— Стар?! — подавленным голосом воскликнул Андрей. Как ни старался он скрыть свою растерянность, у него ничего не вышло. — Какими судьбами?
— Да вот, — широко улыбнулся Дима, — решил отпраздновать День родного города, так сказать, в тесном кругу.
— Рок-гру-гру-группа в полном составе! — ликовал, как ребенок, Валька.
«Идиот! Юродивый! — ругала она про себя Кульчицкого последними словами. — Никогда ничего не видел и не понимал! Сколько можно быть таким инфантильным? Как он умудряется не знать о главном? Ведь все, буквально все об этом знали!»
Они шли вдоль набережной к «Космосу» — мужчины впереди, с «сюрпризом» в центре, женщины — чуть позади.
От Марины не ускользнуло, как изменилась в лице Светлана при появлении Стародубцева.
— Валя мне говорил, что вы все здорово дружили в школе, — осторожно начала она.
— Да, дружили, — рассеянно ответила Света и вдруг выдавила из себя улыбку. — А на тебе новая блузка. Сама сшила?
Андрей постепенно оправился от удара и бойко расспрашивал старого приятеля:
— Ты к нам надолго?
— Говорю же — на День города.
— Как там столица?
— Разлагается, — усмехнулся Дима.
— А ты, говорят, процветаешь. Свою фирму открыл.
— Ну, это враки! Я только заместитель директора. А в общем-то, не жалуюсь. Зарабатываю будь здоров! Отдыхаю не в Крыму. Сюда прямо из Стамбула прилетел.
— Ух ты! — позавидовал Валька.
— К нам не летают самолеты из Стамбула, — заметил Андрей.
— Ну, предположим, был еще автобус — из Шереметьева в Домодедово. — Его явно забавлял озабоченный вид Кулибина. — Тебе от этого легче?
Нет, Андрею было совсем нелегко. Он давно уже похоронил звездного мальчика — так называли Стародубцева в школе учителя, — а тот вдруг воскрес, как птица феникс. В отличие от Светы, он не ругал в душе Вальку, потому что знал наверняка — инициатива исходила от Стара, а Валька никому не может отказать. Поэтому он так волновался, когда говорил о сюрпризе по телефону.
Каждый раз, когда они вспоминали школу, Андрей давал ему понять, что не хочет говорить о Димке. Не мог же он взять и выложить все — про двенадцатый этаж, про изодранную в клочья рубаху, наконец, про аборт. Такими историями не делятся даже с лучшими друзьями.
А Валька подозревал мелкую школьную ссору — на самом излете повздорили два птенца. Ведь на выпускном они еще играли вместе. Сбацали «слейдовскую» «Маму», так что у директрисы волосы дыбом встали и чуть не раскалились от напряжения очки! А парторг Людмила Ивановна, хоть и стояла вся зеленая, все же подмигнула Димке — где, мол, наша не пропадала! Нет, парней надо обязательно помирить! Так думал Валька.
— А по-помните «Маму»? — вдруг ни с того ни сего вмешался в их мрачноватый диалог Кульчицкий. — Да-давайте споем!
— Ты что, сдурел?! — грубо оборвал его Стародубцев. — Поезд ушел, Валя.
— И «Слейда» больше нет, — добавил Кулибин.
— Точно? — поинтересовался Дима.
— Выдохлись ребята.
— Зато «Квины» никогда не выдохнутся! Конъюнктура бессмертна!
— Педерасты непобедимы!
И они грохнули дружным смехом, кто веселым, кто грустным.
Зал «Космоса» был забит битком, но первые пять рядов принадлежали в этот вечер рокерам и друзьям рокеров, и Валька неплохо устроил всех в четвертом ряду.
Светлана больше ни разу не взглянула на Стародубцева, она все время ворковала с Мариной. Так они и уселись — Марина, Света, Андрей, Дима, Валя. Свет в зале погас. Она успела шепнуть:
— Уйдем незаметно!
Он промолчал.
Вспыхнула сцена. Геометрическая композиция: клавишник в профиль к залу, лицом — к ударнику. Они оба в глубине сцены. Гитаристы спиной друг к другу вполоборота к залу. Подбородки вздернуты вверх. Они неподвижны, как изваяния. Уже это вызвало овацию. Тему начали синтезатор с бас-гитарой. Спокойно, даже несколько задумчиво. Потом шквалом обрушились ударник и соло-гитара.
И тут вышел Он с черной повязкой на глазах.
Зал орал неистово, перекрикивая и соло-гитару, и синтезатор. Орал всего два слога в имени солиста. Так город встречал своего любимца, покорившего страну.
Он же, не обращая внимания на ор, медленно продвигался к микрофону, ощупывая пространство руками слепого, как Буратино на пути в Страну Дураков.
И лишь когда Он по привычке обхватил ладонями микрофон, широко расставил ноги в неизменных галифе и сапогах и почти заговорил хрипловатым, срывающимся голосом, все вокруг умолкло.
Марина с новой страстью смотрела на Него, хоть Он стал недосягаем, как Альфа-Центавра. Она пыталась с первого раза запомнить слова, чтобы завтра тихо напевать себе под нос, сидя за кульманом. Волшебные слова Того, кто кульманом пренебрег.
Света думала о другом. Глядела на сцену невидящим взором, будто это у нее, а не у Великого была повязка на глазах.
Андрей был слегка разочарован. Ему не нравилась эта геометрическая помпезность, и раздражали слова.
Чтобы видеть их свет,
мы пили горькие травы.
Если в пропасть не пасть,
все равно умирать от отравы.
Ну, что это такое? «В пропасть не пасть» — две «пасти» рядом. И «от отравы» — не лучше. А что это за рифма?
Диму, кажется, вообще не интересовало, что происходит на сцене. Он пребывал в сонливой неге.
Зато Валя не мог скрыть своих чувств. Пытался что-то высказать, но восторг и косноязычие мешали ему. Он не помнил зла. Да и не считал никогда, что с ним обошлись несправедливо. Главное, чтобы дело выиграло. А оно выиграло. И пусть Марина говорит, что хочет: мол, тобой пренебрегли, потому что новый бас-гитарист имел какие-то там связи! Ерунда! Главное — дело выиграло!
Вальке даже в голову не приходило, что он мог бы стоять сейчас на сцене рядом с Ним. Нет, Валя просто от всего сердца радовался за друга, наслаждался его талантом, в который верил всегда.
В перерыве они ринулись в буфет, но их там затолкали. Все же Валька где-то раздобыл каждому по бутерброду с ветчиной, бутылку шампанского и пять бумажных стаканчиков.
— Наш пострел везде поспел, — одобрил Дима.
Марина сразу надулась, прикидывая в уме, во что это обошлось мужу. «Ведь последние деньги отдал!»
Они вышли на свежий воздух. Встали у парапета набережной. Их взмокшие от жары лица приятно обвевал ветерок, дувший с пруда. Далеко, на плотине, в разгаре было веселье. Фейерверк озарял черное небо, доносившаяся музыка заглушала плеск воды. Они наполнили стаканы шампанским.
— Да-да-давайте за встречу! — Васильковые Валькины глаза горели в темноте не хуже фейерверка. Он был сегодня счастлив.
— И чтоб не в последний раз! — с дьявольской усмешкой добавил Дима.
Света глядела на звезды. Ей хотелось реветь. В буфете, оттесненные толпой, они на несколько секунд оказались вдвоем. Дима шепнул ей на ухо: «Светка! Я тебя люблю!» И еще он загадочно посмотрел на ее ноги, когда выбрались из буфета. И зачем она, дура, напялила эти штопаные колготки! В такую жару могла бы обойтись и без них!
Они выпили. Шампанское было теплым, мерзким.
Шампанское, которое они пили сегодня в китайском ресторане, сильно отличалось от того, восьмилетней давности. А на душе было так же.
Она не очень удивилась, когда он с утра позвонил ей в магазин и предложил вечером посидеть в «Шанхае».
Их отношения всегда выглядели странно. Последние полгода они вели только деловые разговоры. Предложение посидеть в ресторане ничуть ее не смутило. В первый раз, что ли? Дима почувствовал тягу к близкой душе.
Тогда, восемь лет назад, после Дня города, он целую неделю атаковал ее. Каждый день звонил домой, пока Андрей был на работе. Умолял уехать с ним в Москву. Что с ним случилось тогда? Почему вдруг нагрянул после десяти лет разлуки? Нет, Стар всегда являлся для нее загадкой природы.
Она наотрез отказалась уехать в Москву. Это был самый счастливый период их совместной жизни с Андреем, увы, недолгий. Он вкалывал на заводе в две смены. Она сидела дома, шила и вышивала для себя и на продажу. В то лето они даже съездили в Крым.
Так продолжалось еще полгода. Потом Кулибин вдруг заявил ей, что бросает завод. Видите ли, совсем не остается времени на стихи. Что она только тогда не предпринимала — и ругалась, и умоляла. Ничего не помогло.
Он стал заниматься коммерцией и снова писать стихи. Снова носить их в рок-клуб. Вечерами просиживать на репетициях. Коммерция и поэзия — вещи несовместимые.
У нее тоже не заладилось. В магазинах стали появляться импортные вещи. Заказчики один за другим откалывались. Шить становилось невыгодно.
На дворе стоял девяностый год. И тут опять, как снег на голову, свалился Дима. Его московская фирма погорела. Он вернулся навсегда. И первым делом взялся за нее.
Ей нужны были деньги. Стародубцев давал их и делал дорогие подарки. Она металась, как в бреду. Бросить Андрея не могла, а Дима настаивал на этом. Их крепко держало прошлое, всех троих. В конце концов она плюнула на прошлое и не стала делать тайну из отношений с Димой.
«Ты сам все сделал для того, чтобы я снова была с ним!» — бросила она в лицо Андрею. Он сказал, что все простит ей, если она порвет с Димой. «Мне надоели твои прощения! Я не хочу быть тебе всю жизнь обязана! Пусть тебе будут обязаны твои музыканты! Ты ведь с утра до вечера кропаешь для них стишки! Столько лет, и не заработал на них ни копейки! Ничтожество!»
Андрей подал на развод.
Стародубцев устроил ее продавцом в ювелирный магазин.
— Почему ты не взял меня к себе, в «Версаль»?
— Не хочу давать повод для сплетен.
Он оказался прозорлив, этот бывший звездный мальчик. Когда началась война двух мафиозных кланов, никто даже не подозревал, что у Стародубцева есть любовница, обыкновенная продавщица из ювелирного.
Как только он стал боссом, ее магазин оказался у него в подчинении, и карьера Светланы была предопределена.