы в «Джасперс», подвальный бар непо далеку от Хай-Холборн. Как я и надеялась, там не слишком людно. Я прошу столик в углу, и нас за такой и сажают. Мадлен устраивается на банкетке, я – спиной к залу.
– Воды вам принести? Газированной или без газа? – осведомляется официант.
– Газированной? – спрашивает Мадлен и смотрит на меня: согласна, мол?
Я киваю.
– А вино желаете?
Я открываю рот сказать, спасибо, мол, воды достаточно, но Мадлен меня опережает:
– Да, я бы выпила бокал. Что скажете? – Она снова смотрит на меня.
Пить не стоит, я же на службе. С другой стороны, цель этой затеи снять с Мадлен напряжение.
– Мне маленькую порцию, – говорю я.
– Два маленьких бокала «Совиньон-блан», пожалуйста, – просит Мадлен, снова повернувшись к официанту.
Отодвинув нож и вилку в сторону, я кладу перед собой синий блокнот, снимаю колпачок с ручки и пишу: «Беседа с Мадлен Смит, 31 октября, среда». Отрываю рот, чтобы задать первый вопрос, но тут официант приносит вино. Ставит бокалы на стол, но так неловко, что вино льется через край на блокнот и чернила размазываются. Я промокаю пятно салфеткой, досадуя, что страница испорчена.
– Будем! – Мадлен поднимает бокал.
Я морщусь, но через секунду поднимаю свой бокал и чокаюсь. Все это совершенно неправильно.
– Будем!
Мадлен делает большой глоток, вздыхает, улыбается, смотрит по сторонам:
– Спасибо, что согласились перенести нашу беседу из офиса сюда. Здесь намного приятнее. Как будто жизнь снова стала нормальной. Я никуда не выбиралась с тех пор, как это произошло…
Меня поражает, что «это произошло» относится к кровавой сцене, о которой я совсем недавно читала. Я присматриваюсь к Мадлен, надеясь разглядеть хоть тень эмоций, но она штудирует меню. Для стороннего наблюдателя мы наверняка подруги, устроившие совместный ланч, а не подозреваемая в убийстве и ее барристер.