ь.
Эдвин сказал, что будет отсутствовать по работе, и я перестала так сильно волноваться, но поездку отменили в последнюю минуту. В четверг я сказала ему, что Джеймс приедет на выходные, и он ужасно разозлился, заявил, что дом не чертов детский сад. Вот его точные слова: „Какого хрена ты это устроила? Наш дом не чертов детсад. Зачем я плачу за его школу-интернат, если он там не бывает?“ Я пыталась успокоить его, но он не стал меня слушать. „Ну завтра меня дома не будет, черт побери“, – сказал он.
Джеймс приехал домой в пятницу около семи. Эдвин ушел, и я почувствовала облегчение. Приготовила пирог с рыбой для Джеймса, и мы поели вместе, а потом смотрели фильм. Эдвин вернулся примерно в полночь. Он был пьян и, учуяв запах пирога с рыбой, сошел с ума, начал обвинять меня, что я намеренно развела вонь в доме. Потом понесся на кухню. Я последовала за ним, не зная, что он собирается сделать. Как только мы оказались на кухне, муж схватил тарелку из-под пирога и швырнул в меня. Я увернулась, и тарелка попала в стену. Она не разбилась, но остатки пирога упали на пол. Эдвин схватил меня и прижал к полу, подтянул к разбросанным остаткам еды и сунул в них лицом. Еда попала мне в нос, в рот, и мне было сложно дышать из-за кусочков яйца, соуса и копченой пикши. Запах был отвратительным, и меня начало тошнить. Я хотела вырваться, но Эдвин лишь сильнее придавил меня, и мне становилось все сложнее дышать. Шея и плечи болели. И когда я уже думала, что задохнусь, он слез с меня. Я попыталась сесть, но он стал кричать, чтобы я все съела. „Убери за собой, на хрен, чертова сука“. Я наклонилась и стала есть. Когда Эдвин в таком состоянии, спорить с ним бессмысленно. Нужно просто повиноваться».
Мадлен задержалась на этом моменте, судя по странице в ее руках. Я тоже замерла тогда, когда она рассказала мне об этом в винном баре. Для меня она – образец самообладания. Каждую нашу встречу она была безупречной. Патрик мне тоже так сказал. Он видел ее в тюрьме, и даже там ей удавалось оставаться опрятной. Попытки представить, как она стоит на коленях, ест испорченный пирог с рыбой с пола, – невыполнимая для меня задача. Мадлен вздыхает и продолжает читать про себя. Я тоже.
«Я съела столько, сколько смогла, но на полу все равно что-то осталось. Эдвин ударил меня ногой в спину. „Ты вот тут оставила. Лучше бы тебе все слизать“. Я начала лизать пол. Теперь мне уже было тошно и стыдно находиться в таком положении. Я боялась, что Джеймс спустится и увидит происходящее. Эдвин отошел от меня, и я услышала громкий звон бьющегося стекла рядом с головой. Осколок отлетел и попал мне в щеку. Было больно. По полу растеклось вино. „Подумал, тебе захочется выпить бокальчик вина к ужину“, – хихикал он. Я не осмелилась повернуться или перестать лизать пол, но теперь я боялась, что он прижмет меня к разбитому стеклу. Его хихиканье стало более истеричным, и тут он начал плакать, но мне было слишком страшно, чтобы проверить, так ли это. Он еще раз ударил меня по голове, вышел из кухни и поднялся по лестнице. Я слышала, как он поднимается на второй этаж. Дверь захлопнулась, и стало тихо. Я прождала примерно полчаса на полу кухни, пока не убедилась, что он не вернется. Потом все убрала, сложила стекло в кучку у стены. Вытерла вино и остатки пирога. Поднявшись на второй этаж, я увидела между перил, что дверь нашей спальни заперта, и решила поспать на диване.
На следующее утро Эдвин рано разбудил меня, около семи. Это уже был другой человек. „Мой храп мешал тебе уснуть? Ты потому спустилась?” – спросил он. Сказал, что нужно пойти куда-нибудь позавтракать. Я согласилась, умылась и быстро оделась, пока он не передумал. Мне не хотелось оставлять Джеймса без прощаний, но казалось, что лучше не напоминать Эдвину о его присутствии в доме. Мы отправились на такси в ресторан „Уолсли”. Эдвину там нравится. Он заказал английский завтрак, а мне – яичницу-болтунью и копченого лосося. Мне не очень хотелось есть, но я постаралась, хотя от запаха рыбы меня подташнивало. Эдвин был милым и добрым, много шутил, и я постепенно расслабилась.
После завтрака мы вызвали такси и вернулись домой около одиннадцати. Должно быть, Джеймс встал раньше, потому что кто-то убрал все стекло на кухне. Мне стало грустно, что сыну приходится убирать после наших ссор. Я испытывала вину, потому что это я должна была защищать его, а не он меня, убирая беспорядок, чтобы это не завело Эдвина снова. Но муж был спокоен. Спустился Джеймс, и мы поболтали о спорте и его успехах в учебе. Я сделала тосты с сыром, и все было хорошо. Я перестала чувствовать себя взвинченной.
Днем все занимались своими делами. Джеймс выполнял домашнее задание, а я готовилась к следующей выставке в галерее. Эдвин оставался весь день в кабинете, и я старалась не беспокоить его. На ужин я забронировала ресторан, который нравился Эдвину. Мы съели стейк и выпили вино. Потом Эдвин заказал виски. Возможно, он выпил до этого, не знаю. Он выпил намного больше вина, чем я.
После ужина Джеймс отправился на вечеринку в Бэлхэме, а мы с Эдвином поехали домой. Он выпил еще виски и начал злиться из-за того, что Джеймс ушел, хотя должен проводить время с нами. Я допустила ошибку, сказав, что считала, будто Эдвин не хочет видеть Джеймса, и потому Эдвин пару раз ударил меня за то, что спорила с ним. Он бродил взад и вперед, ожидая, когда Джеймс вернется домой. Как только сын открыл дверь в одиннадцать ночи, Эдвин прыгнул на него и сбил с ног. Стал наносить удары по голове и телу. Я кричала и пыталась оттащить Эдвина, а Джеймс побежал вверх по лестнице. Эдвин кричал: „Я убью его на хрен. Я не стану это терпеть”. Он ворвался в гостиную и выпил еще виски, пока я очень тихо сидела на ступеньках. Наконец ярость Эдвина иссякла, и он заснул на диване».
– Я смогу избежать обвинения в убийстве? – спрашивает Мадлен, отрываясь от чтения.
– Не знаю. Это от многого зависит. Лучше всего, если обвинение примет ваш рассказ, – мы напишем им и приложим психиатрическое заключение, и с вами встретится один из их специалистов. И даже если обвинение не примет заявление, ничто не помешает нам обратиться с ним к присяжным. А тут результат сложно предсказать, – говорю я. – Но попробовать стоит, это точно. Учитывая случившееся.
Мадлен встает и отходит на другой конец комнаты:
– Но это правда. Я не видела другого выхода. Это единственное, что я могла сделать.
Закрыв лицо руками и прижавшись спиной к стене, она сползает на пол. Перед глазами стоит ее образ, склонившейся и слизывающей еду с пола. Я вижу, как по ней бьет нога в ботинке. Она начинает тихо хлюпать носом. А я продолжаю читать.
«Той ночью я не спала. Не могла перестать думать обо всем этом. Я знала, что нужно что-то делать, но не знала что. Как только наступило утро, я разбудила Джеймса и вывела его из дома, отправив обратно в школу. Я понимала, что больше не дам его в обиду. Потом я приняла душ и переоделась. Тем утром Эдвин проснулся поздно и весь день со мной не разговаривал. Он закрылся в кабинете, и я не знаю, что он делал. Я не смела выйти из дома, потому что не знала, чего он от меня хочет. Я ждала его на кухне и готовила суп на тот случай, если он проголодается. Эдвин спустился около шести и снова начал пить. Я тоже выпила, чтобы попытаться успокоиться. В его присутствии я тряслась от страха. Он спросил, где Джеймс, и я ответила, что он вернулся в школу. Это расстроило Эдвина, потому что Джеймс не попрощался с ним. Он несколько раз ударил меня в живот, но потом остановился. „Ты настроила его против меня. Я навсегда потерял своего сына, – сказал он. – Я позабочусь о том, чтобы и ты его потеряла”.
И от этих слов что-то лопнуло во мне.
„Не смей больше угрожать моему сыну”, – сказала я. Он засмеялся: „Или что, Мадлен, или что?” Потом он ударил меня по голове, а когда я упала, дважды пнул в живот. „Ты не можешь остановить меня, – сказал он. – Я могу убить вас обоих, когда захочу”. Я не ответила. Он выпил еще и пошел наверх в нашу спальню. Я слышала, как он ходит на втором этаже, а потом все затихло. Я больше не могла это терпеть. Он так часто делал мне больно, и все становилось только хуже. Эдвин не собирался останавливаться. И он сделал очень больно Джеймсу и угрожал убить его. Я правда верю, что он попытался бы убить нас обоих. Я боялась того, что может произойти. Мне казалось, что выбора нет – так сильно я его боялась. Я убедилась, что Эдвин спит, и потом взяла разделочный нож и несколько раз ударила его им. Не знаю, откуда у меня нашлись силы. Я хотела убедиться, что он умер и не сможет больше навредить нам. Что-то взяло надо мной верх, и я просто продолжала бить, оставляя глубокие и мелкие порезы. Крови было столько, что она капала с моих рук и текла по лицу, но я не могла заставить себя остановиться».
– Мадлен, вы в порядке? – спрашиваю я.
Она все еще сидит на полу, хотя ее всхлипы уже затихли.
– Да, наверное, – говорит она.
– Не могу гарантировать, что суд присяжных примет ваше заявление. Но, на мой взгляд, сказанное вами равняется самозащите или потере контроля. Значит, мы можем настаивать, что речь идет не об убийстве, а о непреднамеренном убийстве. Нам нужно показать, что вы боялись расправы – на что у вас были все причины – не только над собой, но и над Джеймсом. И, во-вторых, Эдвин угрожал убить вас обоих, вас и Джеймса. Я честно считаю, что свидетельств хватает, чтобы вы предстали перед судом присяжных, – вы убили Эдвина, страдая от потери контроля, боясь его новой вспышки жестокости. У нас есть отчет психиатра, настоящий, тот, в котором вы рассказали правду, он показывает, что у вас симптомы посттравматического стрессового расстройства и депрессии. У нас есть все доказательства, что Эдвин был жесток с вами. А также изложение Джеймса. Нужно его использовать. Вы согласны? – Я закончила речь со страстью в голосе – не могу позволить ей сдаться.