– Я так рада, – заявила она, – потому что ты такой денди. Дядя Джулиен, ты не думаешь, что он слишком красив для мужчины. О, я знаю, Лестат, тебя не интересуют вопросы пола…
– Хватит! – заорал я.
Неимоверная очищающая сила вырвалась из меня и ударила о стены.
Мертвая тишина.
Передо мной стояла Мона – глаза широко открыты, накидка исчезла. Рядом возвышался Квинн с озабоченным выражением на лице.
– Лестат, что с тобой? – спросила Мона.
Я встал и, шатаясь, вышел в коридор. Почему меня шатало? Я оглянулся. Вся мебель в комнате была сдвинута с места. Чуть-чуть, но сдвинута! Двери на балкон распахнуты!
– Посмотри на дым, – шепнул я.
– Сигарный дым, – ничего не понимая, сказал Квинн.
– В чем дело, босс? – снова спросила Мона.
Она подошла ближе, обняла меня и чмокнула в щеку. Я поцеловал ее в лоб и пригладил ее растрепанные волосы, но ничего не ответил.
Сам не знаю почему, но я не стал ничего им рассказывать. Я показал им наглухо заклеенное окно в спальне, которое было покрашено так, что выглядело как самое обычное окно. Я продемонстрировал им стальные засовы и замок на дверях. Рассказал о круглосуточной охране. Им достаточно было задернуть полог вокруг кровати и уснуть в объятиях друг друга. Никаких солнечных лучей, никаких бессмертных или смертных визитеров – никто не побеспокоит их в моей квартире. Естественно, до рассвета еще достаточно времени. Можно поболтать. Или погулять. Но только не шпионить за Мэйфейрами. Никаких попыток узнать секреты, ничего такого. И не возвращаться на ферму Блэквуд. Я пообещал присоединиться к ним на следующий день в сумерки.
Мне надо было уйти.
Уйти из этой квартиры. Из этого дома. Исчезнуть.
Открытое пространство.
Неподалеку от Обители Таламаски.
Далекий рокот грузовиков на Ривер-роуд. Запахи реки.
Запах травы. Я иду по мокрой траве.
Поле с редкими дубами. Белый обшитый досками дом вот-вот развалится, как многие дома в Луизиане. Стены шатаются, в крыше прорехи. От окончательного разрушения их удерживают только сплетенные между собой лозы дикого винограда.
Я обернулся.
И увидел его позади. Четкий призрак в черном фраке шагал по мокрой траве, почти по моим следам. Он отбросил в сторону бокал из-под шампанского и подошел ближе. Остановился. Я бросился на него и успел схватить, прежде чем он исчезнет. Вцепился ему в глотку. Мои пальцы впились в то, что стремилось стать невидимым, удерживали его, причиняли боль нематериальному. Да, ты у меня в руках! Наглый фантом, посмотри мне в глаза!
– Ты думаешь, что можешь преследовать меня? – зарычал я. – Думаешь, я позволю тебе это?
– Да, могу! – сказал он в язвительной английской манере. – Ты забрал ее, забрал мое дитя, мою Мону! – Он изо всех сил старался исчезнуть. – Ты знал, что я жду ее. Ты мог отпустить ее ко мне.
– Из какого темного загробного мира ты явился? – спросил я. – Какими опрометчивыми обещаниями ты способен накормить? Давай, расскажи, на каком другом свете ты обитаешь! Поведай мне свою сказку о Саммерленде дяди Джулиена, да, расскажи, сколько эктоплазменных ангелов выступает на твоей стороне, нарисуй мне неповторимые картины твоей замечательной выдуманной астральной земли! Куда ты, черт возьми, собирался ее забрать? Ты хочешь сказать, что какой-то там владыка Вселенной посылает таких уродов, как ты, забирать маленьких девочек на небеса!
Я сжимал в руках пустоту.
Я был совсем один.
Ласковый теплый воздух, оглушающая тишина, лишь вибрация воздуха, вызванная проезжавшими вдалеке грузовиками, мелькающая в свете фар дальнего света красота.
Кто с тоской вспоминает абсолютную тишину канувших в вечность столетий? Кому недостает темени ночей, не знавших, что такое электричество? Только не мне.
Когда я подошел к Обители Таламаски, Стирлинг, босой, в хлопчатобумажной пижаме и подпоясанном кушаком халате поверх нее, стоял на террасе. Густые седые волосы были взлохмачены. Он прятался в тени и ждал. Ни один смертный не смог бы его заметить. На лице его застыло выражение терпеливой настороженности, свойственное многим неженатым мужчинам.
– Я совершил над ней Обряд, – сказал я.
– Знаю, – ответил он.
– Я целовал Роуан Мэйфейр.
– Что ты делал? – переспросил он.
– Они преследуют меня, призраки Мэйфейров.
Он ничего не ответил, только нахмурился и с нескрываемым любопытством посмотрел на меня.
Я обследовал Обитель. Пусто. Горничная в коттедже на заднем дворе. Женщина, готовящаяся вступить в Орден, что-то пишет в блокноте под лампой с изогнутой ножкой. Она занимается самоанализом. Меня охватило желание, однако я не собирался пить ее кровь. Даже думать об этом не стоило.
– Пожалуйста, выдели мне спальню, – попросил я. – Просто какую-нибудь комнату с плотными шторами.
– Конечно, – ответил он.
– Ага, Таламаска снова готова рассчитывать на мое благородство.
– А разве я не могу на тебя положиться?
Я прошел за ним в холл и поднялся по широкой лестнице. Это было так странно – быть его гостем, идти по шерстяному ковру, как простой смертный. Не в моих привычках спать под чужой крышей. В следующий раз я сделаю это на ферме Блэквуд.
А вот и уютная, благоухающая, вполне традиционно обустроенная спальня. На четырех прикроватных столбиках вырезаны ананасы; сквозь кружевной балдахин ручной работы виднеются бледные водяные потеки на потолке; чудесное, с любовью сшитое разноцветное лоскутное одеяло; абажуры из пергамента; черные пятна, проступающие на старых зеркалах; стулья на тонких ножках.
– Какие именно призраки Мэйфейров преследуют тебя? – спокойно спросил Стирлинг, всегда отличавшийся очень хорошими манерами. – Что ты видел? – Не дождавшись моего ответа, он задал еще один вопрос: – Что они сделали?
– Когда-то давно Мона родила дочь, – прошептал я.
Стирлингу это было известно.
– Но ты не можешь рассказать мне об этом, – констатировал я. – Так?
– Не могу, – ответил он.
– Она хочет найти этого ребенка, – сообщил я.
– Неужели? – вежливо поинтересовался Стирлинг, но я видел, что он испуган.
– Спокойной ночи, – сказал я и направился к кровати.
Он ушел. Но он знал имя ребенка. Это все, что мне удалось из него выудить. Ему были известны имя и природа этого ребенка, однако он не имел права говорить об этом.
Глава 10
Едва открыв глаза, я сразу понял, что Роуан Мэйфейр в Обители. В воздухе витало напряжение. С ней был тот, кто ее любил, тот, кто знал о ней все. Очень напряженная атмосфера. И Стирлинг в состоянии экзистенциальной тревоги.
Я подошел к окну и раздвинул бархатные шторы. Вдали, за плотиной небо было окрашено в кроваво- алый цвет. Ветви дуба перекрывали вид из окна. Ничего не стоило открыть окно, спрыгнуть на крыльцо и незаметно покинуть Обитель.
Но я не собирался это делать. Зачем упускать возможность еще раз увидеть ее? Ничего страшного не случится, если я просто повидаюсь с ней. Может быть, удастся выяснить причину ее влияния на меня. Может быть, удастся избавиться от него. А главное, я могу наболтать им что-нибудь банальное о Моне.
Я остановился возле старого зеркала над комодом и причесался. Черный сюртук был в полном порядке. Кружевной воротник и манжеты тоже. Есть в этом налет самолюбования, я знаю. Ну и что? Разве я когда-нибудь говорил, что равнодушен к своей внешности? Я поднял тщеславие на поэтический уровень, преобразил его в духовное качество.
Тело мое, ослабевшее после Обряда, полностью восстановилось, но жажда продолжала мучить – это было скорее влечение, чем физиологическая необходимость. Все дело в этой женщине? Конечно нет! Надо было просто спуститься на первый этаж, убедиться в том, что она всего лишь обыкновенная женщина, и тогда я смог бы прийти в чувство! Нельзя распускаться, я должен проявить твердость!
Я задержался в комнате, мысленно представил Новый Орлеан и обследовал его в поисках романтичной парочки. Они только что проснулись, выбрались из бархатных подушек – длинноногий, длиннорукий Квинн еще не очухался, неугомонная Мона уже рыскала в поисках добычи. Я улавливал четкие картинки в закрытом от посторонних сознании Квинна. Она не рыдала. Рассматривала и оценивала картины. На плечах по-прежнему стильная накидка с перьями. Такой наряд не выйдет из моды в ближайшие сто лет.
Вдруг они заговорили, принялись торопливо и сбивчиво рассказывать друг другу о своей жизни, потом начались заверения в любви. Они обсуждали, стоит ли выйти на охоту и подкрепиться прямо сейчас или сделать это позже, сделать лишь по глоточку или напиться от души, гадали, куда я делся.
Я поспешил послать весточку Квинну: «Привет, братишка. Сейчас учитель – ты. Тема урока – Маленький Глоток. Скоро к вам присоединюсь».
Когда я вышел в коридор Обители, канделябры уже горели, полукруглые столы украшали вазы с красными и желтыми цветами. Я начал медленно спускаться по парадной лестнице.
«Святой Хуан Диего, прошу, убереги от меня Мэйфейров!» – молил я.
Снизу доносился гул возбужденных голосов. Насыщенный запах человеческой крови. Волнуются за смертную Мону. Бедный Стирлинг, раздираемый внутренними противоречиями, изо всех сил пытается сохранять спокойствие. Действующий член ордена Таламаска должен обладать равно талантом юриста и даром священника.
Все это исходило из оранжереи, которая располагалась в правой части дома сразу за столовой.
Я направился к источнику. На стенах – подлинники Рембрандта, Вермеера. Я не торопился. В висках стучало. Мэйфейры, да, снова ведьмы. Зачем мне было идти к ним? Ничто не могло меня остановить.
Обстановка в столовой была королевской. Я оглядел остатки великолепного ужина на длинном столе из черного мрамора, скомканные салфетки и старинное столовое серебро – его я осмотрел особенно тщательно.
Передо мной возник Джулиен в повседневном костюме серого оттенка. Глаза черные. В прошлый раз они вроде бы были серыми?
– Как отдохнул? – спросил он и исчез.