Между тем тот достал из шкафа полиэтиленовый пакет, набитый машинописными листами.
— Не подскажете, что делать с наследством?
— Это что, все Андрюшино? — удивилась она.
— Угадали. — Он положил пакет на стол перед Светой. — Часть обнаружили в комнате, где он жил, а часть вернул его приятель. Причем спешно. Испугался чего-то. Кулибин дал ему рукопись книги, потому что тот обещал ее продать знакомому издателю. Но все это блеф. Приятель признался, что тогда крепко выпил и что нет у него никакого знакомого издателя, иначе сам бы издавался со страшной силой, потому как гений! — Следователь сообщил это с самодовольной ухмылкой на лице, а потом опять кивнул на пакет с бумагами. — Так что мне делать с этим? Может, отвезете его матери? Когда она была здесь, я еще не мог ей отдать…
— Мать Андрея выкинет это на помойку.
— Вот как?
— Всю жизнь она считала сына ненормальным. В детстве у него даже был тайник, в котором он прятал от матери стихи. Та их частенько рвала.
Следователь дал ей минуту подумать. Светлана нервно постукивала ногтями по полировке стола.
— А пожалуй, я возьму их себе! — решила вдруг она.
— Правильно! — обрадовался следователь неожиданному избавлению. — Тем более многое здесь посвящено вам.
— Ай! — махнула она рукой и нехотя притянула пакет к себе.
— И еще вот. Книжку записную Кулибина тоже возьмите на память. — И он протянул старый, потрепанный блокнот, который когда-то мозолил ей глаза.
Странно, но в этот момент она почувствовала к нему нежность, как к старому врагу, некогда поверженному и навсегда забытому.
Несколько ночей подряд Светлана Васильевна читала и перечитывала стихи Андрея. «Он так и останется Андреем, — подумалось как-то ей, — а я чем дальше, тем все прочнее — Светлана Васильевна».
Он писал ей стихи с пятого класса. Именно в пятом классе она пришла в эту школу. Девочке льстило, что парень пишет ей стихи. Было чем похвастаться перед подругами. В старших классах это уже начало раздражать, тем более что стихи Андрея Светлане никогда не нравились — слишком вычурные. Стихов она вообще читала мало. Ей нравились Лермонтов, Тютчев, но не Кулибин.
«Надоели мне твои стихи!» — бросила она как-то ему уже в десятом классе, но не писать он не мог. Она этого никогда не понимала.
Кулибин тут же переключился на школьную рок-группу. Парням его тексты пришлись по вкусу.
Теперь же, перечитывая старые и не известные ей стихи, Светлана недоумевала. Стихи оказались очень доступными и вовсе не вычурными. «Просто я стала чуть умней, — догадалась она. — Да и в Литературном институте не дураки сидят — ведь приняли его! И рокеры в свое время на руках Кулибина носили, все звонили ему: мол, Андрюха, сваргань нам что-нибудь эдакое! И Андрюха старался. Сейчас никто и не вспомнит. Где они, эти рокеры? Кто торгует на рынке, а кто в охране у какого-нибудь жлоба!»
Она не узнавала себя. Каждую ночь брала в постель рукопись Андрея и засыпала с ней. Утром спешно подбирала свалившиеся на пол листы, а в голове стучало: «Что со мной? Что со мной?»
Некоторые стихи запомнились сами собой и звучали где-то внутри. От этого дни побежали быстрей и появилось какое-то разнообразие в повседневном существовании. И еще… Появилась тоска. Тоска по нему…
Директор ювелирного магазина Светлана Васильевна Кулибина закрыла за собой дверь кабинета и дважды повернула в замке ключ.
«Не хочу никого видеть, — призналась она себе. — Продавщицы кокетничают с охранниками, охранники строят из себя министров, неудачники приносят в обед колготки, матовые, с хлопком. Маринка ждет встречи Юпитера с Сатурном, а пока что ставит эксперименты по лечебному голоданию на собственных детях, школьный друг Дима бесится с жиру — метит в Наполеоны местного значения!»
Она закурила любимые «Данхилл» и произнесла вслух:
— Боже мой, какая пустыня!
Все чаще в последнее время она сравнивала свою жизнь с пустыней, а себя с отшельником, которому несказанно повезло — он нашел клад, но при этом умирает от жажды.
«Может, Кулибин был прав? В крохотном переулке недалеко от Кремля — там находилась его пустыня, в которой он не искал клада, но впервые был счастлив, потому что никто и ничто не мешало ему заниматься любимым делом, творить…»
Она твердо решила, что издаст на собственные деньги книгу песен Андрея Кулибина. Кому это надо? В первую очередь ей. Для чего, она и сама не знает. Может, чтобы избавиться от тоски по нему?
Это будет маленький тираж — всего каких-нибудь пять тысяч экземпляров. Сердце Светланы обдавало теплой волной при мысли, что пять тысяч незнакомых людей будут читать Андрюшины стихи, многие из которых посвящены ей. Вот только на свой вкус она не может положиться, отобрать самые-самые… Для этого нужен человек, хорошо разбирающийся в поэзии. Но у нее нет таких знакомых. Она попыталась вспомнить кого-нибудь из окружения Андрея, но там были, в основном, музыканты, а не поэты.
И все же ей не хотелось, чтобы какая-нибудь тетя преклонных лет брезгливо копалась в текстах Андрея. В издательство Света должна явиться с готовой книгой.
Она вдруг вспомнила, что кроме рок-клуба Кулибин еще посещал поэтический клуб при университете. Это было в первые годы их совместной жизни, и она здорово его пилила за то, что он проводит вечера непонятно где.
Кулибин никогда не отличался скрытностью и подробно рассказывал ей о поэтических вечерах, о новых знакомых. Но это было слишком давно, чтобы кого-то помнить.
Светлана Васильевна ухватилась за последнюю ниточку, связывающую с тем временем, — потрепанную записную книжку, любезно подаренную на прощание московским следователем.
В книжке мелькало много незнакомых фамилий, но поди узнай, кто из них поэт, посещавший клуб при университете… И тут она споткнулась о фамилию Полякова. «Кто такая Полякова? Что-то я о ней слышала… Ну, как же! Полякова! Он тогда мне все уши прожужжал об этой школьнице. Талантливая поэтесса! Теперь-то она уже наверняка не школьница».
Она заперлась в своем кабинете. Сняла ксерокопию рукописи. Села за стол. Вновь выкурила сигарету — в последние дни она делала это почти постоянно. Вытряхнула содержимое пепельницы в мусорное ведро. Набрала номер.
Ей ответил мягкий, почти детский голос.
— Это Полякова… Кристина? — как бы сомневаясь, пролепетала Света, хотя каким-то неуловимым чутьем уже поняла, что это она. — Вас беспокоит бывшая жена Андрея Кулибина. — Тут она запнулась.
— Я слушаю вас.
— Вы еще помните Андрея?
— Конечно, помню, — улыбнулась Кристина. — У меня пока не развился склероз. Последний раз мы с ним виделись полтора месяца назад. А что случилось?
— Я хочу издать книгу его песен, — прямо заявила Светлана, — но, так как в поэзии не сильна, хотела бы сначала показать вам, чтоб вы помогли мне отобрать лучшие…
— Не поняла. А сам-то он что, не может это сделать?
— Уже не может.
— Как?
— Андрей погиб.
— Я не знала… Простите… — После тягостной паузы Светлана услышала взволнованный, надрывный голос: — Приезжайте ко мне! Прямо сейчас! Немедленно!
И Кристина продиктовала свой адрес.
Отобедав в старинной корчме, они продолжили путь к замку знаменитой вампирши. До него оставалось чуть больше версты. Они ехали шагом, не торопясь. Степные травы пахли весной и наполняли грудь восторгом. Широкие, гайдуцкие штаны развевались на ветру, как пиратские знамена. Кони фыркали, радуясь солнцу. А может, им нравилось позвякивать сбруей в такт перестуку копыт?
— Па, откуда взялось столько вампиров в этих местах? — Сашка с замиранием сердца слушал рассказы отца. Тот явно недодал ему в детстве тех самых историй, которыми так любят потчевать на ночь своих малышей отцы. — Графиня Батори, граф Зизи, барон Ласло Нонч, наконец, Дракула, — загибал пальцы Шандор, — не говоря уже о простых смертных. Эпидемия?
— Вроде того. — Мишкольц подставил свое красивое лицо ветру. — Мадьяры всегда отличались крайней жестокостью и беспощадностью в битвах. Не позавидуешь их врагам. Именно Венгрия стала камнем преткновения на пути турецких полчищ. Не могли турки одолеть этот славный народ. Говорят, что в одной из битв довелось мадьярам сразиться с племенем вампиров. Те, даже умирая, вгрызались клыками в тело, разрывали когтями человеческое мясо, будто дикие звери, и отходили в мир иной с блаженной улыбкой на кровавых устах. Вернувшись из того похода победителями, мадьяры не сразу поняли, что произошло. Поначалу они ликовали, устроили пир горой, наполняли кубки вином в честь великой победы. А потом началась, как ты выразился, эпидемия. Целые деревни вымирали в Венгрии — люди пили друг у друга кровь. Говорят, кто пригубит хоть раз «человеческой водицы», будет корчиться от жажды, пока не насытится вновь этим страшным напитком.
Еще совсем недавно в деревнях Альфельда появлялся на свет какой-нибудь мальчик — даже в самой доброй крестьянской семье — и, не научившись еще толком ходить, начинал до крови кусать домочадцев. — Владимир Евгеньевич улыбнулся и ласково взглянул на сына. — Что, здорово тебя напугал? Скажешь теперь: к черту эту страну! Так ведь это все сказки.
— И вовсе не сказки, — возразил Шандор. — И никуда я не уеду отсюда! Вампирами здесь можно напугать только туриста! А я не турист, — неожиданно тихо закончил он свою несколько раздраженную речь и надулся.
«Видно, парню нелегко далась акклиматизация, — сделал вывод Мишкольц. — Ишь как нахохлился! Прямо зверем смотрит! А сказал-то я, в сущности, чепуху!»
— Ты прав, разумеется, — сразу пошел на примирение отец, — вампиров тут не больше, чем в любом другом месте. Мало ли в истории случаев, когда один прольет кровь — пусть даже каплю — и вот уже льются потоки. В каждом из нас живет вампир. — Он сам удивился сказанному, потому что никогда не чувствовал в себе подобных наклонностей, хотя людей таких встречал множество. И тут он ясно увидел перед собой лужу почерневшей крови. Услышал тошнотворный запах, исходивший от нее. В луже лежал человек, на котором не было живого места.