ных тела: высокого черноволосого мужчины с седыми висками и рыжеволосой женщины. Глаза у обоих закрыты, лица безмятежны. Они лежали обнявшись. В белых одеждах из хлопка, босые – спящие под покровом из инея ангелы.
С головы до ног они были усыпаны замерзшими, но некогда прекрасными цветами, только лица оставались открытыми.
Я отошел в сторону, чтобы другие могли заглянуть в камеру. Я разглядывал замерзшие подтеки на полу, пятна на коже «спящих» Талтосов, любовался их спокойствием, их объятиями.
Миравиль тихонько вскрикнула:
– Отец! Мать!
Оберон вздохнул и отвернулся.
– И вот через все века он так закончил свой путь, – пробормотал он. – От рук собственных детей. А она, она могла прожить тысячу лет. А кто принес сюда цветы, позвольте поинтересоваться? Это ты, Лоркин? Ты, которая предала все, во что они верили? Это должно было случиться. Ты мелкая отступница. Пусть Господь простит тебя за то, что ты встала на сторону наших врагов. Ты сама привела их сюда?
Мона шагнула в освещенный прямоугольник дверного проема.
– Это моя дочь, – прошептала она.
Ни слез, ни рыданий.
Я почувствовал, как рухнули все ее надежды, все мечты, как умерла ее любовь. Я видел по ее лицу, что она смирилась с горечью потери.
Миравиль плакала.
– Значит, он сделал их твердыми как лед, – всхлипывала она и не переставая рыдала, закрыв лицо ладонями.
Я опустился на колени возле замороженной пары Талтосов и положил ладонь на лоб мужчины. Холодный и твердый.
Если в этом теле и присутствовала душа, я этого не ощущал. Но мог ли я в чем-то быть уверен? То же и с рыжеволосой женщиной, которая была так похожа на Мону.
Я осторожно вышел из морозильной камеры в теплую кухню и обнял Мону. Ее трясло, но она не плакала, только щурилась от холодного тумана. Наконец она взяла себя в руки и повернулась к Миравиль.
– Идем, дорогая. Давай закроем эту дверь и подождем, пока к нам не придут на помощь.
– Но кто может нам помочь? – спросила Миравиль. – Лоркин заставит нас делать все, что она захочет. А все остальные умерли.
– Не волнуйся из-за Лоркин, – сказал Квинн.
Оберон зло вытер слезы и снова с любовью обнял Миравиль. Потом он протянул свою длинную руку, погладил Мону по голове и привлек к себе.
Мы закрыли дверь в морозильную камеру.
– Квинн, – сказал я, – набери для меня номер Первой улицы, а потом передай мне телефон.
Квинн ловко, не отпуская Лоркин, одной рукой набрал нужный номер.
Милое задумчивое лицо Лоркин ничего не выражало. Оберон, по-прежнему державший в своих объятиях Мону и Миравиль, смотрел на нее с нескрываемой ненавистью.
– Следи внимательно, – шепнул я Моне.
А потом взял у Квинна телефон.
– Это Лестат. Мне надо поговорить с Роуан о Морриган.
– Что тебе удалось узнать, Лестат? – долетел до меня ее хрипловатый голос.
Я рассказал ей все.
– Как быстро ты сможешь сюда добраться?
Мона вырвала у меня телефон.
– Роуан, они могут быть живы! Их еще можно оживить!
– Они мертвы, – сказала Лоркин.
Мона вернула телефон.
– Вы меня дождетесь?
– Мы ночные существа, любимая, – ответил я. – Так что, как это принято говорить у смертных, поторапливайся.
Реактивный самолет приземлился на острове в два часа ночи. Ему едва-едва хватило для этого маневра посадочной полосы.
К этому времени мы с Моной, оставив Оберона и Лоркин под присмотром Квинна, два часа кряду очищали остров от трупов. Кроме того, мы скормили ненасытному морю обуглившиеся обломки вертолета. Неприятное занятие, но спокойные волны Карибского моря невзыскательны и быстро прощают любые грязные подношения.
Незадолго до приземления самолета мы с Моной обнаружили берлогу Лоркин. Весьма комфортабельную, кстати. Там стоял компьютер, который действительно был связан с внешним миром и забит информацией о наркоторговцах, об их счетах в как минимум дюжине банков.
Но более всего нас поразила загруженная в компьютер информация медицинского характера: бесчисленные статьи из уважаемых источников на самые разные темы – от диет до нейрохирургии, шунтирования и удаления опухолей головного мозга.
В действительности там было столько информации, что мы не могли ее всю просмотреть.
А потом мы наткнулись на страницы, посвященные Мэйфейровскому медицинскому центру.
И в этот момент, находясь в странном месте в атмосфере насилия и таинственности, я осознал, насколько грандиозным проектом был Мэйфейровский медицинский центр – дерзким и многообещающим. Я просматривал планы больницы и лабораторий, списки докторов и научных сотрудников.
Вдобавок ко всему Лоркин загрузила в компьютер статьи о самом Центре, которые появлялись в разных медицинских журналах.
И под конец мы добрались до материалов, касавшихся непосредственно Роуан Мэйфейр – ее карьеры, научных достижений, личных планов и перспектив развития медицинского центра, ее пристрастий и устремлений.
У нас не было никакой возможности ознакомиться со всем этим материалом, и мы решили забрать микропроцессор с собой. Выбора у нас не было. И микропроцессор Оберона тоже надо было забрать с острова. Нельзя было оставлять чужакам свидетельства о произошедшей здесь трагедии.
Первыми по трапу самолета сошли Роуан – в джинсах и простой белой рубашке – и Стирлинг в твидовом костюме. Они мгновенно отреагировали на представших перед ними Талтосов. Если быть точным, Роуан онемела от шока.
Я презентовал Роуан микропроцессоры от двух компьютеров, она передоверила их своему ассистенту, а тот отнес их в самолет. Лоркин непроницаемым взглядом наблюдала за Роуан. Мне показалось, что выражение ее глаз смягчилось, хотя, возможно, все это было только маской. Пока мы ожидали самолет, она не проронила ни слова и, по всей видимости, не собиралась менять тактику.
Миравиль хныкала. Оберон избавился от банданы, причесал свои длинные волосы и выглядел более чем презентабельно. Он снизошел до кивка в адрес Роуан.
– Где тела? – спросила Роуан у Моны.
По трапу самолета один за другим спускались мужчины в белой униформе, они несли что-то похожее на внушительных размеров спальный мешок и еще какое- то снаряжение, предназначение которого осталось для меня загадкой.
Мы вернулись к морозильной камере.
Все это время Лоркин не протестовала, хотя Квинн продолжал крепко держать ее за руку. Ее удивительные зеленые глаза сфокусировались на Роуан, лишь изредка она поглядывала на Оберона, который не переставал сверлить ее исполненным ненависти взглядом.
Роуан осторожно, как и я чуть ранее, вошла в морозильную камеру. Она тщательно осмотрела тела, ощупала заледеневшие потеки на полу, изучила пятна на коже Талтосов, потом прикоснулась ко лбу каждого и отошла в сторону, позволяя команде ассистентов подготовить тела к погрузке в самолет.
Роуан посмотрела на Мону:
– Они мертвы. Они уже давно умерли. Вероятнее всего, сразу после того, как их сюда поместили.
– А может, и нет! – с отчаянием в голосе возразила Мона. – Может, они способны перенести холод, который не можем перенести мы.
У нее тряслись губы, она была такой потерянной и хрупкой в своем черном платье со страусиными перьями.
– Их больше нет, – настаивала Роуан.
Слова ее звучали не жестоко, но очень серьезно. Я видел, что она изо всех сил старалась не дать волю слезам.
Миравиль опять начала причитать:
– Отец… Мать…
– Следы разложения налицо, – сказала Роуан. – Температура не всегда поддерживалась на одном уровне. Они умерли не от удушья. Они уснули, как люди, замерзающие в снегу.
В конце они, возможно, еще были теплыми и умерли во сне.
– О, это так прекрасно, – совершенно искренне сказала Миравиль. – Ты так не думаешь, Мона? Так мило. Лоркин, ты не думаешь, что это чудесно?
– Да, дорогая, – тихо ответила Лоркин. – Тебе не надо больше о них беспокоиться. Их цель достигнута.
Лоркин так долго молчала, что этот ее порыв застал меня врасплох.
– И какова же была их цель? – спросил я.
– Они хотели, чтобы Роуан узнала о том, что с ними случилось, – спокойно сказала Лоркин. – Чтобы Скрытый народ не исчез с лица Земли.
Роуан вздохнула. Невыразимая печаль отражалась на ее лице.
Потом она развела руки в стороны и выпроводила нас из кухни – так врач уводит посетителей от смертного ложа.
Мы вышли на теплый воздух. Окружающий пейзаж казался таким благостным, мерно накатывали на берег волны, остров очистился от насилия.
Я посмотрел на освещенные дома, на темную массу джунглей и еще раз исследовал их на предмет присутствия людей или Талтосов. Плотность живых тварей была так велика, что разобраться, кто есть кто в этих джунглях, мне было не под силу.
Я чувствовал себя совершенно опустошенным, но в то же время меня крайне волновали оставшиеся в живых Талтосы. Что конкретно ожидало их в недалеком будущем? Команда ассистентов с замороженными телами на носилках пробежала мимо нас к самолету. Мы же, не торопясь, шли по взлетно-посадочной полосе.
– Отец действительно просил об этом, он хотел, чтобы их заморозили? – искренне спросил Оберон, в его голосе больше не слышались пренебрежительные интонации. – Он добровольно пошел на такую смерть?
– Так Родриго всегда говорил, – ответила Миравиль, всхлипывавшая в объятиях Стирлинга. – Отец сказал мне, чтобы я спряталась от плохих людей, поэтому меня с ним не было. Они нашли меня только на следующий день. Мы с Лоркин укрылись в домике рядом с теннисными кортами. Мы не знали, что произошло. Мы больше не видели ни Отца, ни Мать.
– Я не хочу садиться в этот самолет в качестве пленницы, – очень вежливо сказала Лоркин. – Я бы хотела знать, куда меня отправляют. Мне непонятно, кто руководит этой операцией. Доктор Роуан, не могли бы вы прояснить ситуацию?
– В данный момент, Лоркин, ты жертва обстоятельств, – так же вежливо ответила ей Роуан.
С этими словами она достала из кармана джинсов шприц и, пока Лоркин отчаянно пыталась вырваться, всадила иглу в ту руку, за которую ее держал Квинн. Лоркин цеплялась за одежду Квинна, но в конце концов сползла вниз и отключилась.