Я отпрыгиваю, и он промазывает, теряя при этом равновесие, и едва не падает. Я замираю, наблюдая за яростью на его лице, окрасившемся в пурпурный. Знаю, мне нужно бояться, но я не чувствую страха. Мне некогда из-за этого переживать. Я заслуживаю удара. Мне станет лучше, если меня пнут. Но прямо сейчас это не имеет значения. Важны только Матильда и дыра в сердце, оставленная ее отсутствием. Я не понимаю, как Карла может заботить что-то еще.
– Хватит смотреть на меня, – говорит он. – Перестань смотреть на меня, мать твою! – Он встает надо мной, хватает за плечи и начинает с силой трясти. – Бесполезная дрянь, – говорит он, но слова переходят в невнятное бормотание.
Офицер Мюррей подошла к нему с глубоко обеспокоенным видом, но, прежде чем она успевает вмешаться, он перестает трясти меня и садится на пятки, не отпуская мои плечи и начинает плакать.
– Где она, Элисон, где она?
– Я не знаю, – говорю я. – Не знаю.
Мы вместе сидим на земле, объединенные страхом. Он плачет, по его лицу текут слезы. Всхлипывая, он грубо вытирает их рукой. Мне хочется обнять его, сказать, что все будет хорошо, но знаю, что не могу так поступить. Я тяну к нему руку, и он так резко отстраняется, что чуть снова не теряет равновесие. Я пытаюсь придумать, что сказать, то, отчего все не станет только хуже, но ничего не приходит в голову.
Справа слышатся крики и шум шагов. Сначала я это игнорирую, но они становятся все громче. Я разворачиваюсь посмотреть, что происходит. Это тот же полицейский, который принес куртку, но в этот раз его ноша живая и бьется. Это маяк надежды, освещающий мою тьму.
– Мамочка! – кричит Матильда, и я бегу ей навстречу, хватаю ее и прижимаю к себе. – Мамочка, – повторяет она, и никогда раньше я не была так счастлива слышать ее голос и чувствовать запах ее волос.
Она сворачивается калачиком, спрятав голову под моим подбородком. Боль в груди утихает, и пустота наполняется.
Подбегает Карл и забирает ее у меня. Я не хочу отпускать ее, но приходится. Он, наверное, вечность обнимает ее. Потом Матильда начинает шевелиться в его объятиях, и через какое-то время он ставит ее на землю, и она бежит назад ко мне. Я опускаюсь на землю и усаживаю ее на колени, повернув к себе лицом.
– Ты такая холодная, – говорю я, понимая, как она замерзла.
– Я сняла куртку, потому что мне стало слишком жарко, пока я тебя искала, – говорит Матильда. – Не знаю, где она.
– Не переживай, милая, она у нас.
Я оборачиваюсь и вижу, что офицер Мюррей держит куртку, стоя на некотором расстоянии от нас, но внимательно наблюдая за всем происходящим. Я машу ей и показываю на куртку, и Мюррей подносит ее нам.
– Она была в Кенвуд-хаусе, – говорит мне Мюррей. – Девочка была слегка расстроена и, кажется, замерзла, и один из прохожих рассказал о ней сотрудникам. Судя по всему, они слышали ее крики, так что…
– Просто прекрасно, что она вернулась, – говорю я. – Спасибо.
– Всегда приятно, когда все заканчивается хорошо. – Мюррей садится на пятки. – Матильда, можешь рассказать мне, что произошло? Как ты потерялась?
– Мы играли в прятки, и я ушла в лес. И потерялась. Чем больше я бегала, тем жарче мне становилось, так что я сняла куртку. А потом я оказалась у того большого дома, и пришла полиция, – быстро отвечает Матильда.
– Ты не разговаривала в лесу ни с кем из взрослых?
– Я ни с кем не разговаривала. Моя мамочка не разрешает мне разговаривать с незнакомцами.
– Это правильно. Ты хорошая девочка, – говорит Мюррей.
Хотя я уже надела на нее куртку, Матильда все еще дрожит, прижимаясь ко мне.
– Вам нужно еще с ней поговорить? – спрашиваю я. – А то я хочу отвезти ее домой.
Офицер Мюррей кивает:
– Все хорошо. Мы получили все сведения. Возможно, чуть позже на этой неделе мы еще придем поговорить. Если вы дадите мне номер телефона, я заранее позвоню.
Я сообщаю ей его и встаю вместе с Матильдой. Карл ждет неподалеку и не встречается со мной взглядом.
– Нам пора домой, – говорю я ему.
Он пожимает плечами, но идет рядом со мной. Мы возвращаемся к машине и домой. Он молча сидит на пассажирском сиденье.
Вернувшись, я набираю Матильде ванну. Сейчас только четыре часа, но такое впечатление, что я уже вечность не была дома. Карл остается внизу, пока я помогаю Матильде залезть в ванну – я не хочу находиться с ней в разных комнатах. Она счастлива, не проявляет никаких признаков стресса. Брызгается водой и делает себе парик и бороду из пены, которую я налила в ванну. На ней не видно никаких отметин, никаких следов, указывающих на то, что ее версия произошедшего – неправда.
– Ты уверена, что ни с кем не разговаривала? – спрашиваю я.
– Я же сказала, что нет.
Матильда исчезает под водой. Мне не хочется больше давить на нее.
После ванны она надевает пижаму и кофту с капюшоном. Мы вместе спускаемся. Карл сидит за кухонным столом, уставившись в пустоту. Матильда залезает ему на колено и быстро его обнимает, прежде чем он снимает ее и ставит на пол.
– Иди и обними маму, – говорит он.
Не понимаю. Обычно он уделяет ей все свое внимание, и для меня совсем нет места. Знаю, что он все еще в шоке, но это не имеет смысла. Я сажусь рядом с ним.
– Матильда, – говорю я. – Нам с папой нужно кое о чем поговорить. Почему бы тебе не пойти и посмотреть телевизор?
– Ладно, – говорит она и направляется в гостиную.
Вскоре включается телевизор и до нас доносится его бормотание.
– Карл, тебе обязательно продолжать злиться? Она уже дома – разве не это главное?
Он непонимающе смотрит на меня. А через мгновение прочищает горло.
– Сейчас я могу думать только о том, как легко все могло кончиться не так, – говорит он. – Все могло кончиться плохо. Нам просто повезло, что это не так. Но это последняя капля. – Он отодвигается от стола и встает. – Я терпел твое пьянство, твои рабочие часы, факт, что тебе было наплевать на мою работу и ты совсем не хотела поддерживать меня. Я мог со всем этим смириться. Даже с тем, что произошло в Брайтоне…
Под его натиском я склоняю голову.
– Но ты такая легкомысленная, такая никчемная мать и потеряла мою дочь… Больше так я не могу.
Он не кричит. Ему и не нужно. Его слова сжигают слои моей кожи, словно кислота.
Потом Карл качает головой:
– А что самое невыносимое? Вернувшись, она побежала к тебе. Несмотря на то что ты такая плохая мать, она все равно больше любит тебя. И я не могу этого вынести. Ты настроила ее против меня, я знаю. Это меня так злит, что прямо сейчас я даже не могу смотреть на нее.
– Это не ее вина, Карл. Это не честно.
– Здесь нет ничего честного, Элисон. Ничего честного.
Он выходит из кухни и тяжелой поступью идет наверх. Я слышу, как он открывает ящики и закрывает их, а потом снова возвращается вниз.
Я иду в коридор и смотрю, как она тащит дорожную сумку из шкафа одной рукой и спальный мешок – другой.
– Куда ты? – спрашиваю я.
– Я останусь в своем кабинете психотерапевта. На сегодня. Не хочу быть в одном доме с тобой. Не могу доверить тебе Матильду, но у меня нет выбора. Не сегодня вечером. Но клянусь Богом, если с Матильдой что-то случится, если хоть царапина появится на ее мизинце, я, черт возьми, убью тебя.
И, сказав это, он уходит, тихо закрыв за собой дверь. Я стою в коридоре, пораженная его яростью и пониманием, что что-то навсегда изменилось между нами. Все сломано. И вина на мне.
Из гостиной выходит Матильда.
– Где папа? – спрашивает она, и я тяжело сглатываю, прежде чем ответить.
– Ему пришлось пойти на работу, малышка. Скоро он вернется, – говорю я, надеясь, что это может быть правдой.
Я сажусь рядом с дочерью на диван, и мы смотрим телевизор. Позже я готовлю нам ужин и укладываю ее спать в нашей комнате, не ради нее, но ради меня. Я долго не могу заснуть, страх из-за произошедшего не покидает меня, но тут я слышу ее дыхание, и оно успокаивает меня. Я нежно накрываю ее руку ладонью.
Глава 19
Матильда спит крепко, ее не будит даже шум автомобильной сигнализации, которая постоянно включается на улице, как и вой лис в саду за домом, от которого я резко просыпаюсь примерно в пять. Мое сердце колотится, а шея и грудь вспотели. Больше я не засыпаю.
Звенит будильник, и я иду готовить завтрак. Мне повезло, что слушание начнется только в десять тридцать утра. Мне нужно поговорить с клерками о моих делах, пока не узнаю планы Карла. Он же скоро вернется домой. Конечно… Я смотрю на Матильду, завтракающую яичницей. От меня она унаследовала подбородок, а от Карла – лоб.
Дочь поднимает взгляд:
– Почему ты смотришь на меня, мама?
– Прости, милая. Просто думала, как сильно я тебя люблю.
Я подхожу к ней и крепко обнимаю.
– Папа придет сегодня вечером домой? – спрашивает она.
– Не знаю.
Матильда чистит зубы, а я натягиваю костюм, и мы идем в школу. Она забегает туда, счастливая, а я машу знакомым родителям, прежде чем пойти на станцию метро и сесть в поезд. Облокачиваюсь о стену вагона и закрываю глаза. Я держала себя в руках ради Матильды, а теперь она в школе, и я позволяю себе погрузиться в печаль, вызванную всем произошедшим. Больше не нужно притворяться счастливой и говорить веселым голосом. Я покачиваюсь в такт движению поезда, удерживаюсь на ногах, несмотря на толчки, раскачиваюсь под ритм металлических колес.
Весь путь до Белмарша я стою, опустив голову, не глядя никому в лицо, не встречаясь ни с кем взглядом. Быстро одеваюсь, пытаясь не встрять ни с кем в разговор. Из офиса подаю заявление об освобождении под залог за Роберта, получаю приговор по своему делу из суда, который закончился несколько месяцев назад. Отчет по предварительному расследованию откладывали три раза, и каждый раз не по вине моей клиентки.
– Это надолго? Он со своей мамой, но ей нужно уйти, – говорит она, сжимая в руке дешевую электронную сигарету, которую она пытается посасывать, не привлекая внимание охраны.