Кривой усмехнулся:
– Они и то с устатку‑то в кружале засели!
– Прощай, атаман, нам недосуг!
– Так бежать, говоришь?
– А иначе что делать. Сейчас государевы стрельцы придут.
– Ну, ин! Пойду круг собирать, – сказал атаман и вышел из избы.
Василий с тремя товарищами скакал уже дальше. По дороге он сказал им:
– Братцы, теперь не знаю, что с вашим делом будет, а скачу на Саратов по своему делу. Невеста там моя. Может, ее из неволи вызволить надо будет, так пособите!
– Мы все за тебя, атаман! – сказали в голос его товарищи. – Умирать вместе будем!
– Спасибо! И я за вами. Только выручим мою лапушку.
Они утром рано въехали в Саратов, и Василий сразу почувствовал, что здесь уже известно о поражении Стеньки.
– Ишь, воры приехали, – говорили посадские, – с виселицы, видно, сорвались! Ну, да пожди, придут воеводы.
Они уже поняли всю невыгоду» равенства». Тяжко приходилось под рукою воеводскою, но еще тяжелее оказалось жить с казаками, которые не признавали ни собственности других, не входили ни в чьи интересы и только гуляли, бесчинствуя и в домах, и на улицах.
Василий въехал на бывший воеводский двор и вошел в горницу. В той самой горнице, где его когда‑то драл воевода, сидел пьяный Гришка Савельев.
Они по – казацки поцеловались.
– Правда? – коротко спросил Гришка.
– Правда! – ответил Василий. – Скажи, что невеста моя?
– А что ей? – сказал Гришка. – Живет у попа. Мои хлопцы хотели ее выволочить, да я припугнул.
– Спасибо!
– В круг! В круг, атаман! – раздались в это время голоса, и пьяные казаки ввалились в горницу.
– Ну, ну, – загалдели они, – вот и из‑под Симбирска гость! Иди и ты в круг. Расскажи!
– В круг! – гудели на дворе.
– Так вот каждый день! – сказал Гришка, поднимаясь и опоясываясь саблею. – Пойдем, что ли!
Они вышли и пришли на площадь. Там уже толпились казаки и посадские люди.
– Здоровы будьте, казаки! – сказал атаман. – Зачем звали?
– Вот к тебе из‑под Симбирска гость приехал. Пусть сказывает, правда ли, что батьку побили? – закричали кругом.
Василий вошел в круг и поклонился всем.
– Правда, – ответил он, – пришел от казанского воеводы князь Барятинский и разбил нас всех!
И он рассказал, как был бой и как бежал Разин.
– Что же нам делать, атаман, теперь? – заговорили, кругом.
– Идти!
– Так и пустим! – закричали посадские. – Вы уйдете, а нас вешать станут. Нет, уж с нами отсиживайтесь!
– Кто говорит? – заревел Гришка.
– А хоть бы я? – выскочил в круг посадский тысячник.
– А тебе вот! – сказал Гришка, махнув его по голове саблею. Посадский взмахнул руками и упал с рассеченной головою.
– Это что же? – заговорили посадские. – Наших же и бить!
– Эй! – закричал Гришка. – В воду их! Бить!
– Бить посадских! – закричали казаки.
Посадские бросились бежать, казаки за ними, рубя их по спинам саблями.
Василий взял своих товарищей и бегом побежал к дому отца Никодима.
– Отворите! – застучал он в ворота. Калитка приоткрылась, из нее высунулась голова работника, но Василий рванул калитку и ворвался во двор, а оттуда в горницу.
Отец Никодим испуганно вскочил на ноги, попадья отскочила в угол.
Василий остановился посредине горницы и поклонился.
– Что, уберег, поп, мою невесту? – спросил он его, держа руку на сабле.
Никодим укоризненно покачал головою.
– Дворянский сын, христианин и врываешься, аки разбойник в дом! Хоть покрестился бы на иконы! Зачем воров привел с собою? Когда приводил, в пояс кланялся.
– Где Наталья? – дрожа от нетерпения, закричал Василий.
– У меня она. Постой с минуту. Мати, поди скажи доченьке! – сказал он попадье. Она тихо встала, но Василий не выдержал.
– Веди меня к ней прямо! Нечего говорить ей! Чай, уж выздоровела! – сказал он и, ухватив попадью, поволок ее. – Веди к Наталье!
– Господи Владыко! Разбойник, а говорит, что любит! – с испугом воскликнул Никодим.
Кривой, Кострыга и Горемычный сели на лавки, готовые по одному зову идти на помощь своему атаману.
Попадья шла ни жива ни мертва впереди своего страшного спутника.
Они поднялись по лесенке к светелке.
Василий оттолкнул попадью и распахнул дверь. Сердце его расширилось. Вот она, его люба, его жизнь, его душа, Наталья!.. Он протянул руки и стоял безмолвный от охватившего его счастья.
Крошечный Викентий всплеснул руками.
– Он! – вскрикнула Наталья, бледная, худая, с длинною косою, выпрямившись у оконца подле широких пяльцев…
VI
Отец Никодим и попадья отнеслись к больной Наташе, словно к родной дочери. Бездетная попадья отдала ей всю свою любовь, и отец Никодим на время лишился всякого внимания с ее стороны, но не роптал.
– Богоугодно поступаешь, мати! Помоги тебе Царица Небесная! – говорил он попадье.
– Сиротиночка она ведь, родненькая, – горестно говорила попадья, – может, разбойник‑то и из дома скрал!
– Пустое, мати! Воровская женка она. Он приходил, невестой объявил ее, а все ж по христианству должно помочь недужному!
– В жисть не поверю, чтобы воровская жинка была. Послушал бы, чем бредит!..
Викентий тоже полюбил свою пациентку.
Он сидел все дни у ее постели, то мешая для нее прохладительное питье, то ставя банки на ее белое тело. Днем – он, а ночью – попадья не сводила глаз с больной Наташи, пока она была без памяти.
Попадья думала о ней, как о своей дочке, а Викентий, смотря на нее, вспоминал свою младшую сестру, которую погубили казаки. После того он ушел из‑под Киева и пробрался в далекий Саратов.
Наконец Наташа очнулась. Однажды рано – рано утром она открыла глаза и с изумлением оглянулась.
Маленькая светлая горенка, вся обитая липовыми досками. Она лежит на широкой постели с пологом. Против нее у ног, на широком стуле, сидит какая‑то незнакомая старушка и дремлет, а дальше в углу на войлоке лежит не то человек, не то собака и храпит.
Наташа закрыла глаза, силясь припомнить, где она, как сюда попала, что с ней случилось, но память на время была совершенно бессильна. Наташа утомилась и тихо уснула.
Когда она снова открыла глаза, перед нею стоял карлик с огромной головою. Она хотела закричать от испуга, но карлик так ласково ей улыбнулся, глаза так кротко светились, что вместо крика она тихо улыбнулась ему.
Закричала не она, а карлик:
– Лапушка моя! Очнулась! Ай, умница!
Он словно исчез, а потом подле нее стоял седой старик, старушка и тот же карлик, и у всех были такие добрые, кроткие лица и все так радовались на нее глядя, что ей стало и легко, и весело на душе.
– Ну, слава Создателю! – говорил старик, набожно крестясь. – Теперь, девушка, выправляться надоть!
– Я ей, голубушке, сейчас кашки изготовлю! – ласково сказала старушка. – Можно ей, Викеша?
Карлик закивал лохматой головою.
– Можно! Все можно! Полегонечку только, помаленечку! Теперь она у нас скоро встанет!
И, правда, Наташа скоро начала поправляться.
– Как я попала к вам, люди добрые? – спрашивала она у всех по очереди.
– Тсс! Пожди, вредно тебе говорить теперя!
– Где мой батюшка? Его повидать охота мне!
– Тсс! Потом, потом!..
Однажды она проснулась в глубокую полночь.
Лунный свет лился в ее окошко. В лучах его сидела Марковна, попадья, и дремала, тихо качая головою. В углу на войлоке спал Викентий.
Вдруг в тишине с улицы раздались стоны, крики, кто‑то орал диким голосом: «Нечай, нечай!«Это пьяные казаки, поссорившись, расправлялись с посадскими.
Наташа вдруг вспомнила эти ужасные крики.
– Батюшка! – закричала она в ответ и лишилась чувств.
Испуганная попадья чуть не упала со стула. Викентий быстро вскочил на ноги, и они оба тревожно нагнулись над Наташею, стараясь привести ее в чувство, а в это время разгулявшиеся казаки, убив посадского, ломились в дом к отцу Никодиму.
– Ей, батька, отворяй! – кричали они, ругаясь и клянясь. – У тебя, слышь, боярская дочь упрятана. Давай нам ее на потеху!
Испуганный поп выглянул в волоковое окно и обмер от страха: четверо казаков ломились в ворота.
– Смилуйтесь! – заговорил он. – Мне ее на постой ваш атаман поставил!
– Врешь, поп! – закричал казак. – Наш атаман до баб не охотник! Побреши у меня на него, так я тебе дом сожгу.
– Да чего тут, ребята, ломи калитку!
– С нами крестная сила! Господи, помози! Мать Царица Небесная, Ты видишь прямоту мою! – в ужасе зашептал отец Никодим, и под шум ударов, от которых ломилась калитка, ему представились ужасные картины казачьего буйства. Вот тащат его, бьют попадью, насилуют больную, жгут дом.
– Я вас, чертовы дети! – вдруг раздался среди шума грозный оклик, и битье в калитку окончилось.
Отец Никодим снова выглянул в окошечко. Высокий казак, сидя на коне, бранил казаков:
– Угомона нет на вас! Что дома ломаете?! Я вас в воду, неслухов! Али батькин наказ забыли?
– Коли поп боярскую дочь укрыл, а племя это все вывести надо.
Отец Никодим узнал в казаке на лошади казацкого атамана.
– Врут они, атаман, – закричал он, – защити! Ко мне ваш же казак, Василий Чуксанов, больную на постой поставил. Говорил, как очи береги, а они насильничают!
– Здравствуй, батько! – ответил Гришка Савельев. – Не бойсь! Не тронут! А вас, бисовы дети, в плетюхи велю. Уходите, поганцы!
Наташа очнулась, но шум, брань, несущиеся с улицы, долетали до нее, и она вся дрожала, как птица в силке.
– Батюшка! – кричала она в беспамятстве. – Братец родимый! Что с вами делают? Господи Боже! Злодеи, разбойники!
– Милушка ты моя! Наташенька! – убивалась над ней попадья. – Здесь все свои люди. Спокойся, дитятко мое родное!
– Пожди, пожди, – суетился Викентий, – я ей сейчас питьеце наговоренное дам!
Он изготовил быстро из вишневого настоя питье и влил в рот Наташи. Она успокоилась и спустя немного заснула крепким сном.