— Садись!
— Ну… — Но Мустанг уже рысью выехал за ворота конюшни. Марик, тихо матерясь, оседлал подведенного конюхом молодого жеребца. Тот прогнулся под статридцатикилограммовой ношей, фыркнул и, не дожидаясь руководящих указаний, припустил вслед за вороным.
Ехали молча минут пятнадцать. Мустанг несколько раз круто сворачивал: сначала галопом взлетел на холм, потом протаранил лесополосу со страшным треском, а когда Марик решил, что они уже возвращаются, рванул через перепаханное поле к водохранилищу.
На противоположном берегу, примерно в километре от них, сидело несколько рыбаков. На лед никто выходить не решался: слишком тонкий, а по-хорошему, вообще, давно пора было ему растаять — Подмосковье, начало апреля.
Мустанг осторожно подъехал к кромке льда.
— Знаешь, Марик, старинную гусарскую забаву?
— Отыметь полборделя, не снимая шпаги и сапог? А потом сказать: гусары денег не берут?!
— Ага, типа того… Скачки по тонкому льду. Ходить уже нельзя — провалишься нафиг, а скакать можно: проваливаться не успеваешь. Главное не тормозить, все время галопом. Допер? Давай, пошел!
— Ты что, очумел? — Марик изо всех сил натянул поводья: его жеребец, словно сообразив о чем речь, норовил испробовать старинную гусарскую забаву.
Мустанг презрительно усмехнулся и пустил вороного вскачь. Из-под копыт полетели брызги, во льду оставались сквозные пробоины, но конь, тем не менее, шел вполне уверенно.
— Провалишься, скотина — спасать не буду, — пообещал Марик жеребцу и ослабил удила.
Выехали на берег рядом с совершенно обалдевшими рыбаками. Марик весь взмок, как будто он тащил жеребца на себе, а не наоборот. Мустанга гусарская забава тоже не позабавила, выглядел он угрюмее и злее прежнего, сцепил зубы, с бешенством уставился в одну точку, в сторону Фомичевского лесохозяйства, откуда они недавно вернулись. Проехали молча шагом еще минут десять, забрались в низину, откуда не было видно ни рыбаков, ни Кудряшевки, вообще, никаких признаков существования человека. Мустанг остановился, подождал Марика, благоразумного державшегося сзади, смерил его взглядом, уже почти спокойным, он кивнул в направлении Фомичево:
— Козлы, мать их… Не решат никак: они бабки делают или понты строят. Это Гиви, старый упертый дундук, воду мутит. — Он обернулся к Марику, но тот молчал. — Ну, что скажешь?
— Гиви — в законе, так что я ничего не скажу, ты говори.
— Не, братан, не финти. Собираешься меня пережить? — Мустанг зашелся утробным смехом, действительно напоминающим ржание. — Тоже мне, законник сраный. Давай, толкни речь.
— Если речь хочешь, сперва колись, о чем вы с Босым терли.
— Я с ним не тер, Марик, тупая твоя башка, — сказал Мустанг ласково. — Когда ты научишься со мной нормально разговаривать? Я с Босым вел коммерческие переговоры.
— Тогда объясни в чем разница, а то я что-то не догоняю.
— Разница в том, что при коммерческих переговорах каждый считает, сколько вложит и сколько с вложенного будет иметь. А когда перетирают за дело, считается, что базар за дележ — гнилой.
— Тогда проси Бухгалтера, пусть он тебе речь толкнет про сальду с бульдой, причем тут я?
— Притом, что это я вел с Босым Черепом коммерческие переговоры, а он со мной — «перетирал за дело». И выходит у него, что бабки ему как бы не важны, бабки ж — грязь! Если он станет за день снимать больше, чем сейчас за полгода — это все туфта. То, что я предлагаю — туфта! Зато сейчас он в своем сраном Фомичево — самый крутой, а так я вроде как влезу на его территорию. Понимаешь?
— Какая на хрен территория?! — Марик возмущенно покрутил пальцем у виска, — у него что, его задрипанный рынок отнимают?! Полторы палатки! Базар же про лес! Он с него и так ни рубля не имеет. А ты ему предлагаешь гостиницу, казино, бордель, охоту для фраеров…
— Ну, рубль он с леса, положим, имеет, проблема не в том. У Босого Черепа мозгов не больше чем волос на макушке, сам он от двух миллионов баксов в год отказаться не догадался бы. Это Гиви, старый черножопый козел, ему насоветовал.
Двухметровый Марик затравленно, как щенок, посмотрел на хозяина.
— Короче, Мустанг, давай лучше мочи меня сразу. А завалить Гиви я не подписываюсь. И не рассказывай мне, что он сухарь и больше не в авторитете.
— Это все, что ты смог придумать? Замочить тебя, и на этом кончатся все мои проблемы?! — Мустанг опять расхохотался по-лошадиному и добавил сквозь смех: — Извини, Марик, но ты, братан, переоцениваешь роль своей личности в истории. — Он веселился, пока не увидел, что Марик тоже заулыбался. — Ладно, хватит ржать. Предлагай, что делать с Гиви и с Босым?!
— Если бы Гиви умотал подальше… На месяц куда-нибудь. Круиз ему что ли купить?
— Соображаешь! Только в круиз Гиви не поедет. Ты бы ему еще шоколадку преподнес: на, Гиви, держи, в знак нашей любви и почтения!
— Может, на разводку его пригласить ну, там… во Владивосток?
— В Буэнос-Айрес. Короче, с тобою мне все ясно. А на разводку Гиви пригласить надо. Завтра поедешь в Фомичево и устроишь бузу, сделаешь вид, что нажрался и скажешь все, что о них думаешь, по матери. Только Босого не поминай. Можешь раскроить пару харь, но ствол не доставай и вовремя смойся, пока они сами тебя не завалили. А потом уже мое дело. Приглашу Гиви на показательный процесс, отстегну, штук сто зеленых, может и уговорю, пока он теплый. Все понял?
— Нет. Я, типа, один должен в Фомичеве бузить?
…Да ради бога, бери кого хочешь. Но за каждого ответишь.
…В смысле?
…В смысле: ни стрельбы, ни жмуриков и Босого лично не оскорблять. Сечешь?
— Да ладно тебе, Мустанг, за кого ты меня держишь? — протянул Марик обиженно. — Не вчера родился. — А когда Мустанг отъехал, пробубнил себе под нос: — Только не везет тебе, шеф, с нормальным бизнесом, сколько не пыжься. Блин… Выйдет с твоим отелем то же, что и с кооперативом.
Вернувшись с верховой прогулки, Мустанг вызвал Бухгалтера — в сотый уже раз перепроверить все цифры.
— Проблема есть, — помялся Бухгалтер, — с пивом.
Мустанг отмахнулся:
— Потом пиво, давай еще раз Фомичево.
Крупных проектов было всего три: кроме строительства отеля на территории Фомичевского лесохозяйства еще реконструкция проходящей неподалеку от Кудряшевки автотрассы всероссийского значения на участке Дмитров — Дубна и скупка контрольного пакета Кудряшевского пивзавода, на котором работало больше половины народу в поселке. С прибыли пивзавода он и без всяких акций имел долю, но слишком незначительную, — крышу предприятию обеспечивали районные власти, причем весьма ревностно — больше ни одного рентабельного производства на весь район не было. Директор, он же владелец двадцати процентов — самого крупного пакета, чувствуя поддержку, упирался, и договориться с ним у Мустанга пока не получалось. Только с автотрассой все, вроде, было на мази, хотя до сих пор была осуществлена лишь расходная часть проекта — пришлось отстегнуть на взятки больше полумиллиона зеленых. А первые средства на реконструкцию должны поступить не раньше июня.
— Ну, что там с пивом? — спросил Мустанг, просчитав, какую долю в отеле можно безболезненно уступить Гиви.
— Сегодня внеочередное собрание акционеров. Утром объявили.
— Какого!.. — Мустанг подпрыгнул вместе с креслом. — За месяц положено объявлять!!!
Бухгалтер пожал плечами.
— Работяги и так все на месте, а районных втихаря предупредили, так что стопроцентный кворум. Опротестовать решение из-за несоблюдения сроков оповещения не получится, аллес, короче.
— Когда начало? — Спросил Мустанг, побледнев до синевы.
Бухгалтер полез за часами, нервно дергая левый рукав сорочки, но тот не хотел ни сдвигаться наверх, ни расстегиваться. Мустанг сунул ему свои часы под нос.
— Через полчаса, точнее, через двадцать восемь минут.
— Какого ж ты молчал?! Тормоз, фраер долбанный! Хватай Марика и дуй на завод! Мне там показываться нельзя. Обещай директору что угодно, сколько запросит, хоть десять лимонов деревянных. Один хрен…
— Вы же сами не хотели его… Говорили, что вся районная ментовка пишется…
— А теперь хочу! Сам допросился, некуда уже деваться — край! Все, звони каждые десять минут, держи в курсе. Начнется собрание — вообще мобильник не выключай, буду слушать, кто что говорит.
Бухгалтер задом выскользнул в дверь. Не успел Мустанг отдышаться, как заявился неожиданный гость — Гиви.
— Здравствуй дорогой, — Гиви потрепал шагнувшего навстречу с широчайшей улыбкой Мустанга по плечу и увалился в его кресло. Мустанг подтолкнул себе кресло для гостей. — Ты знаешь, что мой прадед…
В узком кругу Гиви любил рассказывать, что его прадед дожил до ста десяти лет, а последнего сына завел в восемьдесят пять. Рассказами своими он всех давно и смертельно достал. Однажды известный вор Репа, набравшись до беспамятства и накурившись дури, очень вежливо, а, учитывая его состояние — просто с королевской изысканностью, высказал Гиви свои сомнения. А через два дня его выловили в Клязьме, где трехлетнему ребенку по грудь в самом глубоком месте. Потом кто-то специально ездил в Грузию наводить справки, но безрезультатно: документов никаких не сохранилась, а земляки из уважения к Гиви готовы были подтвердить, что его прадед был знаком с царицей Тамарой. Самому Гиви было под семьдесят, хотя выглядел он на все сто десять.
Зазвонил телефон — по всей видимости Бухгалтер.
— Э-э-э, выключи, — сказал Гиви нараспев. — Или ты меня не уважаешь?
— Извини, пожалуйста, дело срочное. — Мустанг снял трубку, но Гиви нажал рычаг.
— Дела могут подождать. А если ты такой деловой, то у меня к тебе тоже дело. Кто тебе звонил, твой человек?
— Да.
— Может он более уважаемый товарищ, чем я?
Запищал сотовый, но Мустанг выключил звук и отвечать не стал, рассудив, что, в конце концов, Бухгалтер сам разберется, не маленький, а Гиви, если с первых слов так насел, настроен на серьезный разговор. Не удастся его убедить — быть большой стрельбе.