мощником. С другой стороны, дворецкий служил в замке гораздо дольше садовника и мог больше знать о семействе Гоблетсворт. К тому же, садовник уходил из усадьбы с приближением вечера и не мог вернуться незамеченным, а из дома дворецкого до места происшествия рукой подать. Появление Ленкса в замке даже в неурочный час никого не удивило бы: каждый из хозяев подумал бы, что дворецкого вызвал кто-то другой. И последнее. Когда я исследовал "легенду", найденную мистером Робертом за портретом сэра Хэмфри Гоблетсворта ("того самого" сэра Хэмфри), то заметил, что некоторые буквы в "рукописи", хоть и очень старательно подделанные под стиль письма XVI века, слегка схожи с подписью на картине "Страшный пир". А поскольку, я уже говорил, полотно не могло быть написано ранее, чем пятнадцать лет назад, то и рукопись имеет столь же недавнее происхождение.
— Вы хотите сказать, — изумленно воскликнул Ричард, — что эта рукопись — подделка?!
Генри кивнул: — Я был почти уверен в этом еще до того, как "легенда" была найдена во второй раз. Просматривая архив, я не нашел ни одного упоминания о Кровавом кубке или о загадочных смертях в семье.
— Но при чем же здесь Ленкс? — недоумевал младший Гоблетсворт. Юный сыщик постарался объяснить: разговаривая по просьбе детектива со старым лакеем, Роджер Паркер узнал следующее. Картина "Страшный пир" появилась в замке незадолго до приезда леди Гоблетсворт, причем, ездил за картиной сам дворецкий. Можно было бы предположить, что полотно было сделано по заказу старого лорда незадолго до его смерти; но лакей, бывший в курсе всех дел своего хозяина, заверил Роджера, что: «…сэра Френсиса подобные вещи не интересовали…" Значит Ленкс сам, по своей инициативе, затеял это дело с картиной. И уж конечно не для того, чтобы доставить удовольствие леди Гоблетсворт и ее семье. Но для чего же тогда были сделаны картина и "легенда"?
Напрашивался один ответ: месть. Жестокая месть, жертвой которой была хозяйка замка. Но какова была причина этой мести, и как ее было найти?
— Не мог же я пойти и прямо спросить: — Мистер Ленкс, почему Вы так ненавидите леди Гоблетсворт, что даже хотите ее убить? — усмехнулся Уайтхол. Немного поразмыслив, детектив пришел к мысли, что причину ненависти Ленкса к семейству Гоблетсворт (именно ко всему семейству, а не к одной леди Элеонор) нужно искать в прошлом. Генри решил поискать следы этой давней антипатии в архиве. И он нашел. Несколько писем Френсиса Гоблетсворта — дяди леди Элеонор — своему отцу, ответы на эти послания и дневник сэра Френсиса. Их-то и показал Генри Уайтхол собравшимся. Одна из записей дневника, сделанная около полутора лет назад, гласила: "Сегодня ко мне пришел человек. То, что он рассказал, повергло меня в шок. Неужели это правда?! Он — сын той единственной женщины, которую я любил больше всего на свете и ради которой готов был отречься от титула! Он — мой сын!!!"
Следующая запись выдавала отчаяние, охватившее старого лорда: "Я назначил его дворецким и приблизил к себе насколько это возможно, но ему мало всего этого; он хочет, чтобы я сделал его своим наследником! Но это невозможно — ведь есть родная дочь моего брата и ее сыновья. Именно они должны стать наследниками титула. Томас — мой сын, но он незаконнорожденный! Он же угрожает, что, если я не сделаю его наследником, то весь Шропшир будет знать о моей привязанности к Клариссе Кэртол. Он готов опозорить доброе имя своей покойной матери, лишь бы добиться цели. Это ужасно! Что мне делать?!"
Письма содержали в себе признания молодого Френсиса Гоблетсворта отцу в том, что он, Френсис, влюблен в замужнюю женщину, и ответ тогдашнего лорда Гоблетсворт, полный оскорбленной гордости, гневного презрения и советов "…одуматься, пока не поздно…"
Роберт Гоблетсворт, которому Генри передал бумаги, кончил читать, и в комнате воцарилось молчание. Дождь уже перестал, и лучи солнца пока еще робко выглядывали из-за туч. Было слышно, как за окном шелестит ветер и поют птицы.
Наконец прозвучал голос леди Гоблетсворт. — Значит, Томас Ленкс — мой брат? — тихо, с какой-то неуверенностью спросила она. Открытие подобного факта и в самом деле можно было назвать ошеломляющим.
Генри вздохнул: — Конечно, это объясняло бы поступок Ленкса: устранить остальных наследников, а затем каким-либо образом заполучить титул и замок. Мне пришла в голову та же мысль, что и Вам, Ваше сиятельство. Но некоторые последующие события показали, что я опять был не прав.
Сыщик рассказал о том, что узнал от церковного сторожа.
— Могила маленького Френсиса Кэртола привела меня в замешательство, но рассказ о старике Кленси — бывшем дворецком лорда Гоблетсворт — и о его сыне — художнике прояснил все. Картина прошлого встала перед моим мысленным взором так отчетливо, будто я видел все собственными глазами.
Сэр Френсис, будучи еще довольно молодым, влюбился в некую Клариссу Кэртол. По какой-то причине они расстаются. У миссис Кэртол рождается и вскоре умирает сын, которого она назвала в честь любимого человека. Весть о рождении сына была последней, которую получил будущий лорд Гоблетсворт от возлюбленной. Очевидно, что сэр Френсис не знал о смерти ребенка, иначе он не поверил бы шантажисту. Дворецкий сэра Френсиса — Кленси — знал о чувствах, связывающих его хозяина с миссис Кэртол, и решил шантажировать лорда Гоблетсворт. Он говорил, что расскажет обо всем обманутому мужу. Сэр Френсис, разумеется, не хотел скандала и вынужден был платить. В какой-то момент лорду Гоблетсворт, которому надоели вымогательства, узнал о гибели Кэртолов, об этом писали в газетах. Одну из газетных вырезок о смерти мистера и миссис Кэртол (но ни слова о ребенке) сэр Френсис хранил в своем дневнике. Лорд Гоблетсторт в гневе прогнал дворецкого из Гоблетсворт-холла. Кленси-старший затаил обиду и как-то рассказал обо всем своему сыну Томасу, "Томми", как назвал его церковный сторож.
Томми уехал учиться в Лондон, а после смерти отца (о которой он наверняка знал, но не приехал на похороны) вернулся и решил мстить. Ему в голову пришла идея — объявить себя сыном сэра Френсиса. Томас знал, что старый лорд не бывает на кладбище, не видел могилы маленького Кэртола, а значит и не сможет разоблачить самозванца. Томас Кленси — теперь он назывался Ленксом — прибыл в Гоблетсворт-холл и заставил "своего отца" для начала назначить себя дворецким. Но, как записал в дневнике лорд Гоблетсворт, Ленксу "…всего этого мало…", и Ленкс пытается заставить старого лорда сделать его, Ленкса, будущим владельцем замка. Это, по его мнению, достойная месть за отца.
Узнав о настоящей наследнице — дочери покойного брата сэра Френсиса — вымогатель приходит в ярость. Не берусь утверждать, но, возможно, смерть сэра Френсиса не была случайной.
— Уж не хотите ли Вы сказать, Генри, что смерть лорда Гоблетсворт — дело рук Томаса Кленси? — если лейтенант Вильерс и был удивлен, то виду он не подал.
Уайтхол кивнул; после визита Роберта Гоблетсворта сыщик, наводя справки, нашел в альманахе "Кто есть кто" статью о семействе Гоблетсворт и, в частности, о смерти сэра Френсиса. В статье говорилось, что сэр Френсис Гоблетсворт умер во сне от сердечного приступа. Никакого расследования не проводилось, — сэру Френсису было уже больше семидесяти лет.
— Но мне, — говорил детектив, — почему-то показалась странной столь внезапная смерть.
После смерти лорда Гоблетсворт Ленкс (или Кленси, что одно и то же) начал готовиться к следующему шагу по захвату титула. Буйная фантазия подсказала ему ужасное решение. Еще в художественной школе Ленкс задумал картину с сюжетом, похожим на тот, что изображен на "страшном пире". Теперь же полотно идеально подходило к плану дворецкого. Видя, что новые хозяева заинтересовались архивом, Ленкс изготовил "легенду о Кровавом Кубке" и подложил ее к другим старым бумагам…
— Но послушайте, мистер Уайтхол, — запротестовал Ричард, — легенда тоже была старой, как и остальные бумаги.
— Нет, сэр, — усмехнувшись, покачал головой Генри, — она только казалась старой. В принципе, "состарить" любую бумагу не так-то сложно. Закопайте ее на пару суток во влажную, сырую землю, а затем подержите еще несколько дней под яркими лучами солнца, вот Вам и "древний манускрипт". На первый взгляд никто не отличит подделку от настоящей старинной бумаги. Разумеется, если соответственно написан текст. Итак, подложив "легенду" в архив, Ленкс через несколько дней — когда был уверен, что "рукопись" уже прочитана — явился ночью леди Гоблетсворт под видом "призрака с Кровавым Кубком".
— Вам еще очень повезло, миледи, что Вы, увидев "привидение", потеряли сознание. Судя по всему, преступник хотел воспользоваться шоковым состоянием своей жертвы и заставить Вас выпить из кубка (кстати, не думаю, что там была настоящая кровь; скорее — какое-то густое красное вино). Если бы Ваше сиятельство сделали это…. Я уже говорил: в красной жидкости был растворен яд.
Леди Гоблетсворт побледнела при мысли, какой опасности она подвергалась.
— М-да. — Невесело усмехнулся Роберт. — Теперь я понимаю, почему на следующий день у мистера Ленкса — (слово "мистер" он произнес с мрачной иронией) — почему у него был такой растерянный и даже возмущенный вид. Ну, еще бы: он так надеялся на успех, а его постигло сильное разочарование.
— И тогда, — с задумчивым видом проговорил Ричард, — он предпринял новую попытку, которую так блестяще сорвал мистер Уайтхол.
Роберт глянул на брата — уж не насмехается ли он снова над гостем. Но в голосе младшего Гоблетсворта слышалось искреннее уважение.
На небольшом столике возле окна лежали бумаги: письма и дневник сэра Френсиса, "легенда" и рисунки Ленкса — эскизы "Страшного пира". Прямые улики, то есть кубок и нож, потерянные Ленксом во время драки и подобранные потом Аланом Финчем, а также "наряд призрака" были уже отосланы Вильерсом в Скотланд-Ярд. А бумаги, прежде, чем передать полиции, Генри хотел показать Гоблетсвортам.
Ричард подошел к столику, взял "легенду»: — И все же я не понимаю, почему Ленкс спрятал эту бумагу, а не уничтожил ее? — Вопрос был обращен к Уайтхолу.