Легкий шорох вернул меня к реальности. Человек в домике для прислуги проснулся и бежал по деревянным ступенькам в сад. Захлопнулась сетка от комаров. Легкие шаги зашуршали по опавшей листве.
Это мог быть гном или какое-нибудь создание, появившееся из слоновьих ушей или папоротника, но оказалось, что это просто старушка – крохотное создание со сморщенным личиком, черными глазками и двумя тонкими седыми косичками с вплетенными в них розовыми ленточками. На ней был халат в цветочек и ворсистые шлепанцы на твердой подошве.
– Долли-Джин! – закричала Мона и бросилась навстречу старушке.
Она подхватила кроху на руки и закружилась на месте.
– Господи Всемогущий! – воскликнула Долли-Джин. – Глазам не верю, это же Мона Мэйфейр! Дитя, немедленно поставь меня и расскажи, что с тобой произошло. Посмотрите-ка на эти туфли. Роуан Мэйфейр, почему ты не сказала мне, что это дитя здесь. А ты, Майкл, опоил меня ромом. Думаешь, твоя матушка на небесах не видит, чем ты занимаешься? Решил избавиться от меня? Думаешь, я не знаю? Знаю. Ты только посмотри на Мону! Чем вы ее накачали?
Мона даже не сознавала, что держит старушку на руках, и не понимала, как странно это смотрится со стороны.
Все присутствующие лишились дара речи.
– О Долли-Джин, как давно, как давно мы не виделись, – с рыданием в голосе говорила Мона. – Мне даже не вспомнить, когда мы последний раз виделись. Я была взаперти, отключилась от мира. А когда они сказали мне, что Мэри-Джейн Мэйфейр снова сбежала, я просто впала в ступор.
– Я знаю, малышка моя, – сказала Долли-Джин, – но меня к тебе не пускали: у них там свои правила. Только ты не думай, я каждый день молилась за тебя, перебирая четки. А что до Мэри-Джейн, так в один прекрасный день у нее закончатся деньги и она вернется домой. Или объявится в каком-нибудь морге с биркой на ноге. Мы найдем ее.
К этому моменту мы все встали из-за стола. Все, кроме Роуан. Она осталась сидеть на месте, словно ничего особенного не произошло. Майкл быстро перехватил невесомую Долли-Джин у Моны и усадил ее на стул между собой и Роуан.
– Долли-Джин, Долли-Джин! – рыдала Мона, пока Квинн препровождал ее к столу.
Роуан даже не взглянула ни на Мону, ни на Долли-Джин, она смотрела в пустоту и что-то невнятно шептала, явно думая при этом о своей собственной жизни, обо всем, что пришлось пережить ей самой.
– Хорошо, уймись, Долли-Джин, и ты тоже, Мона, пусть Роуан говорит, – сказал Майкл.
– А ты, черт возьми, кто такой? – обратилась ко мне крохотная старушка. – Матерь Божья, откуда ты взялся?
Роуан резко повернулась к старушке и посмотрела на нее с явным удивлением. А потом снова отстранилась от окружающего и погрузилась в свои богатые на события воспоминания.
Долли-Джин притихла и перестала возбужденно подскакивать на стуле.
– О господи, – пробормотала она, – бедняжка Роуан, она снова в отключке. – Старушка перевела на меня взгляд, челюсть у нее отвисла, и она завопила: – Я знаю, кто ты!
Я не смог сдержать улыбку.
– Пожалуйста, Долли-Джин, – попросил Майкл, – есть вопросы, которые нам надо прояснить.
– Иисус, Мария и Иосиф, – воскликнула неугомонная старушка, на этот раз глядя на Мону, которая поспешно утирала последние слезы. – Малышка моя, Мона Мэйфейр, Дитя Крови! – Потом ее глазки обнаружили за столом Квинна, челюсть отвисла во второй раз, и она снова завопила: – Это тот черноволосый!
Роуан повернулась к Долли-Джин и зло прошептала:
– Нет, это не он. Это Квинн Блэквуд. Ты знаешь, он всегда любил Мону.
Роуан произнесла это так, будто в этом ее заявлении заключался ответ на все вопросы во вселенной.
Долли-Джин дернулась на стуле и своими маленькими глазками уставилась на Роуан, которая гневно смотрела на нее, будто никогда раньше не видела.
– О, девочка моя, бедная моя девочка, – сказала Долли-Джин и погладила своими ручонками Роуан по голове. – Дорогая моя девочка, не надо так грустить, ты всегда так за всех переживаешь. Вся в меня.
Роуан смерила старушку долгим взглядом, словно не поняла ни слова из того, что та сказала, а потом снова то ли задремала, то ли глубоко задумалась.
– В четыре часа, сегодня днем, – сказала Долли Джейн, продолжая гладить Роуан по голове, – эта бедная душа прямо вот в этом дворе копала себе могилу. Я заметила, как старательно ты ее скрыл, Майкл Карри, ты ведь думаешь, что все можешь скрыть. А когда я пришла сюда и спросила ее, что она делает, стоя в грязной яме, она попросила меня взять лопату и закопать ее живьем.
– Замолчи, успокойся, – прошептала Роуан, глядя куда-то вдаль, словно прислушиваясь к звучанию ночи. – Сейчас время увидеть нечто большее. Избранных стало больше. Это ближний круг. Будь достойна войти в него, Долли-Джин. Веди себя тихо.
– Хорошо, девочка моя, – согласилась старушка, – тогда продолжай свой рассказ. А за тебя, моя непоседливая Мона, я обещаю дни напролет молиться, и за тебя, Квинн Блэквуд, и за тебя, блондинчик. Ты великолепное создание! Ты думаешь, я не знаю, кто ты, но я знаю.
– Благодарю, мадам, – тихо произнес я.
– Итак, вы все сохраните наш секрет? – подал голос Квинн. – Ситуация для нас становится все более опасной. К чему все это приведет?
– Ваш секрет никто не выдаст, – сказал Стирлинг. – Давайте все проясним. В любом случае, обратного пути нет.
– Да с чего ты взял, что мы попытаемся заставить весь клан Мэйфейр поверить в существование Детей Крови? – Долли-Джин рассмеялась и хлопнула ладонями по столу. – Вот смех! Мы даже в Талтосов не можем заставить их поверить! Этот блестящий доктор, вот она перед вами, она не может заставить их поверить в существование брюхоногих моллюсков, не может их убедить соблюдать осторожность, чтобы не произвести на свет ходячих младенцев. Ты думаешь, они станут нас слушать, если мы начнем им рассказывать о Детях Крови? Сладкий, они просто бросают трубку, когда мы звоним.
В какой-то момент мне показалось, что Роуан готова взорваться. Сверкая глазами, она смотрела на Долли-Джин. Ее всю трясло, лицо ее стало белым, а губы беззвучно шевелились.
А потом я услышал поразивший меня смех. Легкий, свободный. Лицо Роуан стало по-девичьи очаровательным.
Долли-Джин пришла в восторг.
– А ты не знала? – воскликнула она, обращаясь к Роуан. – Ты не сможешь заставить их поверить в пневмонию! В грипп не сможешь заставить поверить!
Роуан кивнула. Смех постепенно стих, его сменила улыбка. Таких эмоций на лице Роуан мне еще не приходилось видеть, и это зрелище доставляло истинное удовольствие.
Мона рыдала и сквозь слезы пыталась что-то говорить.
– Долли-Джин, пожалуйста, уймись, – сказала она. – Нам тут надо решить важные вопросы.
– Тогда принеси мне ром, – сказала старушка. – Ради всего святого, пошевели своими молоденькими ножками, ты знаешь, где его искать. Нет, знаешь что, принеси-ка мне «Амаретто» и стаканчик к нему. Вот тогда я буду окончательно счастлива.
Мона в секунду вскочила и помчалась через луг к бассейну. Высокие каблуки зацокали по каменным плитам, Мона обогнула бассейн и вбежала в дом.
Майкл покачал головой.
– Если ты выпьешь ликер, – прикидывая что-то в уме, сказал он, – после всего выпитого тобой рома, тебя стошнит.
– Меня с рождения тошнит, – парировала старушка. Стирлинг с ужасом смотрел на Долли-Джин. Я чуть не расхохотался.
Роуан продолжала улыбаться. Это было так мило и так искренне.
– Я вылью всю бутылку тебе в глотку, – спокойно, но убедительно сказала она Долли-Джин своим хрипловатым голосом. – У тебя из ушей польется.
Старушка от смеха запрыгала на стуле, а потом сжала лицо Роуан в ладонях.
– Ну вот, я тебя развеселила, ты смеешься, с тобой все в порядке, моя гениальная девочка, мой доктор, моя леди-босс, хозяйка дома. Я люблю тебя, девочка, я единственная из Мэйфейров не боюсь тебя. – Долли-Джин поцеловала Роуан в губы и отпустила. – Просто продолжай заботиться о людях – за этим Господь и прислал тебя на эту Землю. Это твой долг.
– А я снова и снова терплю неудачу, – сказала Роуан.
– Нет, ты не права, дорогая, это не так, – возразила Долли-Джин. – Построй еще один корпус больницы. И не мучай себя, сладкая моя.
Роуан откинулась на спинку стула, прикрыла глаза и, казалось, задремала.
Через лужайку на всех парусах летела Мона с подносом в руке. На подносе стояли бутылки с ликерами и сверкающие рюмки.
Мона поставила поднос на стол.
– Дайте я посчитаю. У нас имеется три человека, – с этими словами она поставила рюмки напротив Стирлинга, Майкла, Долли-Джин и Роуан. – О нет, четыре. Отлично, теперь у каждого человека есть рюмка.
Я думал, Квинн от унижения под землю провалится. Мне же было просто неприятно.
Майкл подхватил бутылку «Айриш мист» и налил немного в свою рюмку. Долли-Джин взяла бутылку «Амаретто» и отхлебнула из горлышка. Стирлинг плеснул себе глоток солнечного коньяка и пригубил. Роуан не сделала ни того, ни другого, ни третьего.
Повисла пауза, во время которой Мона заняла свое место.
– Роуан, – сказал я, – ты пыталась рассказать о том, как узнала о нашем существовании. Ты говорила о Меррик Мэйфейр, о том времени, когда она исчезла из Таламаски.
– О, превосходный ликер, – похвалила Долли-Джин и отпила еще «Амаретто». – Не могу удержаться. Давай, Роуан, если уж ты решила говорить, я хочу послушать. Продолжай, будто я тебя тут и не смешила.
– Ты должен понимать, что для нас значит Таламаска, – сказала Роуан. Она немного помолчала и продолжила, голос ее, казалось, заполнил весь сад: – Уже тринадцать поколений Мэйфейров знают о Таламаске. Мона понимает, о чем я. Квинн, не знаю, поймешь ли ты нас когда-нибудь, но мы могли рассказать им обо всем. Они все знают о Талтосах. Все. Прийти к ним все равно что прийти на исповедь. По стойкости и убежденности их Орден может сравниться с Римской церковью. Стирлинг так терпелив. Мона любила их.
– Не надо говорить так, будто нас здесь нет, – возмутилась Мона.