— И чем ты здесь занимаешься?
— Сижу вот… Мысли думаю.
— О чем ты думаешь мысли? — засмеялась Юлия.
— Так… ни о чем.
— Хочешь встать? — Она протянула ему руку.
Герлоф улыбнулся и покачал головой. Вставать ему сейчас не хотелось.
— Посижу пока.
Рано или поздно надо будет поговорить с дочками о дневниках матери. Может быть, они что-нибудь знают о странном посетителе. О бесенке… или как его назвала Элла? Бесенок?
30
Пасхальный обед удался, и все было хорошо, пока у Ниллы не пошла горлом кровь и она не потеряла сознание прямо за столом.
Пер все время пытался себя уговорить, что Нилла не так уж больна. Сейчас он себя ругал — обязан был догадаться. Она еще в субботу вечером выглядела очень плохо. Помогала ему резать овощи, но то и дело останавливалась и смотрела на доску, словно у нее не было сил.
— Устала?
— Да нет… спала плохо.
— Хочешь лечь? Иди поспи немного.
— Нет, не надо… я в порядке.
— А не хочешь погулять немного? Пройдись вдоль берега. Воздух замечательный. И Йеспера возьми с собой.
— Нет… не думаю. — Она опять взяла нож и продолжала резать овощи медленными, неуверенными движениями.
Пер наблюдал за ней краем глаза и все время мысленно повторял: ничего, ничего страшного, все обойдется.
Он починил лестницу еще во вторник — и взял за привычку каждое утро смотреть, не произошло ли чего. Накануне тоже посмотрел — все в порядке. Камни лежали так, как он их положил. После праздника опять займется строительством. Надо довести лестницу до края скалы.
Лужи на дне каменоломни понемногу высыхали. Летом они с Йеспером могут играть там в футбол.
И с Ниллой, конечно.
Он обошел дом и остановился у сарайчика, где Эрнст хранил инструменты. Бендежка, вспомнил он словцо. Нет, это не бендежка. Просто двухметровый сарай. На серых, потрескавшихся от времени досках кое-где сохранились следы фалунской красной краски. Два крошечных пыльных окошка и черная просмоленная дверь.
Толстая цепь от двери наброшена на крюк в стене. Но замка нет. Единственное, что мешает открыть сарай, — большой ржавый гвоздь. Пер принес гвоздодер. Гвоздь жалобно заскрипел, но поддался.
Воздух в сарае был очень сухой, повсюду лежала мелкая, как пудра, известняковая пыль. Пер заходил в этот сарай три года назад — после смерти Эрнста родственники хотели взять на память какие-то вещи покойного. Тогда исчезли отшлифованные подсвечники, солнечные часы из камня, изящный каменный скворечник. Остались бесчисленные скульптуры… если их можно было назвать скульптурами — никто не мог понять, что они изображают. Они лежали в куче на полу. Обработанные каменные блоки — толстые безголовые туловища, головы с провалившимися глазницами и широко раскрытыми ртами. Некоторые вообще не напоминали людей.
Перу сейчас было не до них. Он прикрыл дверь и пошел за газетой.
— Значит, ваш отец и есть знаменитый Джерри Морнер? — спросил Макс. — Я про него много слышал.
После вечеринки Пер ни разу не видел Макса Ларссона, но сейчас они столкнулись у почтовых ящиков.
— Слышали?
Он взял газету и повернулся, чтобы уйти, но Макс не понял намека:
— Еще бы! Джерри Морнер… он был известен в семидесятые годы, давал интервью… даже участвовал в теледебатах о порнографии… все солдаты читали его журналы. — Макс дружелюбно подмигнул. — Читали… читать в них особенно нечего, там же в основном фотографии.
Пер неопределенно хмыкнул.
— «Вавилон», как же… — продолжил Макс. — А как же второй назывался? «Содом»?..
— «Гоморра».
— Вот именно, «Вавилон» и «Гоморра». Денег они не жалели — глянцевая бумага и все такое. Но в киосках надо было спрашивать, на стенд их не выкладывали. — Макс аккуратно откашлялся и добавил: — Сейчас я, конечно, такие журналы не покупаю. А они все еще продаются?
— Нет.
— Сейчас их, понятно, вытеснили видеофильмы. И Интернет приложил руку. Все развивается…
Пер промолчал.
— А где он находил моделей?
Пер пожал плечами:
— Меня он в это не посвящал. Я не участвовал в его бизнесе.
— Интересно, что за девушки соглашаются сниматься?
— Понятия не имею, — сказал Пер и тут же вспомнил Регину.
— Они же даже не прячут лица… среди них есть настоящие красавицы.
Пер решил, что он уже отдал долг вежливости, и двинулся к дому.
— Им хорошо платят, — сказал Макс ему в спину. — И потом, жизненный опыт…
Пер остановился как вкопанный и резко повернулся. Он решил провести много раз испытанный детский тест.
— У вас дети есть? — спросил он.
— Дети? — Макс, очевидно, удивился вопросу. — Есть. Трое… от первого брака.
— Дочери?
Ларссон кивнул:
— Одна. Анника.
— Макс, — шепотом сказал Пер, — что бы вы сказали, если бы узнали, что ваша дочь работает у моего отца?
— Она не работает.
— Откуда вы знаете? Неужели вы думаете, она бы стала вам об этом рассказывать?
Макс остолбенел. Пер повернулся и пошел прочь. За спиной он услышал, как Макс прошипел: «С-сука!», но оборачиваться не стал. Он привык к такой реакции. Никому не хотелось думать, что модели Джерри — такие же люди, как и они сами.
Но соседское согласие было нарушено. Нет мира под оливами.
Сука!
Слово застряло у него в голове. Он занимался праздничным обедом.
Джерри, Пер и Йеспер с Ниллой — три поколения будут вместе праздновать Пасху. На веранде посидеть не получится — слишком холодно. Поэтому он накрыл стол в гостиной, за столом, рядом с которым стоял изукрашенный резьбой деревянный сундук Эрнста. Он расставлял тарелки и косился на троллей, которые, улыбаясь, удирали в свою нору. Чему они, собственно, улыбаются? И почему принцесса плачет? Неужели рыцарь опоздал и не успел защитить ее честь?
— Пелле, — услышал он за спиной.
Отец неслышно вошел в комнату.
— Скоро будем есть, Джерри. Садись… пасхальные яйца… ты же любишь пасхальные яйца, Джерри?
Джерри покивал головой и уселся за стол.
— Сколько захочешь, столько и съешь, — сказал Пер, расставляя тарелки. Тут ему в голову пришла мысль. — И чтобы никаких журналов за столом, понял? — Он повернулся и пошел за детьми.
За обедом Джерри все время молчал. Близнецы тоже были не особенно разговорчивы. Ели пасхальные яйца, но мысли их были где-то далеко.
— Гулять ходили? — спросил Пер.
Нилла медленно кивнула. Она была очень бледна.
— Мы ходили в каменоломню, — сказала она очень тихо. — Йеспер нашел скелет.
Йеспер засмеялся:
— Какой там скелет? Одну косточку… мне кажется, это палец.
— Палец? — Пер уставился на сына. — Человеческий палец?
— Думаю, да.
— Где ты его нашел?
— В куче камней. Он лежит у меня в комнате.
— Потом посмотрим. Наверняка какое-то животное. — Он расколупал яйцо. — Но вообще не стоит носить кости в дом. Там могут быть бактерии и…
Но Йеспер его не слушал. Он уставился на что-то за спиной Пера, и в глазах его мелькнул ужас.
— Папа! — завопил он. — Нилла!..
Пер обернулся и увидел, что яйцо выпало у Ниллы из рук, голова упала на грудь и она сильно наклонилась в сторону — вот-вот упадет.
На столе перед ней были пятна крови.
— Нилла! — Пер еле успел подхватить дочь.
Она смотрела на него из-под полуопущенных век.
— Что? — спросила она странным, без обертонов, голосом, как говорят во сне. — Мне надо…
Она замолчала и бессильно обвисла у него на руках. Пер обхватил ее и прижал к себе.
— Все сейчас пройдет, — в отчаянии машинально шептал он. — Не волнуйся, девочка… сейчас все пройдет…
Но он понимал, что случилось что-то очень серьезное. Лицо Ниллы внезапно покраснело, и Пер почувствовал, что по руке его течет что-то теплое. У Ниллы пошла горлом кровь. Она потеряла сознание.
Джерри сидел с яйцом в руке, тупо уставившись на кровяные пятна на скатерти. Йеспер вскочил и, не сходя с места, смотрел на сестру расширенными от страха глазами.
Пер отнес Ниллу на диван и осторожно уложил. Она закашлялась и открыла глаза.
— Мне очень холодно, — прошептала Нилла.
Пер вспомнил слова доктора — новый препарат очень действенен, но иммунитет ослабляется, организм легко подвержен инфекциям и еще что-то…
Он, стараясь выглядеть уверенным, посмотрел на Йеспера.
— С Ниллой все будет в порядке, — сказал он, — но я должен опять отвезти ее в больницу. Сможешь побыть с дедом?
Йеспер кивнул.
— И позвони матери…
Больница была почти совершенно пуста. В пасхальный вечер люди были только в приемном покое. Ниллу положили на каталку и увезли куда-то по коридору. Перу оставалось только пройти в ее отделение и ждать.
Пер сел на стул в коридоре. Он привык ждать. Он ждал. Он ждал, и ждал, и ждал…
Прошло больше часа. Открылась дверь, и появилась Марика со своим Георгом. Георг выглядел точно так же, как и в те два раза, что Пер его видел, — загорелый, в хорошо сшитом темном костюме.
— Нас приглашают поговорить с врачом, — сказала Марика.
Врача, дежурившего в пасхальный вечер, Пер никогда не видел. Фамилия его была Стенхаммар. Он был еще моложе того, что лечил Ниллу, но с такими же серьезными и вдумчивыми глазами. Он сидел за компьютером.
— У меня для вас две новости: хорошая и плохая, — сказал он. Подождал ответа и продолжил: — Хорошая новость — нам удалось сбить температуру и остановить кровохарканье. Скоро мы сможем забрать ее из интенсивки.
— А можно взять ее домой? — спросила Марика, хотя спросить должна была не она, а Пер: дети в эти выходные были с ним.
— А теперь плохая новость, — сказал врач. — Пернилла домой ехать не может. Она должна остаться в клинике.
— И надолго? — опять Марика.
Доктор помолчал, а потом разразился длинным монологом. Он рассказывал обо всех анализах, о результатах обследований, что они нашли… Он говорил, и говорил, и говорил, употребляя то и дело длинные, незнакомые Перу слова.