Оберон с недоброй улыбкой наблюдал за происходящим.
– Вам следовало перерезать ей глотку, доктор Роуан, – сказал он, приподняв одну бровь. – Собственно, я мог бы переломать ей все кости, если бы вы были так добры и позволили мне сделать это.
Миравиль вырвалась из нежных объятий Стирлинга и уставилась на Оберона.
– Нет-нет, ты не сможешь так ужасно поступить с Лоркин. Лоркин не виновата, что она такая умная и все понимает! Оберон, ты не можешь плохо с ней поступить, только не сейчас.
Мона горько усмехнулась.
– Что ж, Роуан, кажется, ты получила вожделенный экземпляр, – сказала она срывающимся от волнения голосом. – Подсоедини ее к своим умным приборам, проведи вивисекцию, заморозь ее по кусочкам, заставь вырабатывать чудодейственное молоко Талтосов!
Роуан безучастно смотрела на Мону. Я не мог даже понять, слышит она обращенные к ней слова или нет.
Она громко позвала помощников из самолета.
Мы молча наблюдали, как Лоркин уложили на носилки с ограничителями и погрузили на борт.
Стирлинг сопровождал Миравиль, а та все оплакивала Отца и Мать.
– Если бы только Отец позвонил Роуан, когда хотел это сделать. Но Мать так его ревновала. Она знала, что он любит Роуан Мэйфейр. Если бы Отец ее не послушал. А теперь от Скрытого народа остались только мы трое.
Роуан услышала причитания Миравиль и посмотрела на меня. Мона тоже все слышала и мрачно взглянула на Роуан.
Оберон являл собой воплощение релаксации. Веки снова опущены, слезы еще не просохли на щеках. Он стоял, переместив центр тяжести на один бок, держа руки в задних карманах джинсов, и внимательно разглядывал Роуан.
– Только не говорите, – растягивая слова, сказал он, – что хотите, чтобы я тоже забрался в этот самолет и отправился вместе с вами в ваш Центр медицинских чудес.
– А куда еще ты можешь отправиться? – так же равнодушно поинтересовалась у него Роуан. – Собираешься оставить Миравиль и Лоркин?
– Роуан – твоя родственница, – вмешалась Мона, голос ее звучал, как натянутая струна. – Она ваша семья, Оберон, она о вас позаботится. Если у тебя осталась хоть крупица здравомыслия, забудь на время о сарказме, не будь таким желчным, садись в самолет и веди себя прилично. Скоро ты убедишься, что принадлежишь к роду чрезвычайно богатых и невероятно щедрых людей.
– Твой оптимизм меня растрогал, – пренебрежительно ответил Оберон. – Не следует ли мне сделать вывод, что именно твоя преданность этому клану невероятно щедрых людей вынудила тебя бежать от них с парочкой Охотников за Кровью и позволить превратить себя в то, чем ты стала?
– Оберон, – сказал я, – я ведь тебя освободил.
– Ну вот, началось! – Он закатил глаза. – Ради святого Хуана Диего, мне следует вести себя прилично с Роуан Мэйфейр, единственной представительницей рода людей, которую Отец действительно любил, не следует выдавливать Лоркин глаза при первом удобном случае или делать что-нибудь более изощренное.
– Именно, – подтвердил я. – Прояви к Роуан уважение, сотрудничай с ней, ты от этого ничего не потеряешь. И не прыгай на Миравиль, а то еще забеременеет. Договорились? А почувствуешь искушение, вспомни о святом Хуане Диего.
Оберон усмехнулся, воздел руки к небу, потом опустил их и продемонстрировал раскрытые ладони, после чего поднялся по трапу в самолет.
– Этот Диего, должно быть, настоящий святой, – прошептала Роуан.
– В самолете Оберон тебе все о нем расскажет, – сказал я.
– Подождите, я забыл статуэтку! – крикнул Оберон, уже с порога самолета. – И как только меня угораздило?
– Обещаю доставить ее тебе, – крикнул в ответ я. – Кроме того, Мэйфейры купят тебе все, что ты пожелаешь. Ступай в самолет.
Оберон послушался меня, но через секунду снова появился в дверях:
– Только помни: эта статуэтка связана с чудом! Ты должен забрать ее!
– Я не собираюсь оставлять ее здесь, – заверил я Оберона, и он исчез в салоне самолета.
У трапа с нами осталась только Роуан.
– Куда вы теперь? – спросила она.
– Ферма Блэквуд, – сказал Квинн. – Нас трое, мы держимся вместе.
Роуан посмотрела на меня. Никто никогда не смотрел на меня так, как смотрела Роуан.
Она кивнула на прощание и повернулась, чтобы уйти, но потом развернулась на сто восемьдесят градусов и обняла меня за шею. Теплое живое существо доверилось мне, и в этот момент все барьеры рухнули.
Я целовал ее так, как будто мы были одни, осыпал поцелуями, пока они не превратились в только нам одним понятный язык. Роуан прижалась ко мне, груди ее напряглись, я сжал ее бедра и закрыл глаза. Разум мой помутился, казалось, моя плоть вытеснила его или чувства захлестнули меня настолько, что разум уже не мог подсказать, что делать. Наконец Роуан отстранилась, и я повернулся к ней спиной. Жажда крови парализовала меня. Желание лишало разума. А потом на волю вырвалась любовь, истинная непорочная любовь.
Я стоял без движения и пытался осознать случившееся. Истинная любовь. И вдруг я непроизвольно связал то, что происходило со мной, с тем чувством, которое испытал, когда целовал на краю болота призрак Пэтси. Непорочная любовь.
Мое сознание вернулось на столетия назад, словно механизм совести включился в режим поиска греха, а до этого только выжидал, когда наступит момент непорочной любви. Мне были знакомы эти мгновения, скрытые от посторонних глаз, негромкие, редкие и ослепительно яркие. Они великолепны сами по себе, знает о них предмет любви или нет, – это волшебное чувство любви…
Перед моими глазами вспыхнула картинка: Эш и Морриган, а над ними поднимается белый туман – символ истинной любви.
Картинка исчезла. Квинн увлек меня за собой подальше от ревущих двигателей самолета. Мы молча сошли с бетонной полосы.
Самолет разогнался, начал плавно подниматься к небу и наконец исчез в облаках.
Еще одна тайна вплелась в древнюю историю Карибского моря: крохотный остров, пропитанный кровью, – уникальное место, ставшее очевидцем бесчисленных трагедий.
Мона смотрела на море, ветер развевал ее пышные рыжие кудри. В глазах ее стояли слезы. Поистине воплощенная скорбь.
Это было ее началом? Настоящим началом моей совершенной малышки?
Я подошел ближе. Я не хотел мешать ей, но она протянула ко мне руку и привлекла к себе.
– Я хотела их найти. – Мона прислонилась ко мне и смотрела куда-то вдаль. – Это была моя мечта, мечта, которая вышла за границы Темной Крови, мечта, которая помогла мне пройти через нескончаемую боль, прежде чем я получила Темную Кровь.
– Знаю, – сказал я. – Я понимаю тебя.
– Я мечтала найти мою Морриган, хотела убедиться в том, что она счастлива. Мечтала снова узнать ее, со всеми ее странностями. Мы бы разговаривали с ней ночи напролет и целовали друг друга. Наши жизни только соприкоснулись, а нас разлучили. А теперь… Теперь все кончено.
Я помолчал, уважая ее чувства.
– Они действительно жили счастливо довольно долгое время, – после паузы заговорил я. – Оберон рассказывал нам об этом. Несколько лет они жили как Скрытый народ.
Я постарался как можно подробнее напомнить ей обо всем, что нам рассказывал Оберон.
Мона медленно кивнула головой, неотрывно глядя на морскую гладь. Мой рассказ не произвел на нее впечатления.
– Они должны были позвать нас на помощь! – прошептала она. – Майкл и Роуан смогли бы им помочь! Ох, как неразумно! Только подумай, Морриган не позволила ему позвонить Роуан. Потому что она ревновала! О, Роуан, Роуан!
Я не стал делиться ней своими мыслями.
– Возвращаемся на ферму Блэквуд, – сказал Квинн. – У тебя еще будет время погоревать и время познакомиться ближе с Миравиль, Обероном и даже с Лоркин.
Мона покачала головой.
– Нет, – сказала она. – Эти Талтосы не для меня. Не теперь. Миравиль чистое и податливое существо, в ней нет моей страсти, нет неистовства ее матери. Цепочка оборвалась. Морриган ушла, страдая. Они позаботятся о Миравиль. Несчастное нежное существо – порождение древнего Талтоса и мутанта. Мне нечего дать Миравиль. Оберон? Мне трудно его понять, да и что я могу ему дать? Он убьет Лоркин, раньше или позже, но убьет. Вы так не думаете? И как Роуан сможет удержать Лоркин? Это не моя забота. Меня это не интересует. Я хочу быть с вами, вы мой народ.
– Не принимай сейчас никаких решений, – посоветовал я.
Мне было бесконечно жаль Мону, а в глубине души не давали покоя проблемы, которые предстояло решить Роуан.
– Маарет все ясно изложила, – все тем же страдальческим голосом продолжила Мона. – Таков естественный порядок вещей. То, что произошло, было неизбежно.
– Может, да, а может, и нет, – возразил Квинн. – Но теперь все кончилось.
Я обернулся и посмотрел на светящиеся вдалеке окна отеля. За широким пляжем с редкими огнями вставала непроницаемая стена джунглей. Я искал. Мелкие животные в диких зарослях, тамаринды, птицы, какой-то зверь покрупнее – может быть, дикий кабан. Я не мог определить точно.
Несмотря ни на что, мне не хотелось покидать этот остров. Сам не знаю почему.
Я хотел пройти через эти джунгли. Густые джунгли, так и оставшиеся для меня загадкой. Но времени на это не было.
Мы попрощались с островом. Квинн обнял Мону, и они поднялись в небо.
Я вернулся за моей любимой статуэткой, а потом взял курс на ферму Блэквуд.
Глава 27
Я сделал остановку в своей квартире, поменял наряд из кожи на черную льняную тройку с бледно-лиловой сорочкой и фиолетовым галстуком и новые сапоги, потом перелетел на ферму Блэквуд, нырнул в кровать тетушки Куин и уснул как убитый.
Статуэтка стояла на прикроватном столике.
Смутно помню, как перед рассветом пришла Мона и доложила, что отправила «таинственной Маарет» электронное письмо с подробным отчетом. Я похвалил ее и велел убираться.
На закате я проснулся, прошел в дом и обнаружил там Стирлинга. Он уже отужинал в компании Томми и Нэша, который в тот вечер планировал поездку в город, и ждал меня на «плетеной» террасе с восточной стороны дома.