Кровавый апельсин — страница 27 из 48

– Видишь, Элисон, я как раз про это. Почему ты говоришь «трахаться»? Мы должны бы заниматься любовью. Я не собираюсь «трахать» мою жену, – говорит он, наклонив голову. Судя по выражению лица Карла, его беспокоит, что я могу быть такой непонятливой, говорить такие некрасивые, неловкие вещи. Такие грубые вещи.

– Трахаться или заниматься любовью, называй это, как хочешь… это ты потерял к этому интерес два года назад. Ты это отлично знаешь, это был ты. Ты сказал, что испытываешь стресс, и на этом все кончилось. Ты не можешь винить меня.

– Брак – это далеко не только секс. Это целая система. Мы партнеры в этом путешествии, Элисон, и мы идем по этому пути вместе, чтобы обеспечить лучшую жизнь для нашей дочери. – Он улыбается. Такое впечатление, что он собирается погладить меня по голове.

– Перестань. Называть. Меня. Элисон! Черт побери! – С меня достаточно.

– Не кричи, ты расстроишь Матильду.

Я подавляю вопль и с силой бью по подлокотнику кресла. Больно. Я прижимаю руку к груди, и Карл снова встречается со мной взглядом. Мгновение мне кажется, что мы оба сейчас рассмеемся: абсурдность нашего положения прогонит всю агрессию. То есть это же мы, Карл и я. Мы провели вместе лучшую часть нашей взрослой жизни. Мы вместе прошли через многое. Но мгновение проходит, и его лицо суровеет.

– Мы попробуем все исправить. Элисон. Ради Матильды. Но тебе придется повзрослеть. В горе и радости. Помнишь?

В горе. Страшном. Ужасном. Я все еще чувствую, как смех щекочет горло, но выпускать его неправильно. Карл не в настроении смеяться. Я не понимаю выражения его лица, но тут догадываюсь – сейчас это Карл-психотерапевт, и он искренне обеспокоен. Я ловлю эту мысль и отмахиваюсь от нее. Возможно, он дал начало этой гнили, но именно я помогала ей распространяться. И это я трахаю (да, точно трахаю) кого-то другого. Я напоминаю себе, что это ради Матильды. Я стану лучше ради нее. Лучшей мамой, лучшей женой.

– Помню. В горе и радости. Обещаю, мы все исправим, – говорю я.

В этот раз он не спорит. Через мгновение он протягивает мне руку, и я беру ее. Его пальцы прохладные, и, хотя мои ладони горячие и потные, он не отстраняется. Но и не сжимает мою руку, однако пока и этого достаточно.


Я плохо сплю, хорошо понимая, что Карл пытается не касаться меня, лежа на другой стороне кровати. Над пропастью между нами перекинут ветхий мост, и он не выдержит большого веса. В понедельник я встаю в шесть утра и рано ухожу в адвокатскую контору: не смогу выдержать еще одну ссору. На столе оставляю записку, в которой говорится, что мне пришлось пойти на работу. Внизу я написала: «Целую». Не знаю, кого именно – Матильду, или Карла, или обоих, но пусть сами решают. В автобусе пусто, а улицы безлюдны, я быстро добираюсь до Флит-стрит. Стоит почаще уходить из дому рано. В Темпле тоже почти никого не видно, только несколько освещенных окон намекают, что самые приверженные адвокаты уже работают.

Проходя мимо темных зданий, я думаю о своей стажировке – мой тругодоголик-ментор всегда приходил на работу не позже семи утра и последним покидал офис вечером. А другого моего наставника часто видели спящим под столом, где он мог проводить ночи. Он всегда поощрял выпивку и походы по клубам допоздна. Пятнадцать лет назад я была слишком наивной, чтобы понять их схожесть, а видела только огромную разницу в их характерах. Теперь я понимаю, что они оба пытались как можно реже появляться дома, прямо как я сейчас. Один спаивал меня с солиситорами, а второй едва мог скрыть свое разочарование и говорил со мной с плохо скрываемым презрением, даже когда бесплатно использовал подготовленную мной для него документацию, почти не внося в нее изменения. Благодаря им я научилась справляться с похмельем и составлять юридические документы, а также, возможно, постигла науку о том, как портить свою жизнь. Может, конечно, это умение приходит вместе с париком и мантией. Безграничная способность нести чушь, которая прокатывает с подзащитными, но терпит крах, как только ты применяешь ее к кому-то вне Уголовного кодекса.

Я подхожу к офису, отталкивая эти мысли. Можно винить внешние силы сколько хочется, но мой брак все еще полный бардак. Карл не может даже смотреть на меня, и мне его самопровозглашенное совершенство начинает казаться утомительным. Возможно, он и правда лучше ладит с Матильдой, но у него и практики было больше. Он всегда играет в идеального папу, пока я зарабатываю деньги, чтобы оплачивать все счета. Я злюсь все сильнее, мысли выходят из-под контроля. Захожу в здание и направляюсь в свой офис. Матильда улыбается мне с фотографии на рабочем столе. Я все еще не купила новую рамку, и на меня накатывает чувство вины, вырывая из объятий ярости, – новая волна понимания, что я дерьмовая мать. Я падаю на стул и прячу лицо в руках.

Через пару секунд слышу кашель у двери. Развернувшись, вижу, что это клерк Марк.

– Ты рано, – замечаю я.

– Знаю, на этой неделе много работы. Нужно разобраться с новой системой хранения документов в офисе клерков, поэтому я решил, что разумно будет прийти сегодня пораньше. Что насчет вас, мисс? – спрашивает он.

– Не могла заснуть, поэтому пришла немного поработать. Тут всегда есть чем заняться.

– Правда, а вот еще. – Он передает мне какие-то бумаги. – Это пришло в пятницу.

– Меня не было, – говорю я, хотя в этом нет надобности. Марк отлично это знает.

Я замолкаю и смотрю на бумаги. Это изложение обвинения от Джеймса, сына Мадлен. Оно датировано прошлым четвергом.

– Когда они подали его? – спрашиваю я.

Марк пожимает плечами:

– Не знаю, мисс. Пришло с последней доставкой DX, примерно в шесть в пятницу. Вот и все, что я могу сказать. Слушайте, мне нужно идти.

– Конечно, да, большое спасибо.

Прежде чем прочитать документ, я звоню Патрику, чтобы спросить, когда пришло изложение и что он думает о Джеймсе как о свидетеле. Не уверена, ответит ли он, учитывая, что еще нет и восьми, но он берет трубку после третьего гудка:

– Все хорошо?

– Да, отлично. Послушай, я хотела спросить о…

– Том, что произошло в пятницу? Прости, я вел себя как придурок. Возможно, я распсиховался, потому что находился у тебя дома, – говорит Патрик.

Я растерялась. Я не ожидала извинений. Полного и искреннего признания в отстойном поведении.

– Я не об этом хотела поговорить. Но спасибо. Мне жаль, что ты психанул, – говорю я.

– Это был хороший вечер. Мне очень понравилась еда. Но я вел себя как задница, и мне жаль. Я прощен?

– Я… А, конечно. Конечно прощен. – Я знаю, что Патрик перегнул палку, но в итоге-то он остановился. И я была слишком зажата, не как обычно. Как он уже говорил, обычно мне нравится погрубее. – Слушай, все нормально. И вообще-то я хотела поговорить с тобой о заявлении Джеймса. Они что, на самом деле собираются вызвать ее сына давать показания против нее?

– Вряд ли они станут это делать. Я быстро переговорил с задействованным в деле прокурором. Но его показания касаются состояния отношений его родителей.

– Могу представить. Ей удалось повидать его? – говорю я, но тут же замолкаю.

Потом роюсь в бумагах и нахожу условия освобождения под залог, чтобы освежить память. Конечно же она не могла – «никаких контактов со свидетелями дела». Кем бы они ни были.

– В любом случае прочитай изложение. Не думаю, что оно бесполезно, – продолжает он. – Я все еще считаю, что мы могли свести это к непреднамеренному убийству, учитывая заявление, которое тебе удалось вытянуть из нее.

– Прочитаю. Почему ты не упомянул это в пятницу вечером?

– Прости, вылетело из головы. У меня были совсем другие заботы. Помнишь?

Еще как помню. Частично это даже было весело.

– Правда.

Повисает долгая пауза. Я собираюсь что-то сказать, что угодно, чтобы заполнить ее, но Патрик успевает раньше:

– Элисон, знаю, что я уже это говорил, но мне на самом деле жаль. Меня занесло. Нужно было тут же принять твой отказ. – Я открываю рот, чтобы ответить, но он продолжает: – В следующий раз это не повторится.

– В следующий раз? – переспрашиваю я.

– В следующий раз. Я хочу видеть тебя чаще, Элисон. Намного чаще. Произошедшее заставило меня очнуться. Я обдумывал это целые выходные. Все эти годы я волочился за женщинами и избегал всяких обязанностей. Возможно, пришло время перестать убегать. Я думаю о тебе все время.

– Правда?

– Да, правда. Думаю, мы могли бы стать чем-то особенным. Слушай, может, попозже обсудим это как следует? Сейчас мне нужно идти в суд, – говорит он и вешает трубку.

Я держу телефон перед собой, глядя на него так, словно он может рассказать мне больше самого Патрика о его мыслях. Что-то особенное? К щекам приливает тепло, и мгновение я чувствую пламя в груди, прежде чем на меня обрушивается реальность. Да, если бы не небольшое неудобство в виде моих мужа и ребенка. Патрик меняет правила наших отношений, предлагая будущее, которого мы никогда не планировали. Могу ли я верить его словам, не родились ли они из чувства вины за то, что он перегнул палку? Я снова замечаю фотографию Матильды, и сердце сжимается. Чувства Патрика не важны, нам с Карлом нужно со всем разобраться. Каким-то образом.

Я вспоминаю про изложение Джеймса.


«Меня зовут Джеймс Артур Смит, мне четырнадцать лет. Сейчас я в девятом классе в школе-интернате королевы в Кенте. Я начал учиться там чуть больше года назад. До этого ходил в школу рядом с домом в Клапеме. Прежде чем пойти в школу-интернат, я жил дома с мамой и папой, хотя мой отец часто ездил в командировки.

Теперь я провожу все каникулы дома, и, помимо одной недели посреди семестра, мы можем выбрать выходные, чтобы съездить домой во время учебы. Я вернулся в школу пятого сентября, и, хотя это было слишком близко к началу семестра, я решил приехать домой на выходные пятнадцатого сентября, потому что мой друг из подготовительной школы устраивал вечеринку. В пятницу вечером я пришел домой поздно. Мама приготовила ужин, и мы поели дома. Папа был на работе и вернулся поздно. Я уже пошел спать, но слышал, как они ссорились. Папа кричал, а мама плакала. В конце концов я заснул. Я не спускался посмотреть, что происходит, потому что папа не любит, когда я так делаю.