Когда она опять вышла во двор, Генри все еще бегал с ведрами, но было уже поздно. Весь коровник был объят пламенем. Он набрал очередное ведро и словно замер, тяжело дыша.
Мычание прекратилось. Запахло горелым мясом.
Несмотря на волны горячего воздуха от пожара, Вендела замерзла.
— Отец… можно я пойду в дом?
Как ей показалось, Генри не слышал ее слов. Он медленно и бессмысленно крутил головой, а потом произнес загадочную фразу:
— Огонь здесь ни при чем.
Вендела так и не поняла, что он хотел сказать.
Через час приехали пожарные, но все, что они могли сделать, — помешать распространению огня. Коровник спасти было невозможно.
Пожарные уехали. Генри отнес Инвалида в его комнату, вышел на крыльцо и сел. По двору все еще дрейфовали космы тяжелого, удушливого дыма. Вендела тихо подошла к отцу:
— Папа… Ян-Эрик — кто он?
— Ян-Эрик? — не сразу ответил Генри. — Это мой сын… твой брат.
— Брат?
— А разве я тебе не говорил?
У Венделы в голове крутилась, наверное, тысяча вопросов, но она задала только один:
— А почему он не ходит в школу?
— Они сказали — напрасный труд. Необучаем.
Сказал — и замолчал, уставившись в темноту.
Вендела пошла в дом и легла, вытянувшись на постели.
Генри, наверное, не ложился. Он разбудил Венделу в семь утра:
— Пора в школу… я дал тебе поспать… доить сегодня некого.
Она даже удивилась поначалу, почему так пахнет дымом. Потом вспомнила ночной пожар, Инвалида, предсмертное мычание коров.
Генри пошел было к выходу, но остановился:
— Не волнуйся… все застраховано. И взнос уплачен, у меня есть квитанция.
И тут она вспомнила, что сегодня экскурсия. Они поедут в Боргхольм.
И она тоже поедет. Деньги у нее есть, и коров вечером доить не надо.
Часом позже, идя в школу, она не подошла к камню эльфов и даже не посмотрела в его сторону. Она не хотела его видеть, но вопросы все равно роились в голове.
Что она попросила у эльфов накануне? И что они натворили?
Она категорически не хотела об этом думать.
Весь класс уже собрался, все болтали без умолку и смеялись, предвкушая интересную поездку.
Вендела даже не улыбнулась. Ее преследовал запах гари.
Она поехала в Боргхольм, сидела в купе с Дагмар и другими девочками, но чувствовала себя очень одиноко. И из этой поездки она не запомнила ровным счетом ничего — она все время видела перед собой картины пожара.
Она вернулась поздно — через три часа после несостоявшейся вечерней дойки. На хуторе было полно народа.
Двое полицейских из Марнеса бродили по пожарищу. Торец жилого дома сильно закопчен, коровник сгорел дотла, остался только каменный фундамент, похожий на заполненный золой бассейн. Торчащие обгоревшие балки перекрытия. Запах гари и горелого мяса. Три обугленных трупа коров.
Роза, Роза и Роза. Вендела против воли все время повторяла имена коров. Роза, Роза и Роза.
Пришли посмотреть на пожарище и соседи — из Стенвика, и даже из более далеких деревень. Многие принесли с собой молоко и бутерброды для погорельцев. Генри сдержанно благодарит, Вендела с горящими щеками делает книксены и при первом же удобном моменте уходит в дом, поднимается по лестнице и осторожно пробует дверь Инвалида.
Заперта.
— Ян-Эрик? Это Вендела!
Полная тишина.
Подождала немного, спустилась вниз и посмотрела в кухонное окно.
Высокий и худой дядька из Стенвика задумчиво осматривается, подходит к Генри, участливо что-то ему говорит и подходит к пожарищу.
Один из полицейских подзывает отца.
Отец подходит, показывает на трупы коров и что-то объясняет.
Полицейские снова начинают осматривать бывший коровник. Отец идет в дом, а тощий показывает полицейским сначала на пожарище, потом на что-то на земле, рядом с ним.
Констебли согласно кивают.
— Черт знает, чем они там занимаются, — ворчит Генри. — Сговариваются, что ли?.. — Он смотрит на Венделу: — Ты должна меня поддерживать. Если будут вопросы, ты должна меня поддерживать.
— Какие вопросы?
— Ну… какие-то трудности. Ты ведь поддержишь отца?
Вендела быстро кивает.
Через полчаса полицейские поднимаются по крыльцу. Одежда их испачкана, от них пахнет гарью. Тяжело садятся за стол.
— Расскажите, что вы знаете, Форс.
— Нечего особенно рассказывать.
— Как все началось?
Отец опустил руки на стол:
— Не знаю… началось, и все. Вечно мне не везет. Несчастливое место, что ли…
— То есть, когда вы проснулись, уже горело?
Говорит только один, другой сидит и пристально смотрит на Генри.
Генри кивает:
— В полночь. И дочка проснулась.
Вендела не решается смотреть в глаза полицейским, сердце колотится — вот-вот выскочит из груди. Сумерки… как раз сейчас эльфы танцуют на лугу.
— У нас сложилось впечатление, что пожар начался сразу в двух местах.
— Вот как?
— И с западного, и с восточного торца. Странно… прошли дожди, земля влажная…
— Там кто-то зажигал свечу, — вступил в разговор второй. — Мы нашли расплавленный огарок.
— Вот как?
— А ты почувствовал запах керосина? — обратился он к первому.
— А то! Конечно, почувствовал.
— Позвольте осмотреть вашу обувь, Форс.
— Обувь? Какую обувь?
— Всю. Всю вашу обувь.
Генри замешкался, но полицейские вывели его в сени и в его присутствии начали разглядывать башмаки, один за одним. Переворачивают и смотрят на подошвы.
— Скорее всего, этот. — Первый поднял сапог. — Как ты думаешь?
Первый кивнул.
Второй принес сапог в кухню, поставил перед собой на стол и внимательно посмотрел на Генри:
— А горючие вещества у вас дома есть, Форс?
— Горючие вещества?
— Скажем, керосин.
— Наверное, есть…
— В бидоне?
Вендела вдруг вспомнила — вчера она обратила внимание, как огонь змейкой бежал по земле вокруг коровника, точно знал, куда ему надо.
— В кувшине, — тихо говорит Генри. — Где — не помню, но с полкувшина должно остаться.
Полицейские дружно кивают.
— Тебе все ясно?
— Еще бы!
Наступает тишина. Но тут Генри выпрямляется и говорит одно слово:
— Нет.
Полицейские с удивлением смотрят на отца.
— Ничего не ясно. Я никакого отношения к пожару не имею. Если там и был керосин, это не значит, что его налил я. Я весь вечер был дома, пока пожар не начался. Это может подтвердить дочь.
Полицейские внимательно смотрят на Венделу. Она чувствует, как по спине катится холодный пот.
— Конечно могу, — врет она. — Папа был дома… он спит в соседней комнате, и я всегда слышу, если он выходит.
Генри кивком показывает на стол:
— И этот сапог — не мой.
— А чей же еще сапог может стоять у вас в сенях? Довольно странно…
Генри несколько секунд молчит, потом встает и идет к лестнице.
— Пошли, — говорит он. — Я вам кое-что покажу.
41
Герлофу для его корабликов нужны были пустые бутылки, поэтому он каждый вечер за ужином выпивал бокал вина. Но у него никак не хватало решимости взяться за постройку брига — кусок красного дерева, подаренный ему Йоном, так и лежал нетронутым с самой Пасхи.
Время проходило незаметно — поспал, поел, посидел на солнышке… И конечно, дневники.
Он читал записи покойной жены, медленно, не больше странички за раз, и долго думал над прочитанным.
Сегодня у нас 18 сентября 1957 года.
Мне стыдно, что я ленюсь писать, но сегодня дала себя слово написать — и вот, пишу. Уж очень много случилось за это время. Были на похоронах Оскара Свенссона в Кальмаре, потом у меня был день рождения. Сорок два года.
А в воскресенье была конфирмация моего племянника Биргера в Йердлёсе. Все было очень торжественно, и пастор Эк задавал Биргеру вопросы — по-моему, очень трудные.
Герлоф вчера уехал поездом в гавань, а сегодня утром они должны уйти в Стокгольм. Девчонки поехали на велосипедах в Лонгвик, так что я одна — ну и хорошо. Одной тоже иногда неплохо побыть.
Сегодня пасмурно, и ветер очень крепкий — уже начинаются осенние ветра. Я знаю, Герлоф хорошо управляется со своей баржой в любую погоду, но все равно, дай Бог ему спокойного плавания. Еще почти два месяца до конца навигации.
Сижу вот на веранде и пишу потихоньку. Девочки уехали, я их проводила и пошла в дом. Гляжу, на нижней ступеньке лежит брошка. Красивая такая, в форме розы, выглядит как серебряная, хотя, конечно, вряд ли. Наверное, мой бесенок принес. Не знаю, что с ним делать… беспокойство одно.
Герлоф отложил дневник, подумал, встал и пошел в дом.
Желтая шкатулка для украшений лежала в комоде в его комнате, завернутая в старый морской флаг. Он открыл замок и уставился на живописную кучку цепочек, колец, сережек и браслетов. Некоторые неплохо бы почистить. А вот и эта брошка — и, правда, в форме розы, а посередине маленький красный камушек.
Видел ли когда-нибудь на Элле эту брошь? Насколько он помнил, нет. Не видел.
42
Джерри столкнулся с Марикой в больничном коридоре. Они остановились и молча смотрели друг на друга.
Пер стоял рядом, но охотнее всего он оказался бы где-то в другом месте. Скажем, по другую сторону пролива, на пробежке с Венделой Ларссон. Но чудес не бывает.
Они с Джерри только что вышли из лифта, а она их словно поджидала.
— Привет, Джерри! — сказала Марика. — Как здоровье?
Марика встречалась с Джерри всего один раз, давным-давно, за год до рождения близнецов. С мамой Пера, Анитой, она была давно знакома, и отношения у них наладились — лучше некуда. Поэтому Марика очень хотела повидать и отца. В один из выходных они оказались поблизости от Кристианстада, и Марика настояла, чтобы Пер позвонил отцу и договорился о встрече.
Джерри встретил их в темно-голубом шелковом халате, из-под которого выглядывали леопардовые желто-коричневые трусы. Он угостил их тостами с икрой ряпушки. Без шампанского, естественно, тоже не обошлось. Перед уходом он подарил им свежие номера «Вавилона» и «Гоморры» — чтобы, так сказать, ликвидировать остатки романтического настроения.