– Сэр, прошу вас покинуть наше заведение, иначе я вызову полицию, – говорит бармен, и Патрик поднимает на него взгляд. А потом начинается смеяться.
Я хочу уйти из паба, но мне страшно – вдруг он последует за мной? Патрик еще раз бросает на меня взгляд и, встав, надвигается на меня. Бармен встает перед ним, но он отпихивает его и, взяв меня за подбородок, наклоняется для поцелуя.
– Я потерял все, – говорит он. – Все.
Я отстраняюсь, но он уже отпустил меня. Оттолкнув меня в сторону, Патрик уходит из паба.
Мы с барменом стоим в наступившей тишине. Я понимаю, что мое лицо мокрое, и вытираю то, что считаю слезами. Мужчина идет к бару и приносит мне стопку белых салфеток. Я вытираю щеки, глаза, стираю поцелуй с губ.
– Вы в порядке? – спрашивает бармен, и я киваю. – Ваше лицо… то есть у вас идет кровь.
Я опускаю взгляд на салфетки. Он прав, они испачканы кровью. Адреналин покидает тело, и я чувствую жжение пореза. Снова прижимаю салфетку к лицу.
– Все будет хорошо, – говорю я. – Мне пора.
– Хотите, чтобы я вас провел? Вдруг он поджидает вас? – предлагает бармен.
Я почти соглашаюсь, но глубоко внутри понимаю, что Патрик не станет ждать, он уже ушел. Так что я качаю головой и выхожу.
Я иду мимо метро Холборн по пути к «Трэвелодж», опустив голову, чтобы никто меня не узнал. Напротив станции вижу газету.
«ВЕДУЩИЙ СОЛИСИТОР ОБВИНЕН В ИЗНАСИЛОВАНИИ», – кричит заголовок. Я беру газету, на первой странице зернистая фотография Патрика. Я пытаюсь прикрыть его лицо рукой. Начинаю читать, но потом выкидываю в ближайшую урну. Я и так достаточно знаю.
Добравшись до «Трэвелодж», я провожу остаток дня, сидя в номере отеля и пытаясь дозвониться до Карла, но его телефон выключен. Примерно в пять я все-таки дозваниваюсь, и мое сердце подскакивает, особенно когда раздается голос Матильды, говорящей «Привет» прямо в трубку. Так приятно слышать ее голос, но тут Карл забирает телефон и снова выключает его. Голос дочери продолжает звенеть в моих ушах.
Глава 21
Марк звонит мне в среду рано утром и спрашивает, не против ли я сходить в Королевский суд Внутреннего Лондона, чтобы разобраться с делом о краже, его ведет Санкар, но он задержался в другом суде. Мне надоел «Трэвелодж», и, хотя здание суда внутреннего Лондона слишком близко к квартире Патрика, я говорю: да. Не могу продолжать отказываться от работы. Я принимаю душ и одеваюсь, игнорирую звонки, пока не наступает время выходить. Захожу в лифт и жду, когда он поедет. Смотрю на экран, чтобы понять, кто звонил.
Хлоя, три раза подряд. Я устало вытаскиваю сумку на колесиках из лифта. Этому нет конца. В моей голове и так сейчас столько всего: то, что сделал Карл, пропавшая Матильда, Патрик. Такое впечатление, что во мне не осталось больше свободного места.
– Да, это я, – отвечаю, выбираясь из отельного лобби на улицу. Еще рано, могу пойти пешком.
– Произошло что-то ужасное, – говорит она.
– Что? – Я все еще думаю о своем маршруте и прикидываю, есть ли у меня время на прогулку пешком.
– Дело в Патрике, – говорит Хлоя и затихает.
Я ощетиниваюсь.
– Не хочу сейчас говорить об этом, – замечаю я. – Не хочу иметь с этим ничего общего.
– Элисон, пожалуйста, послушай. Он мертв. Патрик мертв. Он кинулся под поезд в метро Холборн вчера днем.
Я останавливаюсь. Кто-то идущий позади врезается в меня и, огибая, ругается. Какой-то мужчина бьется ногой о сумку на колесиках.
Я застываю посреди тротуара, пытаясь осознать сказанное.
– Патрик мертв, Элисон. Он написал мне «прости», я не знала почему.
– Уверена? – спрашиваю я.
– Да, уверена. Его сестра опознала его по вещам, бумажнику, кольцу. От него мало что осталось. Вскоре это появится в газетах. – Она быстро произносит слова, я не могу их осознать. – Элисон, Элисон? Ты там?
Я убираю телефон от уха и сбрасываю вызов. Не понимаю, что происходит. Кто-то врезается в меня с такой силой, что я спотыкаюсь и врезаюсь в стену рядом с магазином сэндвичей.
– Вы в порядке? – спрашивает прохожая.
Секунду я ничего не могу сказать, в горле застряли слова вперемешку со всхлипами. Она касается моего плеча, словно бы хочет взять меня за руку. Я отстраняюсь, прежде чем она успевает помочь мне.
– Все в порядке, спасибо, я в порядке.
Я иду дальше, таща за собой сумку на колесиках.
– Вы уверены? – спрашивает она, но ее голос затихает, а я иду дальше, каблуками растаптывая ее заботу. У моих шагов появляется ритм «иду в суд, иду в суд», и я всхлипываю от грусти и вытираю нос рукавом.
Уже поздно, а у меня нет энергии на то, чтобы идти пешком, придется спуститься в метро. Я разворачиваюсь и направляюсь к набережной. Жду на платформе, пока не приезжает поезд линии Бейкерло. Меня тянет к нему, я подхожу все ближе и ближе к краю, пока кто-то не кричит и не хватает меня за руку. Я вырываюсь и чуть ли не бегу на другой конец платформы, а в голове вертятся образы Патрика, колес, путей и металла, разрезающего плоть. Смогли ли они собрать его по частям или там все еще остались кусочки, его следы, липнущие к подземке Холборна, обед для крыс. Я качаю головой, чтобы прочистить мысли, но не успеваю на поезд, поэтому отхожу назад, когда тот уезжает.
Следующий поезд приезжает через несколько минут, и в этот раз я готова. Все мысли о крови и Патрике уже спрятаны где-то далеко. Я облокачиваюсь на стену и так еду весь путь до Элефант-энд-Касл, глядя на названия станций на карте перед собой. Лондонский мост. Я буду думать о Лондонском мосту или недавнем вечере, когда Патрик приготовил для меня ужин и мы были счастливы. Я собираюсь с мыслями и иду в суд.
Помещение для облачения заполнено, и могу поклясться, что, как только я захожу, становится тихо, но, вполне возможно, дело просто в моих нервах, которые звенят так громко, что я не слышу за ними ничего другого. Роберт из конторы уже тут. Он подходит ко мне и кладет руки на плечи.
– Ужасные новости, Элисон. Полагаю, ты уже слышала, – говорит он тихо.
Я киваю.
– Знаю, ты много с ним работала…
Я вся напряжена. Присматриваюсь к Роберту, но ничто в его лице или голосе не намекает, что он имеет в виду нечто другое. На его лице написано только потрясение, а глаза покраснели.
– Просто не могу в это поверить, – говорю я.
– Знаю. Я поговорил с парой людей, Элисон. Санкаром, другими ребятами из конторы, командой Патрика… мы решили пойти вечером в паб. Помянуть его. То есть я знаю, что написали в «Стэндарт», но…
Я снова киваю:
– Куда?
– Мы хотим пойти в «Док». Как думаешь, сможешь прийти?
– Я постараюсь, – говорю я.
К нам подходит барристер из другой конторы:
– Простите, что прерываю, но я так понимаю, вы говорите о Патрике? Патрике Сондерсе?
Роберт отходит в сторону, чтобы рассказать ей о планах на вечер, а я пользуюсь возможностью открыть сумку, надеть парик и мантию и привести лицо в более профессиональный вид. Я забираю бумаги по делу у стороны обвинения, понимая, что не готова к нему. Я просмотрела документы, но детали вылетели из головы. Нахожу имя и направляюсь в седьмой зал, пытаясь сконцентрироваться.
По крайней мере, это просто изложения версии обвинения и сейчас проходит слушание дела. В тот момент, когда обвиняемый признает свою вину, я зачитываю общее изложение фактов Королевской уголовной прокуратуры, надеясь, что никто не попросит меня вдаваться в подробности. Адвокат защиты юн и серьезен, ему уже удалось уговорить судью разрешить подготовить отчет о предварительном расследовании, хотя тот добавляет: «Но должен подчеркнуть, мистер Кеттеридж, что я собираюсь рассмотреть все варианты». Адвокат садится и замолкает, только когда судья говорит, что уже услышал достаточно, чтобы вынести приговор немедленно.
Я отмечаю в документах дату приговора и ставлю подпись. Когда я снимаю мантию, подходит Роберт, и мы вместе идем к автобусу. Он не может перестать говорить о Патрике, а от его голоса я начинаю терять самообладание, так что мне уже хочется просто лечь на дорогу и кричать до ночи.
– Я только надеюсь, что заявления были правдивыми, – говорит Роберт, – не потому, что надеюсь, что кого-то изнасиловали, конечно же нет, но потому, что если они довели его до самоубийства и лгали…
Я понимаю, что, если не сойду с автобуса сейчас, я либо ударю его, либо меня вырвет на него. Я встаю и проталкиваюсь мимо Роберта, прокатив сумку по его ногам. Я бормочу что-то о том, что мне нужно подышать свежим воздухом, и выхожу, когда автобус проезжает мост Ватерлоо.
Я возвращаюсь на середину моста и смотрю на воду, «Лондонский Глаз» и Вестминстер. «Лучший вид в Лондоне», – сказал однажды Патрик. Я поворачиваюсь и смотрю мимо Блэкфрайерс на Лондонский мост. Позади него виднеется Тауэрский мост. Немного правее от него в своей квартире, бледный и покладистый, Патрик должен бы заявлять о своей невиновности. А не лежать в морге в виде кровавых кусков.
Я поворачиваюсь взглянуть на реку, гадая, почему здесь нет бронзовой таблички с выгравированным номером телефона доверия «Самаритян». Она есть на других мостах. Сейчас этот телефон так же бесполезен для Патрика, как была и я, отказавшаяся разговаривать с ним или выслушивать его объяснения.
Рядом со мной останавливается мужчина, и я понимаю, что он смотрит на меня. Мгновение я сердито гляжу на него, а потом осознаю, что он просто беспокоится. Я стояла здесь слишком долго, пристально глядя на воду.
– Нет, все не так, – говорю я и ухожу, опустив голову.
Одним только этим взглядом он сделал для меня больше, чем я для Патрика, и эта мысль не покидает меня всю дорогу до самой конторы.
На входе я встречаю Полин.
– Я сказала Алексии пару дней отдохнуть, – говорит она. – Это совсем не ее вина, но она чувствует себя ужасно. Нам придется присмотреть за ней, убедиться, что она получает психологическую помощь.
– Это все просто ужасно. Надеюсь, с ней все будет в порядке. Если считаешь это допустимым, можешь передать ей мои лучшие пожелания и сказать, что она может рассчитывать на любую мою поддержку.