— Класс! Фирма! — произнес он с ударением на последнем слоге и подозвал к себе Кулибина. — Мама достала?
— Угу.
— Французские?
— Бельгийские, — со знанием дела ответил Андрей.
— Умеют же делать, гады! — покачал головой физрук.
«Психическая» форма сработала. Соперники в веселеньких оранжевых футболочках не смогли даже толком размяться — смотрели завороженно на «ангелов».
Игра началась. И вот тут явилась Людмила Ивановна. У нее как раз кончился урок, и она пришла поболеть.
— Что это? — вскрикнула она, дернув за руку физрука.
— А что?
— Как вы могли выпустить их в таком виде? Это же позор! Они с ума сошли!
— А по-моему, вполне приличный вид — боевой, — возразил физрук.
К счастью, директриса выказывала полное равнодушие к спортивным состязаниям, а учителя всячески игнорировали этот класс зазнаек, объявив своеобразный бойкот Людмиле Ивановне. Поэтому из педколлектива кроме парторга и физрука на матче присутствовал только старенький физик Николай Иванович, который не скрывал своего восторга:
— Молодцы! Молодцы! Божественно играют! Недаром ангелы!
Они и в самом деле играли божественно, потому что имели на флангах двух грозных нападающих — Кулибина и Стародубцева. Валька выходил на замену.
Людмила Ивановна взяла себя в руки, не стала скандалить при всех.
— Победителей не судят, — шепнул ей физрук, когда разгром «оранжевых» был закончен.
В тот же вечер она пригласила всю команду к себе домой на чаепитие.
Беседа носила в основном атеистический характер.
Людмила Ивановна доказывала, что подобные символы на майках противоречат коммунистическому духу.
— А что, разве при коммунизме не будет ни музыки, ни поэзии? — заносчиво спросил Андрей Кулибин.
К спорам с Людмилкой они все привыкли. Она умела дискутировать — каждому давала высказаться. В основном, это были политические споры, спровоцированные ее уроками. Существовал негласный договор — спорить не на уроках, а за чашкой чая. Уж больно опасными даже для того времени выглядели эти споры. Людмила Ивановна наивно верила в то, что в школе, например, ей открыли святую правду и в университете говорили только правду и ничего, кроме правды, и она тоже несет им правду. Она не подозревала, а может, смутно догадывалась, что есть другая правда. Правда дедушек и бабушек, у которых каждая строчка в учебнике истории отзывалась болью и гневом.
Конечно, ни Андрюха, ни Валька не могли спокойно воспринимать приглаженную учебниками историю. Первый был внуком раскулаченных крестьян, у второго дед провел восемь лет в сталинских лагерях.
Но сегодня вопрос был особый. Не исторический, а современный — они отстаивали свое время, свою дерзость, свои вкусы.
— При чем здесь музыка и поэзия? — не поняла классная руководительница.
— При том, что наша эмблема не имеет никакого отношения к религии, — продолжал спорить Андрей. — Гусиное перо в руке ангела — поэзия, граммофонный диск, на котором он сидит, — музыка. Вот что мы несем в себе, а не какого-то там Бога!
Слова Кулибина ей понравились, но не убедили. Если дело дойдет до скандала, что она скажет в райкоме партии?
Дима развил мысль о психическом воздействии спортивной формы. Валька, запинаясь на каждом слове, пытался осветить эстетическую сторону проблемы.
Все казалось бесполезно, лед в дискуссии не трогался. Людмилка стращала их религией и долбала надписью на майках. Почему они предпочли язык потенциального врага?
— Да потому, что по-русски это слово читается, как блатное! — не выдержал и закричал Димка Стародубцев. — Отдает гражданской войной, батькой Ангелом!
Димин запал ей тоже понравился. И вдруг Людмила Ивановна сама нашла выход.
— А твой папа видел майку? — обратилась она к Стародубцеву.
— Еще бы! — соврал Димка. — Ведь это его идея — относительно психического воздействия формы!
— А твой папа видел? — обратилась она к Кульчицкому.
— Так ведь он их нам и сделал! — ответил за друга Андрей.
Это убедило ее окончательно. Валькиному отцу она доверяла полностью.
— Ладно, — вздохнув, согласилась Людмила Ивановна, — черт с вами!
Ее задорное восклицание было встречено дружным «Ура!».
— Только прошу вас, не выходите из зала в этих майках!
И все же без скандала не обошлось. «Ангелы» выиграли районный кубок. И вручал его представитель райкома комсомола. И его, конечно, покоробили название команды и форма. Он пожаловался в роно. Как они допустили, что его уста вынуждены были оскверниться столь безобразным словом?
Те, в свою очередь, проработали директрису. Директриса устроила на педсовете разгром парторгу.
Людмила Ивановна не гнушалась никакими доводами:
«Победителей не судят!», «Это символ музыки и поэзии!», даже заикнулась о воздействии формы. Ничего не помогало. Коллектив был возмущен. Поддержали ее только физрук да старенький физик Николай Иванович.
На партийном собрании директриса предложила переизбрать Людмилу Ивановну и вывести из состава бюро. Но предложение не прошло, потому что никто не хотел быть парторгом. Короче, отделалась малой кровью — поставили на вид.
Не успела утихнуть волейбольная буря, как началась новая эпопея, куда более серьезная, чем все остальное, вместе взятое.
Уже никто из них не помнил, кому первому пришла в голову идея создания рок-группы, но корни она имела давние. После того как Димке подарили на день рождения пластинку «Слейда», они только и говорили о гитарах, колонках, усилителях, педалях. Где это все раздобыть?
Летом Андрей написал несколько текстов под «Слейд». Принес их Вальке. Тот подобрал на простой гитаре мелодии, разумеется, тоже под «Слейд». Они надолго заразились этой музыкой.
В конце августа из Крыма, куда он ездил с родителями отдыхать, вернулся Димка. Он пришел в восторг от их песен. Попросил Андрея написать еще несколько текстов для него — он тоже попробует сочинить музыку. У Димы ничего не вышло, однако он не особенно горевал по этому поводу. Что толку в песнях, когда их не на чем играть?
С первых же сентябрьских дней начались атаки на Людмилу Ивановну: «Мы хотим свой вокально-инструментальный ансамбль!» Слово «рок» произносить не рекомендовалось даже в школьном туалете при закрытых дверях.
На складе у завхоза обнаружились микрофоны, колонки, усилители и даже ударная установка в рабочем состоянии.
Они восприняли это как манну небесную.
Оставалось самое главное: две гитары, педаль, усилители и колонки к гитарам.
Людмила Ивановна посоветовала обратиться к шефам, НИИ с невыговариваемым названием, чтобы те выделили деньги на аппаратуру.
Тут уж Стародубцев взял инициативу в свои руки. Сам составил текст письма, подписал его у директрисы и пришел на прием к директору НИИ.
Директор, лысый гражданин с брюшком, все время улыбался юному гостю и переводил разговор на отвлеченные темы.
— Вы будете платить или нет? — напрямик спросил Дима.
— Как вас зовут, молодой человек? — явно для того, чтобы произнести нравоучительную тираду, поинтересовался директор.
— Дмитрий Сергеевич Стародубцев, — отчеканил он каждое слово.
— А это не ваш папа…
— Наш!
Судьба рок-группы была решена.
Однако и при наличии денег в то время были шансы остаться у разбитого корыта.
Уже полным ходом шли репетиции, а бас-гитару для Вальки они так и не достали. Обшарили все магазины — бесполезно. Валька тренькал на простой гитаре, и настроение от этого у него не поднималось, зато вольготно жилось Андрею. Он отчаянно колотил в свои барабаны. Слухом, правда, Бог его не наградил, но чувство ритма было отменное. Вот уж кого наградил Бог всем, так это Димку. И гитара у него была совсем новенькая, хоть и советская, но с педалью на ней можно выделывать чудеса. Да и голосом он обладал не пошлым, не казенным, как у многих ВИА той поры.
Они подготовили девять песен, включая «слейдовскую» «Маму», но выступление откладывалось из-за бас-гитары.
И лишь в самом конце осени кто-то принес в школу весть — в комиссионном магазине в Зареченске прямо в витрине висит бас-гитара.
— Время — деньги! — возопил Стародубцев и кинулся в Ленинскую комнату. Деньги хранились в сейфе у Людмилы Ивановны.
Она разрешила им уйти только с последних двух уроков истории. И три часа они сидели как на иголках. «Прозеваем! Уйдет! Охотников много!» — проносилось у каждого в голове. И не без основания. В городе начался настоящий бум вокруг электрогитар, ВИА множились день ото дня.
До Зареченска добирались три часа на различных видах транспорта. Пригорода никто из них не знал, поэтому магазин долго не могли найти. А когда нашли, угодили в перерыв, но все же удача ходила рядом. Вернее, не ходила, а висела. Они застыли у витрины, завороженные и окрыленные. В стекле отражались их счастливые лица. А там дальше, в темной глубине, красивая, как мадонна, голубая с черной окантовкой, висела она, четырехструнная.
— Не-немецкая, — прошептал Валька, прочитав надпись на боку.
— Везет же тебе! — позавидовал Димка. — А у меня отечественная, дубовая…
Зареченские прохожие шарахались в стороны, принимая их за сумасшедших. Трое подростков, выделывая неприличные па с воображаемыми гитарами, орали по-английски на всю улицу:
— Мама готовила цыплят и готовила к жизни мужчину!..
Выступление приурочили к Новому году. Репетиции шли полным ходом, на них никого не допускали. Исключение делали только для Светки, Андрюхиной девчонки. Все в классе ей завидовали. Она усаживалась обычно в середине второго ряда и воспринимала все с детсадовским восторгом. Андрей посылал ей в перерывах между песнями воздушные поцелуи. Она отвечала ему тем же. Димка не обращал на нее внимания. Валька бескорыстно любовался. Она сводила с ума всех мальчиков в классе не столько большими карими глазами и всплеском темных волос, которые тяжело падали на плечи при резком повороте головы, сколько длиной своей школьной формы, не скрывавшей совершенства форм.