– Мадлен, боюсь, вам придется сидеть на скамье подсудимых, – говорю я. – Потом судебный секретарь зачитает вам обвинительный акт и спросит, признаете ли вы себя виновной.
– И вы правда считаете, что вину я признавать не должна? – спрашивает Мадлен, наклоняясь ко мне.
– Да, на основании того, что вы рассказали мне. С моей стороны было бы недопустимо давать вам другие советы. Как я уже объясняла, когда получим все необходимые доказательства, мы обратимся к суду с просьбой переквалифицировать дело в непредумышленное убийство. Сейчас я об этом говорю, но в процессе сегодняшнего слушания не стану.
Впервые с момента прихода в суд я смотрю Патрику в глаза, стараясь игнорировать замирание сердца, когда наши взгляды встречаются.
– Элисон права. Мы тщательно проработали тактику защиты и получили свидетельские показания людей, которых вы упомянули. Все они поддерживают отдельные эпизоды истории, которую вы рассказали нам.
– Только отдельные эпизоды? – уточняет Мадлен.
– Тем вечером в доме, кроме вас, никого не было. Поэтому о случившемся нам известно только с ваших слов. Но ваша версия подтверждается другими доказательствами, – говорю я.
Мадлен начинает смеяться. Я невольно улыбаюсь, толком не понимаю, чем вызван смех. Моя улыбка скоро гаснет, а Мадлен срывается на истерический хохот. Очень осторожно и бережно Патрик трясет ей руку.
Мадлен делает глубокий, судорожный вдох:
– Извините. Я просто подумала… Тем вечером в доме конечно же был Эдвин. Но он ничего не расскажет. Больше ничего… – Мадлен начинает плакать.
Я подаюсь к ней, чтобы утешить, но тут перехватываю взгляд своего оппонента, коридором шагающего к залу суда. Джереми Флинн – адвокат, о котором мечтает любой обвиняемый. Высокий, подкупающий хорошим образованием, в тройке, сидящей так, словно ее шили на заказ, – именно таким представляют идеального адвоката. Не шибко умный, но достаточно импозантный, чтобы каждый раз убеждать присяжных. С тех пор как в записках по делу увидела его имя на стороне обвинения, я очень надеялась, что Флинн будет слишком занят, чтоб возиться с этим убийством. Увы, не повезло, хотя, может, к самому разбирательству у него найдется дело поинтереснее.
– Здравствуй, Элисон! – басит Флинн. – Можно тебя на пару слов?
– Да, конечно, – с улыбкой отвечаю я и поворачиваюсь к Патрику и Мадлен: – Я быстро. Тут лишь предварительные переговоры.
Мы с Флинном идем по коридору к нише.
– Я впрямь должен верить, что сегодня вы вину не признае́те? – осведомляется Джереми, всеми фибрами источая высокомерие. – Насколько я разбираюсь в уголовном праве, многократно вонзать нож в тело другого человека считается противоправным действием. Ты уж прости за каламбур.
Лекция по уголовному праву от дурня с манерным выговором богатика – вот здорово! Я продолжаю улыбаться.
– Да ладно тебе, Элли! Что ты здесь делаешь? Пустая трата судебного времени и средств. Может, тебе в голову взбрело, что ты помогаешь ей, как женщина женщине, но никакой пользы ты ей не принесешь. Уж поверь мне, послушай добрый совет. – Джереми понижает голос и склоняет голову набок – наверное, искренним хочет казаться.
– Возражение по иску ты получишь в положенный срок. Вопреки твоей позиции хочу предупредить, что мы активно работаем над заявлением о непризнании вины в непредумышленном убийстве в силу того, что подзащитная находилась в состоянии аффекта. А пока надеюсь, ты представишь нам недостающие доказательства. Новых материалов у меня нет, – напоминаю я, растянув губы в улыбке.
– Что ж, Бог любит тех, кто пытается, – вздыхает Джереми. – Элли, могу сразу сказать: ты зря теряешь время. И способности свои тоже. Когда перестанут давать такие слабые дела? Наверное, опасаются, что из-за всего этого ты не в состоянии работать по-настоящему….
– О чем ты… – Я осекаюсь.
Черт дери Флинна, чуть на словесную перепалку не спровоцировал! Нет, на провокацию я не поддамся. Молча кивнув ему, я возвращаюсь к Патрику и Мадлен. Флинну невдомек, что мысленно я пнула его по башке с такой силой, что сквозь парик из конского волоса торчат черепные кости и сочится кровь.
– Хоть что-нибудь полезное сказал? – спрашивает Патрик.
– Не-а, – отвечаю я.
– Ну и мудак! – сетует Патрик, и мы переглядываемся, в очередной раз полостью солидарные друг с другом.
В зал суда мы заходим более-менее вовремя, и за двадцать минут все заканчивается. Возможно, это самое серьезное преступление в моей практике, но слушание проходит как любое другое. Обвинение зачитано, заявление о непризнании вины сделано. Условия освобождения под залог повторно рассмотрены, но оставлены без изменений. В течение двух недель мне придется подготовить возражение по иску, дабы обвинение в общих чертах знало, какие аргументы мы намерены использовать для защиты Мадлен. Мне также следует представить им результаты психиатрического освидетельствования. Обвинению следует представить все доказательства и весь неиспользованный материал, который нам, в отличие от них, может пригодиться. Чудес я не жду. Как я сказала Мадлен, все зависит от реакции присяжных на ее рассказ об отношениях с Эдвином о событиях того вечера.
Когда мы выходим из зала суда, она тянет меня за мантию.
– Они мне поверят? – спрашивает она.
– Кто?
– Присяжные. Они мне поверят?
– Обещать не могу, но мы сделаем максимум, чтобы их убедить, – отвечаю я, хлопая ее по руке.
Не похоже, чтобы это особо ее утешило, но Мадлен, не оглядываясь, уходит с Фрэнсин.
– А нашего максимума хватит, чтобы их убедить? – уточняет Патрик, встав рядом со мной.
– Не знаю. Все зависит от того, что скажет ее сын. Уже известно, когда мы получим его показания?
– Обвинение еще не подтвердило, что они намерены использовать его в качестве свидетеля. Вроде бы ничего ценного сообщить он не может, так что уверенности у меня нет. Но, пока это не выяснится, мы ничего особо не добьемся, – говорит Патрик, и я киваю. Никому не захочется заставлять подростка давать показания по делу об убийстве его отца, совершенном его матерью, однако именно его слова могут оказаться решающими.
– Поживем – увидим. Жаль только, от долдона Флинна помощи не дождешься. Впрочем, я попытаюсь спросить. Если покажется, что вынюхиваю стоящие факты, значит, рыть в том направлении, правда, стоит. Короче, сейчас мне лучше переодеться. – Я разворачиваюсь и иду в сторону раздевалки.
– Кофе выпить не хочешь? – как бы между прочим спрашивает Патрик и смотрит куда угодно, только не на меня.
Я останавливаюсь. Думаю.
– Да, – говорю я и ухожу в раздевалку.
Переодевшись, я встречаю Патрика на улице, и мы вместе идем в кафе у Ладгейт-серкус.
Мы уже обсудили Мадлен, дело об изнасиловании, громкое дело о наркотиках, которым вот-вот займется Патрик. Молчание до опасного близко, и мы оба стараемся, чтобы оно не подобралось вплотную. Кто знает, что случится, если мы замолчим, погрузимся в тишину и позволим нашим взглядам встретиться на миллисекунду дольше. Возможно, я подамся вперед и коснусь его щеки, или Патрик возьмет меня за руку и поцелует ее, или мы встанем и пойдем прямо к нему в квартиру, где будем трахаться без перерыва на раздумье о том, зачем мы прерывались. Мне аж дышать тяжело, хотя я стараюсь не обращать на это внимания и каждые полминуты пью воду. Патрик на середине забавной истории о процессе, который на следующей неделе начнется в Ноттингеме, когда у меня пищит сотовый. Тут мы наконец останавливаемся и смотрим друг на друга, ссора двухнедельной давности вот-вот встанет между нами стеной.
– Не посмотришь, от кого сообщение? – спрашивает Патрик.
Вот даже не знаю. Если там что-то мерзкое, даже выяснять не хочется. Мы с Патриком уже почти помирились. С другой стороны, новость может быть важная. Например, о Матильде. Я придвигаю к себе телефон и просматриваю сообщение. Оно от Карла.
«Мама пригласила нас к себе на несколько дней. Думаю, в нынешней ситуации это идеальный вариант. Матильда едет со мной. Вернемся в воскресенье».
Я хлопаю глазами и отвечаю: «А школа? Сегодня же только четверг».
Карл отвечает не сразу, но, судя по движущимся точкам, что-то пишет. Наконец сообщение прилетает: «Один день пропустит, ничего страшного. Ей будет полезно повидаться с бабушкой».
Разозлившись, я начинаю писать ответ, но останавливаюсь. Бесполезно. Если Карл принял решение, его не переубедить. В итоге отвечаю я иначе:
«Ты прав. Надеюсь, вы хорошо отдохнете. А когда вернетесь, мы со всем разберемся. Люблю вас обоих».
«Знаю, что тебе так кажется, – пишет Карл. – До встречи в воскресенье вечером».
Вот он, неожиданный удар в грудь – у меня аж дыхание перехватило. Я тупо смотрю на экран, потом отключаю телефон. Сказать больше нечего.
Пока я прихожу в себя, Патрику звонят. Начало разго вора я пропускаю, но, отключив свой телефон, улавливаю его реплики, а вместо слов звонящего – клекот.
– Нет, ничего подобного… Это недоразумение… Очень жаль, что ей так показалось… – Сама напряженность, Патрик сверлит взглядом стену. Я оборачиваюсь, но не вижу там ничего. – Ты же понимаешь, что подобное невозможно… Нет, ничего такого не было. Ладно, я поговорю с ней и разберусь. – Отсоединяется он, не попрощавшись.
– Все в порядке? – спрашиваю я, глядя на его стиснутые зубы.
Патрик смотрит на меня, словно из дальней дали, потом его лицо светлеет.
– Да, да, все в порядке. Одна клиентка бесится. Я посоветовал ей признать вину, и она не рада. Сама знаешь, какие они, клиенты. А у тебя самой все нормально? Это не одно из тех сообщений, которыми тебя донимали?
– Нет, это от моего мужа. Те сообщения какое-то время не приходят. С тех пор, как мы с тобой разговаривали в последний раз.
– Это хорошо. Прости, что я не был достаточно… отзывчивым. – Последнее слово Патрик произносит особенно четко и ясно.
– Не переживай. Я просто испугалась, и все.