— Где тебя черти носят?
— Автобусы не ходят, зараза! Пришлось топать несколько километров пешком! — Родители Димы переехали в другой район, и он ездил в школу на автобусе.
— Наверно, обморозился? — снимая с него пальто и заиндевевший шарф, беспокоилась Света.
— Ни фига меня не возьмет! — расхохотался он, растирая ладони перед жарким ртом. Потом вдруг встрепенулся. — А Людмилку поздравили?
— Не додумались, — признался кто-то.
— Эх, вы! — махнул рукой Стародубцев и твердым шагом направился в соседнюю комнату, где был телефон. Вскоре оттуда донеслось: — Людмила Ивановна? Это Дима Стародубцев. С Новым годом вас! Желаю вам…
— Во Димыч дает! — удивился кто-то из ребят. — Совсем подхалимом стал! — И тут же крикнул ему в соседнюю комнату: — От нас тоже поздравь! Не забудь!
Потом ели что-то, все хвалили Светкины кулинарные способности. Пили шампанское и водку. Танцевали, играли в какие-то детские игры, смотрели телевизор…
Андрей напился. Он смутно помнил эту ночь. Кажется, выплясывал с парнями медленный шейк под «Назарет» — девчонки обычно не принимают участия в подобном шаманстве.
Потом Валька пытался втянуть его в какую-то игру, но он, как баран, уставился в телевизор. Там пела Зыкина. И Дима выключил телевизор — «Еще мы эту корову не слушали!» Вообще Дима старался острить всю дорогу. В сторону Андрея он не глядел и не заговаривал с ним. Зачем, спрашивается, просил Светку пригласить Кулибина? Потом был провал.
Проснулся Андрей оттого, что затекла рука и очень хотелось в туалет. Открыл глаза. Приглушенный свет. Играет «Пинк Флойд». Едва слышно, будто из-под земли. Все улеглись спать. Кто на полу, кто поперек тахты. Он тоже поперек тахты. На руке кто-то спит. Кажется, девочка. Нет, она не спит. Прижалась к нему и осторожно касается губами его уха.
— Я писать хочу! — сказал он ей, высвобождая руку.
Получилось громко, и все засмеялись. Оказывается, никто не спит. Они просто устали и нежатся под «Пинк Флойд».
Магнитофон стоит на полу. Ему надо через него перешагнуть. Он не может. Теряет равновесие и валится куда-то вбок. Крики, шум, смех.
— Андрюша сегодня в ударе! — Это голос Стародубцева.
Вот ведь комедия! Он повалился на них со Светкой и сдернул одеяло. Он, извиняясь, улыбается — чего, мол, только не бывает в жизни! У Димы на шее след от Светкиной помады. У Светки расстегнуты все три пуговицы спереди, на груди.
Потом кто-то из девчонок поил его на кухне чаем, и он то и дело подносил к самовару свой отмороженный нос. Красное пятнышко при этом увеличивалось, превращаясь в клоунский шарик. После этой ночи Дима стал частым гостем в доме Светланы.
Морозы не спадали, поэтому никуда не хотелось идти. Правда, разок они выбрались в кинотеатр. Смотрели скучный советский фильм о платонической любви и крепкой мужской дружбе.
— Помнишь, у нас была пионервожатая Зина?
— Ну?
— Она нам все проповедовала про чистые отношения между мальчиками и девочками, а потом забеременела от десятиклассника и выбросилась с двенадцатого этажа.
Он, конечно, помнил Зину. И об этом случае знала вся школа. Тогда еще из-за похорон сократили уроки. Они учились в восьмом классе и радовались, что раньше уйдут домой.
— А фильм тебе напомнил Зину?
— Это называется ханжеством.
— Что именно?
— То, что мы увидели сейчас, и то, чем занималась Зина.
Он обычно приходил к ней с утра. Еще продолжались каникулы, и они условились вместе готовиться к выпускным экзаменам, но из этого мало что выходило. Болтали о пустяках, целовались. Дальше дело не шло. Она убирала его настырные руки. И даже ту малость, которой он достиг в новогоднюю ночь, она ему повторить не позволяла.
Каникулы подходили к концу, а Дима не продвинулся ни на миллиметр в вопросах секса. Он становился раздражительным, а Света делала вид, что не догадывается, отчего он такой нервный.
В последний день каникул он заявил:
— Вот это и есть самое натуральное ханжество! Мы давно признались друг другу в любви, а ты даже не даешь себя раздеть!
— После свадьбы, Димочка.
— Ты что, собралась за меня замуж?
— Нет, конечно! Какой ты смешной! Мне еще рано об этом думать!
— В таком случае, зачем все?
— Вот ты как? А я думала, ты меня любишь! — И она тут же заплакала.
Разговоры эти доходили до абсурда и непременно заводили в тупик. Она понимала, что на поцелуях его долго не удержишь. Дима рвался в бой и скакал вокруг нее, как жеребец. Ничего подобного с Андреем не происходило. Раза два целовались, и только. Ей самой не терпелось узнать: а что там, за чертой? Но все чаще вспоминалась пионервожатая Зина, и даже как-то во сне Света летела с двенадцатого этажа. Было, правда, совсем не страшно…
В этот день она позволила ему слишком много. Он раздел ее до ниточки. Долго возился с колготками и бюстгальтером. Из-за трусиков они сцепились не на шутку, но победила сила, его желание, ее любопытство.
Он увидел наконец тело, тоненькое, прозрачное, с терпковатым запахом кожи, от которого у него всякий раз кружилась голова, с широкими, почти черными кружочками на крохотных грудках… И что-то еще… Он быстро начал стаскивать с себя одежду. Света лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. Грудь ее тяжело вздымалась, щеки раскраснелись от стыда.
Вдруг она почувствовала над собой его дыхание. Он весь дрожал. Она открыла глаза. Дима оказался белым-белым, без единого волоска натруди, и только в самом низу рыжеватый комок… а над ним…
— Нет! Нет! — закричала она, отпихнула его изо всех сил, схватила одежду в охапку и бросилась в ванную. Потом молча пили на кухне чай с печеньем.
— Ты чего? А? — нарушил он молчание.
— Ничего.
— Чего ты испугалась?
— Он у тебя очень большой, — краснея, призналась она.
— Да? — удивился Дима. — А нужен поменьше?
— Не знаю, какой нужен. Я видела только у статуй в альбоме. У них не такие…
После каникул они почувствовали, что не могут друг без друга, ведь тайна так и осталась не раскрытой. Их притягивали неведомые магниты, но уединиться теперь было негде. С утра занятия в школе, вечером — дома родители, а еще репетиции, а еще надо готовиться к экзаменам.
Но выход был найден. Как-то, уже в феврале, он предложил ей прогулять производственный день. По средам они работали в учебно-производственном комбинате. Света согласилась.
— Где встретимся? — спросила она.
— Приезжай ко мне. Я напишу тебе адрес. — Дима вырвал из тетради листок. Авторучка не слушалась, выпрыгивала из дрожащей руки.
Они сидели на подоконнике в школе во время большой перемены. Кругом толпились одноклассники, сбившись в отдельные кучки. Никто не обращал на них внимания — уже привыкли. Правда, была пара глаз, которая не упускала их из виду, но и они, эти внимательные, догадливые глаза, вряд ли видели подоплеку происходящего.
Он сунул листок с адресом в ее открытый портфель.
— Может, лучше пойдем в кино? — слабо сопротивлялась Света.
— Чтобы ты мне еще раз прочитала лекцию о ханжестве?
В среду ему пришлось встать, как обычно, умыться, позавтракать, одеться и даже выйти из дома.
В соседнем подъезде он проторчал целый чае, дожидаясь, когда к дому подкатит черная «Волга» и отец с матерью усядутся в нее.
Потом он вернулся. Первым делом завесил окно своей комнаты пледами, чтобы ни один лучик света не проник в опочивальню, чтобы Света больше не сравнивала его со статуями в альбоме.
На этот раз она разделась сама, пока он брился в ванной папиной бритвой. Сколько можно терпеть этот рыжеватый пушок на щеках? Он уже не маленький!
Там же, в ванной, разделся и запахнулся в отцовский махровый халат. Так будет солидней.
В комнате оказалось слишком темно, он натыкался на предметы. Светлана молчала, но он чувствовал дурманящий запах ее кожи и потому еле передвигал ногами.
Они не сказали друг другу ни слова. Он покрывал поцелуями ее огнедышащее тело, и казалось, что влажные следы на нем закипают. Спускаясь все ниже, он вновь наткнулся на досадную преграду. Опять началась возня с трусиками, бессловесная, но ожесточенная.
Потом много сил ушло на то, чтобы раздвинуть ее ноги. Каждый сантиметр на пути манящего соблазна давался ему с боем.
Наконец она смирилась, только тяжело дышала, отвернув от него лицо.
Борьба тоже не прошла для нее бесследно — она вся размякла, по всему телу струилась незнакомая, приятная влага. Но вскоре ее оглушила резкая боль.
Все оказалось не так просто, как он предполагал. Он тщательно изучил все на рисунке в медицинской энциклопедии. На практике же ничего не мог понять.
Он погружался в пучину, ему хотелось нырнуть как можно глубже, но всюду он натыкался на морское дно. И Светка была безучастна к его горю, только шмыгала носом в темноте. Насморк, что ли, у нее?
Это напоминало первый выход на каток, когда хочется привычно вышагивать, но не привык еще к скольжению, делаешь неверные шаги, падаешь, с трудом поднимаешься и никаких результатов в итоге, только ноги потом блаженно гудят…
Она молча переносила боль, а Дима вдруг резко дернулся, вскрикнул и застонал.
— Что с тобой? — испугалась она. — Включи свет!
Сначала оба ослепли. Потом она увидела его растянувшимся поперек кровати. Он никак не мог отдышаться. Уже не такой белый, но все же похожий на статую.
Она так и сидела с раздвинутыми ногами, согнув их в коленях. На черном бугорке волос снежной ватой лежало нечто пахучее.
— Какая мерзость! — поднесла она к носу «снежную вату» и тотчас побежала мыться.
Он сразу почувствовал себя ущербным, недоделанным…
Их творческой деятельности грозил полный крах. И вовсе не потому, что отношения на репетициях были натянутыми. Андрей с Димой теперь говорили на разных языках, и косноязычный Валька служил им переводчиком.
Дело в том, что для выступлений ансамбля вне школы требовалось пройти художественный совет, состоящий, как правило, из людей, далеких от музыки и настроенных на определенную волну.