«Приезжай! — таков был приказ хозяина. — На месте разберемся».
И он приехал. Поселился на старой квартире шурина. Сам Максимовских предпочитал жить в загородном доме.
Ни черта у него не было, кроме амбиции, у этого родственника. Никакого плана в голове. Пустота. Все делалось с подсказки Поликарпа, за спиной криворотого. Фан только подбрасывал Максимовских идеи, выдавая их за свои, и тот с радостью соглашался. Криворотому нужно было только одно — сесть на место Стара. А Поликарпу — развязать войну между кланами. Криворотый достиг своей цели. Поликарп — нет.
Но Максимовских когда-то начинал у Карпиди. Тот приютил его после отсидки, потом криворотый ушел в охрану к Потапову.
Поликарп надеялся, что новый босс будет помнить добро, и поэтому дал согласие на убийство Стара. К тому же это была давняя его мечта, на осуществление которой он уже не рассчитывал.
— Ну, что, так и будем стоять?
Ох, как хорошо знал Афанасий эти скачущие мячики в глазах Поликарпа. «Опять что-то хитрит, сука!»
— Что ж, выпьем по стопарику, — ухмыльнулся он. — Обмоем удачу! — и направился к дому.
Карпиди махнул парням рукой, и те исчезли вместе со своей машиной.
От Романцева не ускользнуло, что в доме полно охраны. «Боится он меня, что ли?»
— Зачем тебе столько мальчиков, Карпуша? У тебя ведь есть жена!
— Не остри, острун!
— А может, ты их для жены и держишь? — Фана весь день разбирал смех.
Он принял душ, переоделся в чистое белье, сел за стол. Толстуха с оперным голосом приготовила роскошный обед.
— Кормишь как на убой, — заметил Романцев.
— Ну и язык у тебя, голуба! Скажи лучше, на что потратишь денежки криворотого? Он ведь немало тебе отвалил? А кто помог тебе их заработать? А?
— А кто мне подсунул Миньку Гордеева? — отпарировал Афанасий. — Который чуть все дело не завалил? Где бы мы с тобой сейчас были, если бы я его не замочил в этой Тмутаракани?
— После Лондона, — Карпиди всегда делал ударение на предпоследнем слоге, — тебе везде Тмутаракань мерещится! А Лондон-то я придумал!
— Скажи еще — научил местному наречию! — потешался Фан. — А кстати, этот… как его… «Мир искусства» на самом деле существовал?
— Ну, ты даешь, голуба! А что же, по-твоему, собирает наш еврейчик? Воздух?
— И эти Сомов и Бенуа — не выдумка?
— Запомнил-таки, мухомор-поганка! А я только по бумажке могу!
— И приличные бабки за них можно получить?
— Да уж не прогадаешь, я думаю!
— Вот бы взглянуть на эту мазню!
— Ничего. Придет время — взглянем! Выпотрошим все из Володеньки! И перчаток ему не оставим! — Теперь была очередь Поликарпа заливаться смехом, но это больше напоминало бульканье сливного бачка.
А потом была культурная программа. Прогулки по кладбищу.
— Давно ты не посещал нас, голуба! А тут ведь целая аллея героев возникла!
Фан с интересом рассматривал бронзовые и чугунные головы — многих узнавал, надгробные плиты из мрамора, яшмы, малахита…
— Это моя любимая коллекция, — хвастался Поликарп. — Скоро к ним прибавится Стар. Родственников у него, по-моему, нет, но, думаю, организация не поскупится. Даже как-то жаль, что нет больше Димы, — наигранно вздохнул коллекционер и снова забулькал: — Ты ему многим обязан, голуба! Не познал бы щедрот моей прекрасной Родины, если бы не он!
— Лучше бы я их не познал, — процедил сквозь зубы Романцев и пояснил: — Ребят жалко. Где они, кстати?
— Не здесь, не здесь, голуба! — размахивал в азарте руками Поликарп. — Они птички невысокого полета. Им здесь не место! Пойдем дальше! Дальше! — звал он, и Фану показалось, что хозяин не менее безумен, чем Стародубцев.
Они шли дальше. Карпиди то и дело останавливался возле какой-нибудь могилки и разъяснял, чем она ему дорога.
— А вот здесь я тебя нашел тем утром. Помнишь еще? Белее снега был!
Романцев прочитал надпись на надгробии: «Лауреат Сталинской премии», — поморщился и сказал:
— Пойдем дальше!
— А тут покоится один крупный бизнесмен! — ткнул Поликарп пальцем в покосившийся деревянный крест.
С фотографии глядела какая-то древняя бабулька, отошедшая в мир иной аж в пятьдесят пятом году. Фамилии уже было не разобрать.
— При чем здесь бизнесмен? — не понял Фан.
— Ты на крест не смотри. Я его перенес сюда с другой могилы, запущенной, за которой никто не ухаживал. А тут бизнесмен лежит. Машина его до сих пор в моем автопарке числится, разумеется, перекрашенная и под другим номером. Про него потом еще прописали в газетах — похищен инопланетянами! — «Бачок» исправно булькал. — Меня в инопланетяне зачислили писуны! Что ты уставился как баран на новые ворота? Пойдем к ребятам!
Фан смотрел на крест со старухой и мучительно соображал: «О таких вещах, обычно не рассказывают даже попу на исповеди! Захотел похвастаться? Или…»
Но Поликарп не давал ему думать, тянул дальше, дальше и дальше…
— Ну, вот и ребята!
Крохотные серые гранитные плиты сиротливо жались одна к другой.
— Почему так скромно, Карпуша? — процедил он.
— Не по средствам, значит, было мамашам увековечить в бронзе сынов, — пояснил «коллекционер».
— Это ведь твои люди, Поликарп. Они занимались твоим делом. И поплатились жизнью. Что же ты не помог их матерям?
— Если бы я всем давал деньги на памятники, где бы я сейчас был, голуба?
С кладбища он вернулся мрачнее тучи… Толстуха с оперным голосом постелила ему в гостиной. И он, хоть и положил под подушку пистолет, все равно не уснул до самого утра. Поднялся затемно. В восемь часов уже надо быть в аэропорту.
Вышел из комнаты. Охрана тоже не спала, была начеку.
Пока он брился в ванной, проснулись хозяева. Толстуха отправилась на кухню ставить чайник, а Поликарп давал указания своим людям.
— Не обидишься, если дам тебе старенький «джип»? — спросил Карпиди, когда Афанасий закончил водные процедуры.
— Если он не взлетит по дороге на воздух и не окажется в розыске со вчерашнего дня, то не обижусь.
Хозяйка подогрела вчерашний пирог. Она второй день молча улыбалась ему. Заговаривала только с мужем. Ему почему-то на прощание хотелось шлепнуть ее по заду тайком от Поликарпа, но что-то удержало от хулиганской выходки. «Наверно, старею», — подумал он.
— Положи мне под переднее сиденье автомат, — попросил Афанасий.
— Зачем это тебе? Попадешься с оружием — не отвертишься.
— Если попадусь без оружия — все равно вышка. А так я им живым не дамся.
— Как знаешь, — пожал плечами Карпиди.
На прощание они обнялись. И Романцеву даже показалось, что у хозяина заблестели глаза, хотя в его играх хрен что разберешь!
— Дам тебе весточку, когда тут начнется большой дележ, — пообещал хитромудрый. — В обиде не останешься.
— Приобщимся к «Миру искусства»! — усмехнулся Фан и прыгнул в автомобиль.
— До скорого! — крикнул хозяин ему в окошко, когда тот завел мотор. И повторил потом тише, вдогонку улетавшему «джипу».
Максимовских Петра Николаевича разбудил телефонный звонок.
— Петруша? Узнал меня, родной?
— Тебя трудно с кем-то спутать, Поликарп.
— Хочу тебя поздравить, Петруша, с высокой должностью.
— Ты бы мог это сделать не в седьмом часу утра по крайней мере!
— А я — жаворонок! Ты разве не знал, голуба?
— Чего тебе надо?
— Не мешало бы встретиться — покалякать. Мы ведь как-никак не чужие люди. Верно?
— Сначала выдай мне этого гада, моего родственника, а потом будем калякать! — заявил криворотый, и Поликарп даже на другом конце провода почувствовал неприступность глыбы. Уж в чем, в чем, а в глыбах он разбирался!
— Ишь чего захотел, мухомор-поганка! Ну ладно, так и быть. У тебя нынче именины, и старый друг не может обойтись без подарка. — Он замолк на пару секунд. Вздохнул, как бы давая оценить всю тяжесть приносимой им жертвы, и вдруг выпалил: — У Фана через полтора часа самолет! Действуй!
— Ладушки! — крикнул криворотый, бросил трубку и заметался по комнате.
Но в конце концов не нашел лучшего средства, как сообщить в милицию об опасном преступнике, шесть лет находящемся в розыске.
По обеим сторонам трассы тянулись хвойные леса и березовые рощи. И опять, как вчера, накрапывал дождь. А в лесах еще лежали сугробы.
Больше всего раздражало отсутствие в «джипе» магнитофона. Фан привык на большой скорости слушать задушевные блатные мелодии. Приходилось самому развлекать себя, бурча под нос несложный мотивчик. К тому же бессонная ночь давала о себе знать, а пение бодрило.
Мысли Фана были уже далеко от этой трассы, от города, от Поликарпа. Он думал о том, как встретит его жена Галина после семи месяцев разлуки. Как обнимет, заплачет, покажет детей. У него уже двое. Два пацана. Одному — четыре, другому полтора. Он их зовет авторитетами. «Авторитеты» и вовсе забыли отца. Не беда. Вспомнят, когда он им накупит обновок, игрушек, сладостей. Счет в банке в Салониках у него теперь приличный. Можно жить — не тужить. А то эта сраная скобяная лавка ни черта не давала прибыли! Сколько можно ишачить задаром?..
Вдруг нить размышлений оборвалась, и песня застряла в горле. Он машинально затормозил, еще толком не разобравшись в обстановке, но почувствовав опасность.
Впереди торчала банальная вышка поста ГАИ, но милицейских машин было, пожалуй, многовато. И еще возле будки толпились автоматчики в шлемах.
Он пересел на соседнее сиденье, достал из-под своего автомат, потом опять сел за руль. Запасной магазин сунул в карман, ощутив страшную тяжесть. Нет, дело не в магазине, просто сдавило сердце. Он понял, что ему сегодня не улететь ни этим рейсом, ни следующим.
Его заметили, рассчитывать на внезапность уже не приходилось. Он резко развернулся и отправился в обратный путь. Позади завыла сирена.
— Какая сука на меня настучала? — Он размышлял теперь вслух, даже кричал, выжимая из «джипа» последние соки. — Карпуша не мог снюхаться с мусорами! Это шурин! Шурин! Мудила! Галка меня предупреждала! Он тебя погубит! Погубит! Ревела — не пускала! А я не слушал ее, дурак! Что с бабы взять!