– И теперь ты нашел, во что верить? – спросил Майкл.
– Ты меня удивляешь, – заметил я. – Мне казалось, ты считаешь, что я все знаю. Смертные обычно именно так и думают.
Майкл покачал головой.
– У меня такое ощущение, – сказал он, – что ты постигаешь все постепенно, шаг за шагом, как и мы.
Майкл разглядывал банановые деревья за моей спиной. Казалось, его волнует только эта ночь и глубоко ранит нечто, чем он со мной никогда не поделится. Он не собирался выставлять свою боль напоказ. Просто она стала слишком сильной, чтобы скрыть ее присутствие. Забыв о приличиях, Майкл задумался о своем.
Мона изо всех сил старалась не расплакаться. Это место, так хорошо укрытое от населенного людьми мира Садового квартала, явно пугало ее. Левой рукой она держала за руку Майкла, и я знал, что держит она ее так же крепко, как мою, и постоянно сжимает в поисках поддержки.
Что же касается моего возлюбленного Квинна, он чувствовал дискомфорт и неуверенность и с беспокойством поглядывал на Роуан и Майкла. Ему еще не приходилось бывать в обществе такого количества смертных, которым известно, кто он в действительности. Точнее говоря, такое общество состояло всего из одного человека, и человеком этим был Стирлинг. Квинн тоже ощущал присутствие старого человека в домике для прислуги. И ему это не нравилось.
А Стирлинг, который верно рассудил, что признание с нашей стороны сделано, а Роуан погрузилась в собственные мысли, также явно испытывал тревогу. Он сидел слева от меня и не спускал глаз с Роуан.
– Во что ты теперь веришь? – спросила Мона, голос ее дрожал, но она была настойчива. – Я хочу сказать, если определение «Сад Зла» показалось тебе неверным, чем ты его заменил?
– Я верю в Творца, – ответил я, – который с любовью задумал и сотворил все это. Во что еще верить?
– Аминь, – вздохнув, сказал Майкл. – Должен быть кто-то лучше нас, кто-то лучше любого на этой земле, тот, кто способен испытывать сострадание…
– А ты испытываешь к нам сострадание? – спросил Квинн. Метко. Он посмотрел Майклу в глаза. – Я хочу, чтобы моя тайна оберегалась так же, как тайна Моны.
– Твоя проблема в том, что ты до сих пор воспринимаешь себя как человека, – ответил ему Майкл. – Твоя тайна в полной сохранности. Вам надо переждать какое-то время, а потом Мона может вернуться к своей семье. Это совсем нетрудно.
– Мне кажется, это удивительно легко для тебя, – с подозрением заметил Квинн. – Почему?
Майкл с горечью усмехнулся:
– Вам следует понять, кто такие Талтосы и что они с нами сделали.
– И что я, так опрометчиво и глупо, – тихо сказала Роуан, – сделала с одним из них.
– Я ничего не знаю и ничего не понимаю, – сокрушенно произнес Квинн. – Мне казалось, Лестат планировал некий обмен секретами. Есть вещи, которые Мона просто не может нам объяснить. Они глубоко ранят ее. И они имеют отношение к вам. Мона попала в сети верности семье и не может высвободиться. Ясно одно: она хочет найти свою дочь. Морриган.
– Не знаю, сможем ли мы ей помочь, – покачал головой Майкл.
– Я теперь могу сама искать Морриган, – возразила Мона. – Ко мне вернулись силы. – Она крепко сжала мою руку. – Но вы должны рассказать мне все, что вам известно. Я ведь два года пролежала в кровати, ничего не понимала, сходила с ума от неизвестности. Я до сих пор толком не могу разобраться в том, что произошло. Не понимаю, почему вы не разыскали мою дочь.
– Мы все тебе объясним, – постарался успокоить ее Майкл.
Роуан что-то тихо бормотала, потом вернулась к реальности и рассеянным взглядом оглядела стол.
– Я знала о вашем существовании, – тихо заговорила она. – Я имею в виду вас, Дети Крови, Охотники за Кровью, вампиры. Знала. Это было непросто. Майкл знал. Это знание пришло постепенно.
Она в первый раз посмотрела прямо на меня и продолжила:
– Как-то я видела одного из вас, он гулял по Садовому кварталу. Это был самец, брюнет, очень красивый. Он не замечал ничего вокруг себя. Явно кого-то искал. Меня словно что-то удерживало и одновременно тянуло к нему. К тому же я испугалась. Ты знаешь, какими силами я обладаю. Они не развиты настолько, насколько могли бы. Я ведьма, которая не хочет быть ведьмой, безумный ученый, который не хочет быть безумным. Я хотела узнать о нем. Хотела пойти за ним. Это было очень давно. Никогда не забуду это ощущение: я чувствовала, что он не человек и не призрак. Я никому о нем не рассказывала.
Но потом исчезла из Таламаски та женщина. Ее звали Меррик Мэйфейр. Мы не были знакомы, но я слышала о ней. Она была из черной ветви Мэйфейров. Не могу вспомнить. Кажется, это была Лили Мэйфейр, да, или Лорен Мэйфейр… Я презираю Лорен, у нее злые мысли… Лорен рассказала мне о том, что существует множество цветных Мэйфейров, а эта самая Меррик ближе всех к нам. Меррик была очень сильным медиумом. Она слышала о нас, о клане с Первой улицы, но не хотела идти на контакт с нами. Большую часть своей жизни она провела в Таламаске, и мы о ней ничего не знали. А Мэйфейры предпочитают знать все и обо всех.
Лорен рассказывала, что она как-то приходила, эта Меррик Мэйфейр. В тот день наш дом был открыт, мы праздновали окончание восстановительных работ, которыми занимался Майкл, и устроили вечер в честь реставраторов и всех, кто выступает в защиту старины. Плохие времена прошли, а Мона еще не заболела. Эта Меррик, представь, пришла на Первую улицу с толпой гостей только для того, чтобы увидеть ядро клана. А нас там не было. Мы не знали.
Эти слова пронзили меня, как клинок. Я взглянул на Стирлинга. Ему тоже было больно. В моей памяти вспыхнула картина: Меррик восходит на горящий алтарь и забирает с собой в Огонь призрака, который терзал Квинна всю его жизнь. Невозможно признаться. Невозможно оживить. Невозможно помочь.
Но Роуан рассказывала о событиях, которые произошли задолго до того вечера, когда Меррик ушла навсегда. Роуан рассказывала о том времени, когда Меррик обратилась к нам.
– А потом она исчезла, – сказала Роуан. – В Таламаске ничего не могли понять. Меррик ушла. Пошли слухи о злых силах. Это было, когда Стирлинг отправился на Юг.
Роуан посмотрела на Стирлинга. Он был напуган, но сохранял спокойствие.
Роуан снова опустила глаза и продолжила, в ее тихом голосе чувствовалась близость истерики.
– О да, – обратилась она ко мне, – я знаю. Тогда мне казалось, что я теряю рассудок. Я построила Мэйфейровский медицинский центр не для того, чтобы стать безумным ученым. Безумный ученый способен на чудовищные вещи. Доктор Роуан должна быть хорошим доктором. Я создала этот огромный Центр, чтобы доктор Роуан Мэйфейр посвятила себя добру. Как только мой план начал осуществляться, я уже не могла позволить себе погрузиться в безумие. Я не могла думать о Талтосах, о том, куда они ушли, не могла предаваться мечтам о странных существах, которые когда-то встретились на моем пути, а потом бесследно исчезли. Дочь Моны. Мы сделали все возможное, чтобы найти ее. Но я не могла жить в мире теней. Я должна была жить здесь, жить для обычных людей, подписывать контракты, разрабатывать проекты, собирать персонал по всей стране. Должна была летать в Швейцарию и Вену на собеседования с врачами, желающими работать в идеальном медицинском центре, который превосходит все другие и по качеству оборудования, и по уровню персонала, по условиям контракта и по перспективам.
Эта миссия привязала меня к миру реальности, заставила до предела использовать свой врачебный дар…
– Роуан, – прервал ее Квинн, – то, что ты сделала, грандиозно. Ты говоришь так, будто не веришь в реальность существования Центра, когда тебя там нет. Но все остальные знают, что Центр работает.
Роуан, не сбиваясь, будто не слышала слов Квинна, продолжила свой рассказ. Слова полились из нее неудержимым потоком:
– Все приходят туда. Те, кто не давал жизнь Талтосам, те, кто никогда не видел призраков, никогда не закапывал тела в Диком Саду, те, кто никогда не видел Детей Крови, кто даже рассчитывать не может на встречу со сверхъестественным. Там помогают самым разным людям, это место – реальность для них, вот что важно. Я не могу оставить это, не могу даже укрыться в кошмарах или запереться в своей комнате и марать бумагу. Не могу подвести своих интернов и резидентов, лаборантов и команду исследователей. Со всей моей подноготной, я в душе нейрохирург и ученый, я привнесла в этот гигантский организм очень много личного. Я не могу сбежать, не могу подвести, не могу подвести сейчас, я должна быть там, я не могу…
Роуан оборвала рассказ и прикрыла глаза, правая рука, лежащая на столе, сжалась в кулак.
Майкл с тихой грустью смотрел на жену.
– Продолжай, Роуан, – сказал я. – Я слушаю тебя.
– Ты злишь меня, – глухо и отрывисто сказала Мона. – Я тебя ненавижу.
Я был в шоке.
– О да, ты всегда меня ненавидела, – Роуан повысила голос, но не подняла свои чудесные глаза. – Потому что я не помогла тебе. И я не смогла найти Морриган.
– Я тебе не верю! – заявила Мона.
– Она тебя не обманывает, – сдержанно сказал Квинн. – Вспомни, что ты только что сказала. Ты долго болела и не знала, что происходит.
– Мона, дорогая моя, мы не знаем, где сейчас Морриган, – сказал Майкл.
Мона прислонилась к Квинну, а он положил руку ей на плечо.
– Поделись с нами, Роуан, – сказал я, – расскажи то, что ты должна рассказать. Я хочу услышать это.
– О да, конечно, – сказала Мона, – поведай нам сагу о Роуан.
Я наклонился к ней, сжал ее голову в ладонях и прошептал на ухо:
– Мона, это смертные, а со смертными мы всегда должны быть терпеливы. Теперь все не так, как раньше. Возьми себя в руки. Усмири свою смертную злобу и зависть. Здесь для них не место. Разве ты не понимаешь, что теперь у тебя есть силы на поиски Морриган? А здесь, сейчас, на карту поставлены судьбы других членов твоей семьи.
Мона неохотно кивнула головой, но в душе не согласилась с моими словами. Болезнь отдалила ее от этих людей, и я только теперь начинал понимать насколько. Конечно, они каждый день навещали ее в больнице, но она все дни напролет была под действием наркотиков, мучилась от боли и одиночества.