Ничто, казалось, не могло помешать им в осуществлении задуманного. Они надели широкие черные штаны, обвязались красными поясами, натянули начищенные до зеркального блеска сапоги, запрягли лошадей. Оставалось только нахлобучить широкополые черные шляпы да вскочить в седло… Они одновременно услышали, как в доме зазвонил телефон.
— Кто бы это мог быть в такую рань?! — с досадой в голосе воскликнул Владимир Евгеньевич. Его цепкий ум сразу выдал информацию — звонить могут только оттуда, разница в четыре часа.
— Мы не успеем на озеро к рассвету, — расстроился Сашка.
— Ну, что ты! — похлопал его по плечу отец. — Галопом мы через двадцать минут будем там.
Трубку взяла Наташа. Услышав женский голос, насторожилась.
— Кто его спрашивает?
— Кристина.
— Да, как вы… как вы… — Наталья Максимовна начала захлебываться от гнева.
— Сами должны понимать. Я бы не стала нарушать вашу идиллию, если бы речь не шла о жизни и смерти. — Эту фразу Кристина заготовила заранее и, произнеся ее ледяным тоном, добилась нужного впечатления.
— Чьей смерти? — прошептала Наташа, но в это время Владимир Евгеньевич вырвал у нее трубку.
— Алло! Кристина, ты? Что случилось?
— Извини, я не хотела тебя беспокоить… — начала оправдываться она.
— Да что случилось, в конце концов?
— Тебе лучше обо всем расскажет Гена. Передаю ему трубку.
— Володя! — прокричал Балуев, хотя слышимость была прекрасная. Нервы начали сдавать. — Надо срочно возвращаться. В Лондоне убит наш курьер, — сказал он потише и уже совсем тихо добавил: — Война началась…
После разговора с Балуевым Мишкольц сел на крыльце и бросил сыну:
— Распрягай лошадей. Ничего у нас не получится.
Шандор ответил на это как-то неразборчиво.
— Что это? — не понял Владимир Евгеньевич.
— Что-что, — вмешалась Наталья Максимовна, — твой сын выучился материться по-местному!
Итак, он сидел на крыльце своего «замка», наслаждался ласковым солнцем и вдыхал полной грудью аромат степных трав.
Сашка надулся и ушел в дом. Наташа приставала с расспросами. Мишкольц грелся на солнце и молчал. Он прикидывал, Что только утром следующего дня сможет улететь из Будапешта. А что, если он улетит вечером? Он не привык поступать вопреки своим желаниям, а уезжать отсюда не желал.
— Может, ты мне все же объяснишь, в чем дело? — уже кричала она. — Почему эта шлюха звонит сюда? Зачем ты дал ей наш телефон? У тебя уже взрослый сын! Он ведь все понимает!
Полминуты длилась пауза. Она ждала от него объяснений. Он взглянул на нее так, будто увидел впервые и не слишком обрадовался увиденному.
— Упакуй мне вещи, — приказал Мишкольц, — мы вернемся завтра на рассвете, и я сразу же уеду в Будапешт.
Через два часа они уже ели мясо, тушенное в вине, слушали скрипку и вели с сыном задушевный разговор в стенах старинной корчмы, которой, возможно, владели когда-то их предки.
С каждым годом Сашка все больше становился похож на него. Те же брови и глаза, тот же пунцовый рот, даже манеру говорить он перенял у отца. Вот только говорит уже с легким акцентом.
Настроение у Сашки поднялось. Шутка ли, они проведут ночь в замке Эржбеты Батори! Местные жители до сих пор обходят стороной замок вампирши. Интересуются им в основном туристы, но и среди них мало желающих провести там ночь.
— Как ты думаешь, па, наши предки уже жили здесь при этой графине?
— Это ведь конец шестнадцатого века. Почему нет? Как раз в это время они перебрались сюда. Около ста лет бродили по Европе в поисках пристанища, убежав от костров Торквемады… — Мишкольц обожал делать экскурсы в историю, ведь как-никак учился на историческом. Он рассказывал Сашке о Супреме — испанской инквизиции, о марранах — евреях-выкрестах, о кострах, о сан-бенито и аутодафе. А перед его взором проходила совсем другая история, пылали совсем другие костры…
Он сидел в своем директорском кабинете. Прошел первый месяц после открытия магазина. Еще пахло краской. Вместе со своим бухгалтером они составляли отчет. Вернее, два отчета — один для налоговой инспекции, другой — для Кручинина. Налоговую инспекцию они могли только огорчить, но и Кручинина нечем было порадовать.
Первый месяц работы ювелирного магазина не дал желаемых результатов по многим причинам. Во-первых, магазин находился в маленьком переулочке, где встречаются редкие прохожие, рекламы же не было никакой, если не считать красочных щитов на близлежащих магистралях, но это малоэффективно. Во-вторых, люди еще с осторожностью относятся к негосударственным магазинам. В-третьих, система «комиссионки», по которой разрешалось работать первому частному магазину, не давала большой прибыли. Правда, Мишкольц прекрасно обходил это «в-третьих». Половина квитанций была липовая, половина товара, красовавшегося на черном бархате застекленных витрин, была изготовлена частными ювелирами. С ними Володя давно поддерживал связь. Чаще всего сам закупал слитки золота, необработанные камни, а им платил только за работу. Конечно, этот товар он не собирался показывать налоговой. Но скрывать его от Кручи на данном этапе не имело смысла, иначе можно лишиться «крыши».
Он уже представлял, как Круча хмыкнет, пренебрежительно улыбнется, озарив его золотом своих зубов — не рот, а витрина! «И это ты называешь выгодным бизнесом? — с издевкой спросит он. И еще, чего доброго, добавит: — Я же сразу смекнул, что тебе надо с дамочками в цацки играть и не морочить голову серьезным людям!»
Мысли его прервал стук осторожного кулачка в дверь. Он просил, чтобы их с бухгалтером не беспокоили.
— Войдите, — недовольно пробурчал он.
Дверь открылась, и на пороге возникла Милочка, дама неопределенного возраста, с детской улыбкой и со старомодным пучком на голове. Она сидела на приемке.
— Людмила Николаевна, я ведь, кажется, просил… — начал он, но по выражению ее лица понял, что приемщица не на шутку взволнована. — Что там у вас?
— Владимир Евгеньевич, я без вас не могу. Там пришел какой-то молодой человек. У него необработанные материалы.
Конечно, Милочка не имела права принимать неограненные камни или слитки золота. Таких клиентов она отсылала прямо к нему. Ничего не произошло бы страшного, если бы она сегодня отшила клиента или попросила зайти в другой раз, ведь директор просил не беспокоить.
«Значит, что-то из ряда вон, — быстро сообразил Мишкольц, — не зря же она так взволнована».
— Что у него? Алмазы?
— Изумруды, — тихим голосом сообщила она и еще тише прибавила: — По-моему, очень хорошие.
— Сейчас гляну. Пусть подождет две минуты.
Это был расчет. Парень не должен себе воображать, будто его камнями сильно интересуются, а то начнет набивать цену. Пусть подождет две минуты, пять, десять.
Мишкольц закончил с бухгалтером и прошел в кабинет Людмилы Николаевны.
Парень произвел на Володю гнетущее впечатление. Белобрысый — волосы свисали жирными сосульками, красноносый — его замерзшая «картофелина» беспрерывно шмыгала, прозрачные слезящиеся глазки затаили что-то на самом дне. Парень одет был в старую, замусоленную «телагу», из-под которой выбивался грязный, скатавшийся шарф. Он сидел напротив приемщицы и мял в руках потертую кроличью ушанку.
«Похож на экскаваторщика, — съязвил про себя Мишкольц. — Клад, что ли, вырыл? Или ограбил кого?»
— А вот и директор! — обрадовалась Милочка, видно, присутствие парня тяготило ее.
— Что у вас, показывайте, — с ходу приступил директор.
Парень медленно полез в карман телогрейки. Вытащил оттуда маленький тряпичный мешочек и вытряс его содержимое на стол приемщицы.
Мишкольц никак не выказал своего удивления, только присел, потому что ноги подкосились, но тут же нашелся — достал из бокового кармана пиджака лупу.
Перед ним возлежали, как римские патриции, восемь довольно крупных камней темно-зеленого цвета.
Он подолгу рассматривал каждый изумруд, пока парень шмыгал носом у него за спиной.
Он не обнаружил ни одного изъяна. Такого качества камни никогда еще не попадали к нему в руки. Кроме того, к изумрудам он относился с пристрастием. Он любил их ненормальной, трепетной любовью, как любят детей.
Мишкольц взвесил каждый камень и назвал цену.
Парень помотал головой и назвал такую сумму, от которой можно было присвистнуть, но директор не присвистнул, а насторожился: «Он не экскаваторщик. Он знает цену этим камням. Или кто-то подсказал ему эту цену?»
— Вы уже кому-нибудь их показывали? — спросил он напрямик.
— Нет, — коротко ответил парень и опять шмыгнул носом.
Володя попробовал с ним поторговаться. Парень твердо стоял на своем. Володя специально тянул время, чтобы собраться с мыслями. Он еще раз внимательно разглядел этого странного для ювелирного магазина клиента, и в голове у него мелькнула догадка.
— Нет, по такой цене я не могу их взять, — подытожил Мишкольц, давая тем самым понять, что разговор окончен. Парень постоял еще некоторое время в приемке, помял свою захудалую шапку. Видно было, как он борется с самим собой. — Много приняли сегодня? — поинтересовался Володя у Милочки, не обращая больше внимания на парня. Тот, не попрощавшись, вышел и хлопнул дверью. Людмила Николаевна хотела было подробно отчитаться перед директором о принятом на комиссию товаре, но директор вдруг перебил ее и впервые обратился к ней на «ты»:
— Быстро проследи, куда он пойдет — налево или направо!
Сам же Мишкольц стремглав бросился в свой кабинет и в две секунды оделся.
— Направо! — крикнула ему из своего кабинета приемщица, когда он быстрыми шагами направлялся к черному ходу.
Он пробежал метров пятьдесят по двору и при выходе в переулок укрылся в арке ворот, потому что увидел, как посетитель их магазина бредет по переулку, озираясь по сторонам. Если бы Мишкольц не притормозил возле арки, они бы столкнулись нос к носу, а так — в своем черном пальто с норковым воротником и в норковой шапке он был почти незаметен на фоне наступившего декабрьского вечера.