Будь у старшего лейтенанта Кухаренко больше везения, он бы мог, конечно, и больше сделать, но оно истощилось вместе с запасом ручных гранат и патронов в магазинах ППД.
В общем, второй станкач заглушить не удалось, а немецкие стрелки весьма профессионально блокировали русских у захваченного ими песчаного горба.
Впрочем, после блокирования уничтожить группу Кухаренко фрицы, к счастью, и не пытались. То ли побаивались, то ли, видя огонь из ППД, берегли людей. Немцы не знали, что у противника все висит на соплях, и вполне резонно считали, что русские никуда от них не денутся. Например, после израсходования запаса патронов.
Разнотипными ППД в группе были вооружены все три разведчика — младший лейтенант Петров, младший политрук Беспалов и знакомый Володину Иван, так и не снявший свою кубанку. Их дополняли командир шестой роты, ее политрук Михневич и мамлей из штаба полка. С винтовками сиротились только два случайно попавших в эту высокую компанию рядовых красноармейца, один из которых был в каске. Закинутый за спину Володинский автомат оказался седьмым, в связи с чем его даже не попытались отобрать.
Владелец СШ-40 попросил ППД частным порядком. Когда Денис поманил его к себе и вручил M.P.40 убитого немецкого унтера — командира пулеметного расчета, он не обиделся. Впрочем, Володину все равно пришлось показать, как подаренным пистолет-пулеметом пользоваться.
Второму красноармейцу Денис без лишних слов указал на пулемет. Вести огонь из которого, мужика, однако, не допустили. Наводчиком к снятому с станка M.G встал политрук Беспалов.
В итоге, пулемет и трофейный «фолльмер»[1] с Володинской СВТ во второй половине ночи за всех и отдувались. Володин не только почти все свои патроны пожег, но и подсумки живых и найденных мертвыми в траншее стрелков опустошил.
Патронов к пистолет-пулеметам у их владельцев было достаточно. Проблемы вылезли совершенно в другом. У дисковых ППД пошли частые отказы — хозяева запесочили переснаряжаемые прямо тут же на месте магазины. Почистить их от песка оказалось негде, нечем и некогда. К сравнительно безотказно действовавшим рожковым ППД запасных магазинов не было вовсе.
Ближе к рассвету Денис уже был как вареный. Сдерживать где-то внутри себя страх смерти и пружину нервного напряжения с каждым следующим часом было все труднее и труднее.
К счастью, немцы к этому времени свой запас гранат тоже выкидали и стали вести себя относительно тихо. Что, однако, компенсировалось усилением по третьему батальону артиллерийско-минометного огня.
Под грохот и вспышки взрывов получилось хлебануть сбереженной водки из фляги, закусить ее найденным у покойных пулеметчиков сухпаем, привести нервы в порядок и немного отдохнуть.
Кухаренко и прочие собравшиеся вокруг него отцы-командиры к этому времени решили, что группа сделала все, что могла, и даже немного более, так что надо уходить. Благо что убитых в ночном месиве не случилось. Однако из восьми человек четверо в ходе боя были легко ранены осколками немецких ручных гранат. Касательно последних, с индпакетами у товарищей лейтенантов и политруков, конечно же, обнаружилась нехватка, и Володин, скрипя зубами, облегчил свои медицинские подсумки. Два из трех имеющихся у него пакетов на перевязки извел.
Немцы, несчастью, попытку отхода блокированных русских смогли предугадать. Выставленный на кинжальный огонь ручной пулемет расстрелял группу у проволоки, сполна отомстив за камрадов.
Вернуться в свои окопы удалось только разведчикам, примкнувшему к их подгруппе Володину и самым что ни на есть чудом выжившему раненому младшему лейтенанту Белякову, которого Денис в траншее даже узнал совсем не сразу. Дело было не в пробившей мякоть бедра пуле. Лицо растекшегося по крутости лейтенанта покрывала маска из песка Невского Пятачка, сцементированного кровью и мозгом разбитой пулями головы одного из стрелков.
Из разведчиков при прорыве не повезло только числящемуся командиром конной разведки младшему лейтенанту Петрову. Тяжело раненого пулей в спину мамлея дотащил до траншеи политрук Беспалов, сам легко раненый ночью в голову гранатным осколком. Володин вынес из ночной мясорубки неглубокую царапину по правой скуле и раненым себя не считал.
В целом сводный взвод разведки в ходе ночной атаки полег почти полностью. Помимо Ивана, в полковой блатоте живыми и невредимыми остались только два бойца с винтарями, вытащивших из-под проволоки тяжело раненого в завязке боя командира взвода пешей разведки — старшего сержанта Васильева. Шестая стрелковая рота пострадала слабее, когда комполка наряду с разведвзводом вывел ее в резерв и отправил приводить себя в порядок и отдыхать в блиндажи, Володин насчитал в ней двадцать четыре человека.
Симпатий к стрелкам такая разница в потерях не вызвала. Разведчики обуревавшие их мысли особенно не скрывали. Иван, во всяком случае, подошедшего к расспрашивающему Белякова военкому Красикову старшего политрука проводил абсолютно волчьим взглядом, и даже не счел нужным сильно понижать голос:
— Вот кого первым к обрыву поставить! Как шелудивую псину!
— Будь осторожней со своими желаниями, — равнодушно обронил тяжело опиравшийся на винтовку Володин. Как только он позволил себе расслабиться, усталость и нервный отходняк навалились гранитной плитой. — Они сбываются. Подешевеет жизнь, сам не рад будешь.
— Куда уже больше дешеветь-то! — не сбавляя градуса злобы, возразил разведчик.
— Прикуси язык, — оборвал Ивана не менее мрачно, чем он сам, поглядывающий в ту сторону Беспалов с перевязанной свежим бинтом головой. — Пулеметчик правильно говорит.
Младший политрук от госпитализации отказался — в блиндаж медчасти Володин с Иваном унесли одного находившегося в беспамятстве Петрова. Между делом выяснилось, что по должности Беспалов был не политруком разведки полка, а ответственным секретарем бюро ВЛКСМ и разведчиков только курировал. Что нисколько не помешало ему пойти с ними в бой. Это импонировало.
По результатам недолгого общения с этим остро посматривающим глубоко посаженными глазами инженером человеческих душ ленинградской подворотней тянуло так, что на обмотанную бинтом голову политрука остро хотелось водрузить восьмиклинку[2]. Ну и угостить Андрея Петровича беломориной для завершения образа. Возрастом он был от двадцати пяти до тридцатника, точнее Володин определить затруднился.
— Чтобы рота шла всегда и везде шла за своими командирами, Ваня, — глядя с обрыва на свинцовую воду Невы, шугу, льдины и потерявший под давлением льда половину настила мостик, обронил Володин во внезапном желании выговориться, — требуются пять факторов. Выучка бойцов, спайка подразделения, воинская дисциплина, доверие командирам и понимание, что и зачем ты делаешь. Как с этим списком было у шестой роты? Начни с индивидуальной выучки.
Иван мрачно покосился на Володина, смачно сплюнул и, не ответив, тоже уставился на Невскую воду и лёд. Крыть ему было нечем. Со всем перечисленным не только в шестой, но и в любой другой стрелковой роте полка вряд ли было хоть как-то радужно.
Стопора пружины нервного напряжения вылетели окончательно, и Володина понесло:
— Когда в этом полку в подразделениях последний раз были учебные стрельбы? Х…и толку от тысяч сожжённых в бою патронов, если люди не умеют стрелять? Количество пуль на погонный метр от таких стрелял начальство пусть в жопу засунет. Когда тут последний раз приводилось к нормальному бою вооружение? Роты для отдыха и тактических занятий в окопах давно менялись? Война — это такой ох…й повод для прекращения боевой подготовки?
— Не умничай, Володин. Думай, что говоришь, опасные речи толкаешь, — тяжело вздохнул Беспалов. — Шуруйте в блиндаж, ешьте и отдыхайте. Ориентировочно до вечера. Я задержусь.
— Завтрак оставить, товарищ политрук? — глянув в сторону махавшего Беспалову ручкой военкома уточнил Иван.
— Бери, — кивнул Беспалов. — Мы с вами теперь как иголка и нитка… До самой смерти.
Из темной ямы тяжелого сна Володина вышиб даже не близкий взрыв, а истошный, переливающийся и захлебывающийся крик сразу нескольких раненых. Который, впрочем, быстро затих.
Разведчики, занявшие спальные места уже после того, как его сморило, храпели как ни в чем не бывало. Беспалова в блиндаже не было.
На часах было 12.47 25 апреля 1942 года.
Уже нужно было идти за обедом, но вставать не хотелось. Сон, однако, тоже не шел — плацдарм в районе штаба полка охаживали ленивым методическим огнем чего-то очень тяжелого. Похоже, что из современных немецких или там бывших французских аналогов «Пиона». Ну или, если угодно, «Малки»[3]. Восстановления потерянной прошлым вечером телефонной связи с дивизией фриц явно не хотел. Блиндаж от близких взрывов вздрагивал так, словно хотел выпрыгнуть из земли, выкинув постояльцев.
Перекрытие в этом укрытии состояло из двух накатов 25–30 см баланов, возможно могло удержать 105 мм ОФС на осколочном действии, но восьмидюймовый снаряд его бы, конечно, не заметил. Володин рискнул выглянуть наружу.
Несмотря на обстрел, людей в окопах было видно больше обычного, хотя бегали они быстро.
После того как тяжелые орудия смолкли, переправу взяли под обстрел немецкие минометы. Прямо на его глазах в одну из пробиравшихся меж льдин у правого берега лодок попала мина. Взлетел фонтан воды, полетели клочья досок… и все, кто был в лодке, канули в невскую воду вместе с ней.
Ведро с теплой водой стояло на потухшей печи. Володин переложил из термоса остатки утренней каши в котелки, помыл колбу и, прихватив второй термос, сходил на кухню за обедом. Как и штабу полка, положенный по довольствию чай с сахаром разведчикам выдавали так. Их получили утром.
Пожилой повар про гибель разведвзвода уже знал, но пищу на полный списочный состав выдал без звука
— Что за народ внизу по берегу шатается? — поинтересовался Володин, завинчивая крышку термоса с супом. — Даже рожи какие-то не наши.
— Разведроту к нам перекинули, — охотно пояснил повар. — Сейчас стрелков из 284-го полка саперы переправляют.