Это все выяснил его давний приятель Бен, которому он сразу же позвонил, как только узнал об убийстве. Даже флегматичный, непробиваемый Бен был потрясен наглостью убийцы.
Разумеется, в Лондон поедет он сам и возьмет на себя все хлопоты по перевозке тела. Но, пока он тут, надо выжать всю информацию о курьере. О его жизни здесь, в этих трущобах. Потому что кто-то еще, кроме шефа и помощника, знал о поездке курьера в Лондон. Если, конечно, тот не стал жертвой маньяка-театрала. Разве есть такие? Наверно, есть. Чего только нет на белом свете! Вот, например, трущобы…
— Приехали, барин! — заржал шофер.
«Ему смешно, — подумал Геннадий, — а мне разговаривать с матерью».
Дома стояли похожие один на другой. Неказистые, двухэтажные, с облупленными стенами и щербатыми дверями подъездов.
Мать курьера жила на первом этаже. Ему долго не открывали. В проеме двери показалась женщина, еще довольно молодая.
— Вам чего? — Она осмотрела Балуева с ног до головы.
Он спросил, не здесь ли живет такая-то.
— Спит она, — ответила женщина. — Всю ночь не спала.
— Кто там, Лиза? — донеслось из квартиры.
Лиза провела его в дом.
— Вы с Кирюшиной работы? — Мать курьера оказалась вовсе не старухой — лет шестьдесят или около того.
Комната напоминала склеп — добрые люди постарались, завесили окна и зеркала. Квартира была готова к приему покойника.
Балуев сообщил, что он отправится в Англию за ее сыном. Она принялась бесслезно реветь. Лиза, оказавшаяся соседкой, наоборот, плакала тихо, но в три ручья.
Ему показали комнату Кирюши, конуру, в которой помещались кровать, кресло и тумбочка с телевизором. Стена над кроватью сплошь обклеена грудастыми девками — любил, видать, фактурных Кирюша.
— Вы кому-нибудь говорили об отъезде сына в Лондон?
— Да половина поселка знала, что он туда гоняет! — ответила соседка. — Кирилл особо не секретничал! А у нас ведь тут деревня. Одному скажешь — завтра все знать будут!
«Но в этой деревне вряд ли кто имеет средства на такую поездку! — размышлял Геннадий. — Кирюша их тоже не имел — мы ему все оплачивали».
— А друзья у него были?
— Так опять же — полпоселка!
— А не из поселка?
Лиза крепко задумалась. Мать же припомнила:
— Был один. Оттуда. Ох, не нравился он мне! Я с Кирюшей воевала, чтобы не водил в дом кого попало, да без толку! Они разве матерей слушают?
— Как звали друга? Не припомните?
— Да бес его знает! Называл как-то… Не помню.
— Описать можете?
— Что там описывать, похороны будут — явится. Тогда и увидите.
— Логично. Ну, а если не явится?
— Куды он денется? Выпить на дармовщинку — они завсегда!
— А девушка у Кирилла была? — не отставал Балуев.
— Ой, море! — всплеснула руками мать. — Столько сюда переводил — не счесть! Подолгу ни одна не задерживалась!
— Одна все ж таки задержалась, — возразила Лиза.
— Это кто ж такая? — заинтересовалась мать.
— Ксения, студенточка иняза.
— Я что-то такую не упомню.
— Ну, как же! Она у Степаниды Ивановны комнату снимает. Кирилл все к ней бегал — языку она его обучала!
— А! — вспомнила мать. — Так между ними, кажись, ничего не было.
— Как же! Прямо-таки и не было? — съехидничала соседка.
— А ты-то откуда знаешь? Языками-то мало ли что мелют? — Мать даже надулась. Почему-то связь сына с этой студенточкой расстроила ее больше, чем остальные, которых было «море».
— А где живет Ксения? — обратился Балуев к соседке.
— Да близко тут. Пойдемте — покажу! Только она сейчас, наверно, в институте.
Он попрощался с матерью курьера. На ее лице отчетливо сквозило недовольство. Она готова была съесть бедную Лизу.
«А старушка-то еще — ого-го! — подумал Балуев. — Да и вовсе она не старушка! У Ленки-секретарши все старушки, кто старше ее на полгода! Девчонка!» Они уже вышли на улицу и прошли метров сто, когда Геннадий зачем-то оглянулся, будто кто его в спину толкнул: «Посмотри на старушку!»
Она неслась со всех ног, пересекая широкую поселковую улицу, куда-то за дома на противоположной стороне.
— Далеко еще? — спросил он Лизу.
— Еще чуток. Вон тот серый дом, — указала она пальцем, но Гена не понял, потому что все дома тут были серые.
Он поинтересовался, почему мать Кирилла так расстроилась, когда упомянули студентку.
— Жениться он на Ксюхе хотел — вот почему! — выпалила та. — А мамаша у него та еще! Женишься, говорит, когда помру, а до этого — не смей! Водить — води, не запрещаю, а по-серьезному — нет! Сколько у них скандалов из-за этого было!
— Ксюха-то знает?
— А как же! Вчера сообщили. Убивается девка! Говорят, отравиться хотела, так Степанида Ивановна, хозяйка ее, пресекла.
— Так, может, она не пошла в институт?
— Может, и не пошла. — Лиза пожала плечами. — Хотя она девушка аккуратная, занятий не пропускает. Образование ей позарез надо получить! Она ведь сирота, детдомовка. На папу-маму не обопрешься!
— Где же она деньги берет, чтобы комнату снимать?
— Подрабатывает по выходным на каком-то складе. Кирилл устроил. Да и Степанида с нее не шибко дерет. До Кирилла Ксюха в общежитии жила, а он ее сюда перевез, поближе к себе. Опять же, чтоб не изменяла, в общежитиях ведь знаете, какие дела?
— Знаю, — подтвердил Балуев, будто всю жизнь мытарился по общагам.
Степанида Ивановна оказалась женщиной очень полной, невысокого роста, с бледно-зеленым, как кабачок, лицом, на котором скудно было посажено и плохо взошло — крохотный приплюснутый нос, короткая щель вместо рта, глубоко ввинченные, стального цвета глаза.
— С утра убежала, — сообщила она, не пустив их на порог.
— Что я говорила! — всплеснула руками Лиза. — Вчера от горя подыхала, а сегодня — опять за науку! Молодец девка! Учеба — святое дело! А мужики… — Она махнула рукой. — Сколько их еще будет! Никуда они не денутся!
— Как фамилия Ксении? — спросил он хозяйку.
— Зачем вам? — недоверчиво повела она глазами и сильней сжала рот. А может, из простого бабьего любопытства.
— Попробую разыскать ее в институте.
— Обабкова, — нехотя уронила Степанида Ивановна, и Балуев пожелал ей всего хорошего.
Лиза проводила его до самой машины. То ли делать ей больше было нечего, то ли гость пришелся по душе.
— Где живу, знаете, — сказала она на прощание, — заходите, если что понадобится.
«Вот так и завязываются романы!» — усмехнулся про себя Геннадий, когда шофер, изнывающий от скуки и нетерпения, рванул с места. И всю дорогу потом Балуев с улыбкой вспоминал деревенский говорок Лизы, ее «картофельный» нос, хитрые глазки, заплывшие жиром и косые, мелкие зубки небольшого хищного рта.
Факультет иностранных языков педагогического института располагался не в главном здании, а в пятиэтажном кирпичном корпусе по другую сторону городского пруда.
В деканате, не очень удивившись его визиту, ответили, что Ксения Обабкова в данный момент находится на лекции, но до конца третьей пары осталось всего каких-нибудь десять минут, и он может подождать.
Когда из аудитории выскочил сияющий паренек, Геннадий припер его к стенке.
— Да вот же она! Ксения! — позвал паренек.
Совсем еще ребенок, хрупкая, сутуловатая, неловкая, она подняла на Геннадия Сергеевича заплаканные, в белесых ресницах глаза и слабо, как само дыхание, прошептала:
— Вы — меня?
Он не нашел ничего лучше, как уединиться с ней в машине, вызвав завистливый шепот подруг и насмешливые перемигивания ребят.
Шофера он попросил погулять, и тот, позевывая, отправился в продуктовый магазин.
Он представился начальником Кирилла и попросил рассказать о его знакомых.
— Я никого не знала, — ответила она. Опять набежали слезы. Балуев ругал себя за свой невольный садизм, но времени для соболезнований не оставалось.
— Вспомните, Ксения. Он ведь наверняка про кого-нибудь вам рассказывал. Это очень важно.
— Он не любил показывать меня своим друзьям. Говорил, что все они недоумки. Вот только на склад пришлось меня устраивать — выхода не было. Да и то я там практически никого не вижу, кроме клиентов. Там у нас в основном женщины отовариваются — склад женского белья.
— Через кого он вас туда устроил?
— Есть у него… — Она осеклась. — Вернее, был старый приятель по зоне. Он меня и устроил.
— Как зовут приятеля?
— Миша.
— А фамилию не помните?
— Ой… — Она потерла виски. — Совсем из головы вон! Как-то на «д».
— Демин, Дементьев, Давыдов, — выпалил Гена целую обойму.
— Не помню. Честно, не помню. — И немного подумав: — Так ведь он у меня записан в блокноте, и телефон даже какой-то есть. Кирилл просил записать на всякий случай, если на работе возникнут осложнения, в общем, мало ли что. Вот только блокнот у меня дома остался.
— Не беда. Я могу позвонить.
— Куда? У меня ведь нет телефона.
— Вот как? — Балуев посмотрел на нее, как на жительницу чужой планеты. У него даже в машине был телефон. — Как же быть? Вы еще не освободились?
— Еще одна пара. — Ксения посмотрела на часы и заойкала — пара уже началась. — Может, я вам позвоню?
Это его несколько озадачило, несмотря на то что даже в машине имелся телефон. Он мог дать ей телефон офиса. На домашний телефон Мариной наложено табу. Женщины ему не звонят.
— Хорошо, — согласился он и дал ей офисный телефон. — Если никого не будет, продиктуйте автоответчику.
Она выпорхнула, как случайно пойманная синица, испуганная, кроткая, нелепая.
Балуев смотрел ей вслед и думал, что Кирилл, которого он, в сущности, почти не знал, тоже был постоянно чем-то напуган. «Как, наверно, жалостливо смотрелись вместе эти двое напуганных. Особенно под властным и требовательным взглядом мамаши…»
Из офиса он первым делом позвонил Кристине. Володя не приехал.
«Не торопится шеф, — откинувшись на спинку кресла, размышлял Гена. — А мне надо лететь в Лондон. И здесь неразбериха. Я забыл спросить ее, где находится склад женского белья. Дурья башка! Можно было уже кое-что прояснить, если он, например, на территории Стара. А завтра, хотя бы ночью, неплохо улететь. Где же он, черт возьми?! Самолет из Будапешта летит четыре часа! Всего четыре часа, а прошли уже сутки после моего звонка! Это легкомыслие, Вова! Легкомыслие…»