— Много их?
— Пять или шесть. Как-то не пришло в голову сосчитать!
— С чего ты взял, что это люди Стара?
— Я знаю в лицо двух его телохранителей. И еще этот, помощник с кривым ртом…
— Погоди-ка! Там сидели телохранители?
Догадка пришла одновременно.
— Ты хочешь сказать, что Стародубцев находится здесь, в этой гостинице?
— Ты понимаешь? — крикнул радостно Володя, что было ему несвойственно. — Он первым сделал шаг!
— Может, это чистая случайность? — засомневался Гена.
— Таких случайностей не бывает! Хотя он, возможно, будет утверждать, что это случайность. Наплевать! Надо срочно сделать ответный шаг! Надо показать, что мы все поняли и готовы к переговорам.
— Как? Мы ведь ночью улетаем?
— Ты сейчас спустишься вниз, предупредишь портье, что мы задержимся еще на двое суток, и поедешь поменяешь билеты.
Балуев не двинулся с места.
— Володя, это может быть ловушка. Стар очень коварен, не мне объяснять тебе. Риск слишком велик.
Но Мишкольц прекрасно знал, что Стар не допустит в отношении его никакой двусмысленности, ведь тому не удалось больше перехватить ни одного «каравана».
— Делай, как я сказал.
Балуев спустился вниз. Предупредил портье. Люди Стародубцева по-прежнему, развалившись в креслах, живо беседовали, а увидев его, насторожились.
Он ввел их в полное замешательство, когда направился прямо к ним.
— Привет, земляки! — широко улыбаясь, протянул он руку первому, криворотому. Тот переглянулся с товарищами и нерешительно пожал балуевскую ладонь. — Давно в столице? — продолжал играть своего парня Геннадий.
Ему не ответили. Их было все-таки пятеро. Они молча разглядывали его.
— Угощайтесь, мужики! — протянул он пачку «Винстона».
Также молча каждый вытянул по сигаретке. Они не шли на контакт. Шеф, наверно, ошибся.
— Бывайте, хлопцы! — крикнул им Балуев и на ватных ногах покинул гостиницу.
Из ближайшего таксофона он позвонил Володе и подробно обо всем рассказал.
— Что за самодеятельность, Гена? — упрекнул Мишкольц и твердым голосом добавил: — Делай, как я сказал.
Вернувшись из касс Аэрофлота, Балуев застал в холле ту же картину. Но на этот раз криворотый сделал ему знак подойти.
«Клюнула рыбка!» — уже не сомневался Геннадий. Подобные жесты между представителями их организаций в последнее время были не в моде.
— Мой босс хочет говорить с твоим боссом, — без предисловий заявил помощник Стара.
— Мой босс готов к встрече, — ответил Балуев, сдерживая улыбку. Ему показалось, что они говорят на языке североамериканских индейцев. — Назначайте время и место, — предложил Геннадий.
— Завтра в полдень. Здесь. — Криворотый указал на кресла, в которых развалились его товарищи.
— Хорошо.
После этого все пятеро удалились.
— Срочно свяжись с Виталькой! — Так между собой они называли Шалуна. Мишкольц кричал от возбуждения, хотя в номере стояла до этого уютная, провинциальная тишина. — Скажи, пусть будут предельно внимательны в эти дни! Возможно, что кто-нибудь из окружения Стара не желает этих переговоров!
Ранним утром в их номер завалились два здоровенных амбала. Володя сразу их узнал — телохранители Шалуна.
— Зачем лишние расходы?! — возмутился Мишкольц, хоть и польщен был заботой формального босса. — Придется преподать Витальке курс политэкономии.
За пять минут до назначенного времени они расположились в вестибюле гостиницы «Украина» вместе с телохранителями. Людей Стародубцева не было видно. Казалось, нервы лопнут от напряжения.
Мишкольц вдруг задрал голову вверх и толкнул локтем Геннадия.
— Как тебе это?
Роспись на потолке сохранилась с тридцатых годов. Молодая Украина в образе румяной, сисястой дивчины как бы отчитывалась перед Страной Советов о Великом урожае. Можно было только удивляться, как своды гостиницы не рухнули до сих пор под тяжестью гигантских бураков и тыкв-мутантов.
— Впечатляет, главное — сколько здесь реализьму! — посмеялся искусствовед Балуев.
— Особенно если вспомнить, что примерно в это время на Украине свирепствовал голод, — заметил историк Мишкольц.
Они опоздали на несколько минут. Впереди шел Стародубцев в строгом черном костюме, за ним — помощник и четыре охранника.
Мишкольц не пошел к ним навстречу, а дождался, когда они подойдут, и только тогда встал, а вместе с ним все остальные.
— Извините за опоздание, — протянул ему руку Стародубцев. — В Москве в это время ужасные пробки!
Володя пожал эту руку, утопившую в крови половину его организации.
— Мы заказали два столика в ресторане, — сообщил криворотый и зачем-то подмигнул Балуеву.
Телохранители Шалуна остались дожидаться в вестибюле вместе с четырьмя охранниками Стара.
Ресторан гостиницы был почти пуст. Они уселись за соседние столики, как на шахматном турнире: Стародубцев — Мишкольц, Балуев — криворотый.
Володя заказал только напитки и овощной салат.
— Вы — вегетарианец? — удивился «звездный босс», и его юркие голубые глазки засмеялись. Именно так — сначала глазки, потом рот.
— Мясо я тоже ем, — без улыбки ответил Володя, — но мясо особого рода.
Стародубцев не стал выяснять какого, а начал распространяться насчет художественных выставок в столице. Мишкольц почувствовал тревогу, хоть и отправил купленное на аукционе с надежной охраной. Молча ждал, до чего договорится Стар. А тот ни до чего не договорился — только дал понять, что и эта сфера деятельности Владимира Евгеньевича ему хорошо известна.
— Весьма кстати вы оказались именно здесь. Я как воду глядел! Уж если Третьяковка объявила аукцион, то Владимир Евгеньевич непременно прибу-дут-с! — Его несколько кривляющаяся манера изъясняться раздражала Мишкольца, но он по-прежнему молчал. — Я решил — уж если время свидеться назрело, так пусть это будет Москва. А то еще пропадете куда-нибудь, не дай Бог! Не далее как в сентябре позвонил мне этот ваш… Как его? Кривцун! Давай, мол, встретимся. Давай, говорю — отчего же не встретиться с умным человеком? Я, как дурак, прождал его до ночи «У Сэма», а он, говорят, отправился в иные миры. Чудак-человек! Зачем, спрашивается, звонил?
Мишкольц потягивал через соломинку сок манго, изучая своего собеседника. Похоже, тот и в самом деле был ошарашен поведением Кривцуна и не на шутку в ту ночь перепугался, хоть и балагурит теперь. Балагурит, потому что жив. И хочет убедить его в том, что относится ко всему с иронией. Война как мультик, как оперетка, с пошлым, лакейским «с» в конце каждого слова, каждого выстрела, каждого взрыва…
— Вы можете мне не верить, — продолжал Стародубцев, — но у вашего Кривцуна тогда были все шансы со мной договориться. Круча все верно рассчитал. С ним бы я не стал говорить. Мне вообще осточертели эти уголовники! Мы с вами, Владимир Евгеньевич, интеллигентные люди и потому, я думаю, найдем общий язык.
Что же это получается? Тайна вокруг исчезновения Кривцуна все глубже и туманней. Поначалу он был убежден, что это дело рук Стара, но возникал вопрос: зачем прятать тело? Во время разборок, наоборот, все должно выглядеть как можно зрелищней — ведь надо запугать противника.
После гибели Кручи сомнений быть не могло — Кривцун на совести Черепа, которого не устраивал мир. Он жаждал мести.
За последний месяц совместного правления с Шалуном они сблизились настолько, что он осмелился задать вопрос Виталию: «Скажи хотя бы, где тело? Его надо похоронить по-людски». Виталий всячески открещивался: «Мы с Черепом Кручу убрали открыто, что мне Кривцун! Зачем его прятать?» И он был прав.
Тогда подозрения вновь пали на Стара. Но теперь он разбивал их в пух и прах. Володя видел, что и для Стара это загадка, на которую он ищет ответ, и тоже тщетно.
Не хватало еще только поверить в инопланетян!
— У нас с вами сегодня есть все шансы договориться и поставить точку. Мне, как и вам, надоела война. Я вынужден прятать маму, а ей не двадцать лет, чтобы подвергать ее таким испытаниям. Я не могу сделать и шагу без телохранителей. Поверьте, Владимир Евгеньевич, я не упырь какой-нибудь, чтобы жаждать крови. Я был простым бизнесменом, как и вы. Но ваш Кручинин обнаглел! И потом, убивать стариков — это тоже не наша практика. Вы представляете, до чего мы с вами так можем дойти?
Мишкольц тщательно пережевывал капусту и лишь изредка кивал. «Ах, какой гуманист! — смеялся он в душе. — Кто бы мог подумать? Прямо Лев Толстой! Ну, давай, давай, милый, пора бы уже поговорить о главном, а то все вокруг да около — Кривцун, старики, кровь… Сейчас слезу пустит!»
— Все, что вы говорите, уже не по адресу, — перебил его Володя. — В моей организации больше нет сторонников войны.
— Не зарекайтесь, Владимир Евгеньевич! Ой, не зарекайтесь! Такие люди есть в любой организации. И сюда я приехал, ни с кем не посоветовавшись, потому что не все разделяют мои мысли. Поэтому нам необходимо не просто договориться, но и связать себя по рукам и ногам, чтоб никому не повадно было!
Вот оно! Главное! Что ж, он давно готов к этому! Еще Кривцун в последнем их телефонном разговоре кое-что предрекал.
— Что вы имеете в виду, Дмитрий Сергеевич? Какие узы? У меня в деревне Храпуново, под Кинешмой, живет троюродная сестра — можем породниться.
И вновь — сначала засмеялись юркие глазки, а потом растянулись в улыбке губы.
— Ценю ваше остроумие. Но семейная жизнь — это не для меня. Холостяком родился — холостяком и помру! — И он вернулся к прежнему разговору: — Так вот, дорогой Владимир Евгеньевич, если я вернусь домой и скажу своим гаврикам — так, мол, и так, мир заключил, они поднимут меня на смех и, чего доброго, сместят! За что, скажут, боролись? И я должен буду чем-то заткнуть им рот.
— Думаю, что для такого крутого босса, как вы, заткнуть рот своим подчиненным большого труда не составит! — «Да хоть бы дерьмом собачьим!» — добавил про себя Мишкольц, но из дипломатических соображений вслух не произнес.
— Не так все просто, как вы это себе представляете. — Он будто съезжал на санках с горки и поднимался вновь, потому без конца застревал в сугробе, а ему хотелось ехать и ехать. — Мои люди жаждут контрибуции — и это справедливо, ведь не мы развязали войну.