– Что ты имеешь в виду?
– Они выдвинули против меня обвинение. Вчера ночью меня забрали в полицейский участок. А потом обвинили в изнасиловании. Меня выпустили под залог, а возле моего дома ждал фотограф. Все попадет в газеты.
– Боже, Патрик. Ты же говорил, что этого не произойдет. – Я поджимаю губы.
– Я так думал. Мы можем встретиться? Пожалуйста? Мне бы не помешала поддержка. Так хочется увидеть дружелюбное лицо.
Я хочу сказать «нет». Мне нужно отказаться. Нужно выбраться из этой ситуации как можно быстрее.
– Да, – отвечаю я. – Хорошо, я с тобой встречусь. Где ты?
– В пабе на углу рядом с тобой. Там, где ресторан, – говорит он. – Я пришел в надежде, что смогу с тобой поговорить.
В голове всплывает его образ, как он ходит по магазинам Арчуэй, заходит за кофе в какую-нибудь забегаловку и торчит возле таверны, пока она не откроется. Я отмахиваюсь от этих мыслей.
– Есть кое-какие сложности, – говорю я. – Я не дома. Тебе придется приехать в Ковент-Гарден, встретимся в «Делоне» через сорок пять минут.
– Не там, Элисон. Это слишком… я бы скорее пошел в менее заметное место.
Справедливо, но я этого не говорю. Не знаю, почему предложила это место, наверное, оно просто первым возникло в голове.
– Встретимся в «Везерспунс» на Хай-Холборн. Знаешь где это? Я пошел в метро, – говорит он.
Знаю. Я соглашаюсь и кладу трубку. Почему-то это кажется правильным. Мы начали все в «Везерспунс» на Кингсвей, так почему бы и не закончить там же? Такой круговорот даже приятен. Почти.
Я провожу расческой по волосам, натягиваю джинсы и большой джемпер из чемодана. Нахожу шарф и дважды обвязываю им шею, закрывая нижнюю половину лица. По дороге в паб рукава джемпера сползают и закрывают руки, и я прячу их в тепле. Патрик стоит у черного входа. Он явно давно не брился. Когда он подходит ко мне, словно собираясь поцеловать, я уворачиваюсь. Не реагирую, когда его руки тянутся к моим плечам, а потом опускаются. Мы стоим друг напротив друга, но я не смотрю ему в глаза.
– Хочешь войти? У них много свободных столиков, – предлагает он.
Я пожимаю плечами и следую за ним внутрь.
– Давай сядем тут. – Я направляюсь к столику в углу.
– Что хочешь выпить? – спрашивает он слишком нормальным тоном.
– Все равно. Воду. Что угодно. – Я жду, пока он делает заказ, теребя выбившиеся из рукавов джемпера шерстяные ниточки.
– Какие условия твоего освобождения под залог? – спрашиваю я, когда он возвращается.
– Не связываться со свидетелями обвинениями, жить в своей квартире, еженедельно отмечаться. И я отдал в залог пятьдесят тысяч фунтов.
– Ого. Они не шутят.
– Нет. Не шутят. – Он заказал себе пинту и выпивает треть одним глотком.
– У них есть доказательства? – спрашиваю я.
– Не знаю. То есть я же рассказал тебе, что произошло. Но в этот раз они вели себя по-другому. Не стали ждать, когда я приду в участок, арестовали прошлой ночью. Это немного странно. Не знаю, что произошло. – Разговаривая со мной, Патрик постоянно проверяет телефон.
– Почему ты все время смотришь на свой телефон?
– Проверяю, попал ли я в новости.
– Понятно.
Я достаю телефон из кармана. Пришло несколько сообщений по работе и голосовое послание от Полин из конторы.
Патрик начинает что-то говорить, но я показываю ему телефон:
– Мне нужно это послушать. Обычно она не звонит. Возможно, это что-то важное.
Он возвращается к своей пинте.
Я не слушаю ее сообщение, а сразу перезваниваю. Полин берет трубку:
– Элисон, привет. Спасибо, что позвонила. Я…
– Я не слушала твое сообщение. Извини, подумала, что лучше сразу связаться с тобой. Все в порядке?
– Нет, не в порядке. Боюсь, это может потрясти тебя.
– Ты настоящий ублюдок! – говорю я пару минут спустя, выплевывая слова Патрику в лицо.
– О чем ты?
– Чертов ублюдок!
– Элисон, тебе нужно успокоиться. Что происходит?
Он делает большой глоток. Пиво уже почти закончилось. Ему понадобится вся его пьяная удаль.
– Ладно, – говорю я. – Кэролайн Напьер – лгунья. Тебя неправильно поняли и легко обманули. Такова твоя версия событий?
– Да, да, конечно. Я же уже говорил тебе.
– Так как ты тогда объяснишь, что кто-то другой пришел в полицию на выходных и заявил об изнасиловании?
С его лица исчезает краска.
– Элисон, я не могу это объяснить. Это все недопонимание.
– Мне это только что сказали. Думал, что я не узнаю обо всем этом?
Его подбородок дрожит, глаза наполняются слезами.
– Я не думал, что дойдет до обвинений.
– Кого? Королевского адвоката? Или стажера?
Он закрывает лицо руками, а плечи трясутся от всхлипов.
– Это все недопонимание. Я думал, она этого хочет. Она весь вечер словно бы этого хотела.
Я смотрю на него с презрением. Он даже не пытается это отрицать. Я могла бы ударить его. Могла бы ударить себя. Я полна ярости, но также и сожалений. Сколько раз у меня появлялись черные мысли по поводу стажера Алексии и того, как она смеялась над шутками Патрика, сидела слишком близко к нему? Я была ослеплена ревностью и не понимала, к чему все идет, что он был слишком самовлюбленным человеком, чтобы не воспользоваться этим. Он не должен был иметь с ней ничего общего, уж тем более того, о чем она рассказала Полин на прошлой неделе, когда услышала, что его арестовали по такому обвинению.
Несколько месяцев назад они пошли вместе в бар и, как Алексия рассказала Полин, напились. Потом отправились к ней на квартиру, грязную съемную комнату на Холлоуэй-роуд. Они начали целоваться, но Алексия решила, что не хочет заходить дальше, а он не хотел останавливаться. Поэтому не остановился. Она никому не рассказала, потому что знала, как важна его работа для конторы. На следующей неделе мне дали дело об убийстве, говорит она, объясняя свое решение. Она не хотела доставлять неприятности. Не думала, что кто-то ей поверит. Но Полин поверила и сказала, что они обе сидели и плакали, прежде чем Алексия позвонила в полицию.
И я тоже ей верю. Я знаю, как близко был Патрик в моем доме к изнасилованию, как почти не остановился. И во все другие времена, когда он почти пересекал границы допустимого, меня устраивала моя слепота, я не видела, что происходит. «Тебе нравится грубо» – его мантра, а я не противилась, трусливая Анастейша с дешевой версией Кристиана Грея.
Горло сжимается от приступа тошноты; мне нужно побыть одной. Я бегу в туалет, захлопываю дверцу за собой. Желудок успокаивается, но во рту затхлый привкус кислоты, и я выплевываю ее. Вытираю рот туалетной бумагой и снова выплевываю, пока вкус не уходит, а потом опускаю голову на сиденье, закрыв глаза. Я бы навсегда осталась здесь, но мне нужно снова встретиться с ним лицом к лицу. Но только еще один раз, и все.
Вернувшись к столу, я вижу, что он все еще плачет, даже не пытаясь вытирать сопли, стекающие по верхней губе.
– Я знаю тебя. – Я стою рядом с ним, полная праведного гнева. – Я знаю тебя. Я больше так не могу.
– Если ты меня знаешь, то должна понимать, я не способен на такое. Пожалуйста, позволь мне все объяснить, – говорит он сквозь всхлипы.
– Это бессмысленно. – Я все еще стою. – Дело в том, Патрик, что я знаю, каков ты.
Теперь он уже по-настоящему плачет, из носа текут сопли, а слезы сбегают вниз по шее. В пабе все еще мало людей, но мы привлекаем взгляд бармена, бородатого мужчины в клетчатой рубашке, старательно вытирающего стакан.
– Думаю, мне лучше уйти, – говорю я.
– Да, иди. Возвращайся к своей миленькой семье, миленькому мужу. – Он повышает голос, балансируя между злостью и слезами. На мгновение он замолкает, и я вижу, что грусть победила, когда он прячет лицо в ладонях. Потом поднимает голову, и от него исходит лишь гнев. Глаза покраснели и смотрят на меня с яростью. – Вали домой!
Я собираюсь уйти, но что-то внутри меня лопается. Я наклоняясь над столом:
– У меня больше нет дома. Мне нельзя видеться с дочерью. А мой муж подает на развод. Так что знаешь что? Мне наплевать на тебя. Это твое дело, ты это сотворил. Мне вообще не стоило с тобой связываться.
Я думала, что он уже бледный, но теперь остатки краски покидают его лицо.
– Слушай, Элисон. Прости. Прости. Что случилось?
– Матильда вчера потерялась, а пока я искала ее, Карл потерял терпение. Он прав, все эти годы я была хреновой матерью, все время отвлекалась. Эти… эти отношения тоже не помогли. Мне не стоило связываться с тобой. Нужно было заботиться о себе. Нужно было заботиться об Алексии.
Негодование делает мой голос все пронзительнее. Я злюсь на Патрика, но и на себя, потому что была так ослеплена им, что не поняла, каков он.
– Прости, Элисон. Пожалуйста, присядь. Можем поговорить об этом? – спрашивает он.
– Больше не о чем говорить. – С меня хватит. – Я ухожу. Пожалуйста, больше не звони мне. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
Мгновение Патрик ничего не говорит, потом встает рядом со мной:
– Элисон, пожалуйста. Нам было хорошо вместе. Я знаю, что сейчас творится бардак, но мы могли бы все исправить.
– Тебя обвинили в изнасиловании двух женщин.
– Все не так, – умоляющим тоном возражает он.
– Я знаю тебя, Патрик, знаю.
Я пытаюсь не плакать, но больше не в силах сдерживаться. Теперь Патрик стоит близко, слишком близко, и я отхожу, но он идет за мной, пытаясь коснуться моего плеча. Я зажата между столом и стулом, а он все приближается. Понимаю, что не хочу, чтобы он касался меня, но он все ближе.
– Все в порядке? – спрашивает бармен.
Патрик смотрит на него и поднимает свой стакан. Он пытается выпить, но понимает, что тот пуст. Снова смотрит на стакан, на меня, на бармена, а потом вскидывает руку и швыряет стакан на стол. Тот разбивается, и осколок попадает мне в щеку. Бармен делает шаг вперед, чтобы помешать Патрику ударить меня, но тот уже сел, спрятав лицо в ладонях. Его плечи трясутся.