— Ясно. Это из-за нее ты крестился в соборе?
— Да. — Сашка виновато опустил голову.
— Красивая? — поинтересовался отец.
— Очень! — встрепенулся сын. — Волосы черные, а глаза — как изумруды!
— Ну, если как изумруды, тогда обязательно надо на нее посмотреть! В следующий раз приеду — познакомишь!
По дороге в замок Мишкольц переваривал информацию, полученную от сына. В конце концов, ничего страшного не случилось. Рановато, конечно, думать о женитьбе в пятнадцать лет. Надо бы сначала выучиться. Но одно другому не мешает. Им ведь не придется думать о хлебе насущном, как в свое время пришлось думать ему. А если появится ребенок — тоже не беда. Эржика будет сидеть с ребенком в Сарваше, а Шандор — учиться в Будапеште. Вот только со свекровью бедной Эржике вряд ли повезло! Мишкольц плохо себе представлял, как они уживутся с Наташей.
Что касается двойного вероотступничества сына, он мог только вздыхать про себя и горько улыбаться. И чему тут удивляться? Разве в нем самом не понамешано всякой всячины? То его тянет в степи Альфельда, то к невидимому Богу, а то вдруг он срывается с места и ну колесить по матушке-России, удивляться ее мастерам, упиваться их искусством. Жизнь приучила его к компромиссам. К невероятным компромиссам.
Ему необходимо было вырваться. Не хватало воздуха. Все устали от войны, но не знали, как ее закончить. В организации фактически царило безвластие.
После гибели Кручинина его место занял Череп. Он круто взялся за дела, вернее, за войну. Дела как раз его мало интересовали. Мишкольц даже не успел с ним встретиться, имел только два телефонных разговора.
Люди Черепа устроили несколько «акций», и народа при этом в команде Стара полегло уйма, но сам Дмитрий Сергеевич опять вышел сухим из воды. Провалилась также затея с матерью «звездного босса». Стародубцев успел спрятать свою старушку — поговаривали, за пределами России.
Череп оказался куда менее проворен. В начале ноября он угодил в ловушку вместе с женой и братом. Они ехали на свадьбу к сестре жены. Свадьба игралась в поселке, в ста километрах от города. Он не взял с собой охрану — не хотел пугать родственников, да и они с братом тоже не промах!
Если бы об этом знал Мишкольц, то он, вероятно, предупредил бы Черепа, что именно на этой трассе Стародубцеву удалось перехватить его «караван». А может, и не предупредил бы.
Примерно в середине пути трасса была оцеплена нарядами милиции. Ловили каких-то террористов. Череп еще неудачно пошутил: «Среди нас таких нет, товарищи! Разве что сына назову Терактом?» — и загоготал, указывая на вздутое пузо супруги.
У них проверили документы. Заглянули в багажник и, ко всеобщему изумлению, пропустили.
Было странно ехать одним по пустынной трассе. Брат занервничал: «Что-то здесь не то. Почему они нас пропустили? Почему не посмотрели под сиденьями — там бы им показалось интересней, чем в багажнике?..» Больше он не успел задать ни одного вопроса, потому что в ту же секунду машину разорвало на части.
На поминках в самом престижном ресторане города, в котором раньше безраздельно правил Круча, неожиданно обнаружили отсутствие Мишкольца и послали за ним машину.
Он явился в сопровождении Балуева. У входа их встречали Шалун, Соколов, сын Кривцуна, унаследовавший дело отца, и двое банкиров.
— В чем дело? — сразу перешел в наступление Мишкольц. — Я не собираюсь поминать убийцу Кручинина!
Шалун весь побагровел, но сдержался, промолчал. Организация трещала по швам.
Роль арбитра взял на себя Соколов, бизнесмен со стажем, мужчина тщедушного вида, с брюшком, на тоненьких ножках.
— Володя, — обратился он к Мишкольцу, — сейчас не время для споров. Надо решать, кто возглавит организацию.
— Надо покончить с разборками! — вставил кто-то из банкиров.
Шалун упорно молчал.
«То ли напуган убийством Черепа, то ли взялся за ум?» — прикидывал про себя Володя. Именно от него, от Шалуна, он ожидал неприятностей для всей организации и для себя лично. Но тот не проронил ни слова.
И они поднялись наверх, в казино.
Уселись вокруг карточного стола. Всемером было тесно, зато надежно.
— Мы хотим тебя, Владимир Евгеньевич, — без предисловий начали банкиры.
— Того же самого хотел Круча, — напомнил присутствующим Соколов.
Шалун безмолвствовал, будто разговор его не касался.
— Нет, — твердо заявил Мишкольц. — Я не люблю заниматься не своим делом. И не желаю, чтоб меня упрашивали. А для историков замечу, что Круча поставил вместо себя Кривцуна. Так, может, его сын унаследует и этот трон?
Все перевели взгляды на молодого человека робкого вида, в очках, с мелкими химическими кудряшками на голове. Он был похож на школьника-всезнайку или на шахматиста пятого разряда. Короче, на витающего в эмпиреях бесплотного духа, которого мама не научила ходить.
— Я… я… — начал заикаться от страха и волнения парень, но так и не смог сказать ничего путного.
«Погибло дело Кривцуна, — с горечью подумал Мишкольц. — Этот развалит все в два счета!»
— А мы проголосуем за тебя, и ты не отвертишься, — предложил Соколов.
— Не советую так со мной шутить! — резко ответил Мишкольц. — Мы не на заседании партийного бюро! Это приведет к окончательному расколу!
За карточным столиком установилось тягостное молчание.
— Ну, я не знаю тогда, — развел руками Соколов.
— А может, тебе попробовать, Витя? — обратились к нему банкиры.
— Вы с ума сошли! — подскочил он как ошпаренный и как-то разом вспотел, хотя было не жарко. — Да меня завтра же ухлопают! Нашли авторитета!
— Мы дадим тебе хорошую охрану! — подбадривали банкиры.
— Нет! Нет! Нет! — замахал руками Соколов, словно отбивался от осиного роя.
Шалун молча усмехнулся. Никто не брал его в расчет. И сидел он тут как ближайший соратник Грома и Черепа, да еще потому, что всегда присутствовал на «круге», в отличие от некоторых.
Спор о боссе зашел в тупик. Опять все замолчали. И тут высказался не проронивший до этого ни слова Балуев:
— Владимир Евгеньевич мог бы осуществлять руководство организацией, но неофициально.
Такое заявление ошеломило присутствующих.
— Что такое? — взорвался Соколов. — Мы должны сделать боссом марионетку? Мальчика для битья? — При этих словах все почему-то опять посмотрели на молодого Кривцуна. Тот был зелен от страха, как стручок гороха. — Нет уж, увольте! — кричал Соколов. — Я — пас!
— А вы, Виталий Леонидович, тоже пас?
Сначала никто не понял, к кому обращается Мишкольц. Никто из присутствующих не подозревал, что у Шалуна такое красивое имя-отчество. Всех удивило то, что оно вообще у него есть. Казалось, и сам Шалун давно забыл про это.
— Ты меня с кем-то путаешь, — огрызнулся Шалун. Во всяком случае, всем показалось, что он огрызнулся. Но в тот же миг Виталий Леонидович добавил: — Я никогда не пасую!
Они смотрели друг на друга с недоверием, но при этом оба сознавали, что другого выхода нет. Только они представляют реальную силу. После гибели Черепа все боевики автоматически перешли к Шалуну. В руках Мишкольца сосредоточены экономическая власть и тоже немалая армия бойцов. Если они не договорятся, начнется война между ними.
— Я согласен. — У Шалуна был вид победителя.
Больше ничьего согласия не требовалось. Мишкольц тут же выложил свою программу-минимум. Во-первых, никаких акций против «соседей», во-вторых, не отвечать на провокации и даже на акции, в-третьих, усилить охрану объектов и руководителей, в-четвертых, осуществлять повсеместную проверку личных и служебных автомобилей на предмет взрывных устройств и, в-пятых, усилить охрану карьера по добыче изумрудов и сделать неуязвимыми для противника маршруты «караванов».
И тут Шалун согласился с ним.
Прошел месяц. Первый мирный месяц с начала войны. Хотя никто не заключал перемирия. Казалось, Стародубцев чего-то выжидает. Малейшая искра могла привести к взрыву, но Виталий Шалун, которому Круча когда-то бросил: «Я перестал бы себя уважать, если бы назначил тебя, щенок!» — не допустил этой искры. Он создал из своих бойцов настоящую военную организацию с железной дисциплиной.
— Что дальше? — спрашивал он Мишкольца. — Надо бы встретиться с их боссом. Я могу забросить удочку.
— Ни в коем случае, — отвечал тот. — Он сам к нам придет.
Все произошло неожиданно.
В начале декабря они с Балуевым выехали в Москву. Третьяковская галерея устроила аукцион-распродажу для фирм и частных лиц. В основном это были эскизы и рисунки великих, но и этого Мишкольц не хотел никому уступать и составил серьезную конкуренцию всем, тем более что западных коллекционеров не подпустили на пушечный выстрел. Он скупил сорок процентов выставленного на аукционе.
Они жили в гостинице «Украина» и пребывали в прекрасном настроении после окончания удачного дела.
Володя нежился в постели и перелистывал какую-то брошюрку со стихами. Гена с раннего утра бегал по магазинам, ставя крестики и нолики в длинном списке, над которым целый вечер перед его отъездом корпела Марина. Семью надо обеспечивать.
Он вошел в номер с озадаченным видом. По выражению его лица Мишкольц понял — что-то случилось. Балуев забросил пакеты с покупками в стенной шкаф и, как был в пальто, уселся в кресло.
— Ты бы еще ноги в грязных ботинках на стол закинул, — усмехнулся Володя и, отбросив брошюрку, заметил: — У тебя такой вид, будто ты подвергся нападению сексуального маньяка.
— Мы с тобой, кажется, дали маху, — наконец произнес потерянным голосом Балуев. — В гостинице полно людей Стародубцева.
Мишкольц присвистнул и тут же вскочил с кровати.
— Я ведь предупреждал, что надо взять охрану, — продолжал свой невеселый рассказ Гена. — Кто его знает, что он на этот раз задумал?
— Охрана тут не поможет, — натягивая брюки, возразил шеф. — Где ты их видел?
— Внизу, в холле. Сидят, болтают. Увидели меня — сразу замолчали, напряглись, проводили взглядами до самого лифта.