И вскоре просторный дворцовый вомиторий предоставил огромные чаши из красного мрамора для облегчения гостей, избавляющихся от излишков пищи при помощи павлиньих перьев. Еще не наступило время сладостей.
С крыши триклиния посыпались розовые лепестки, а молоденькие рабыни, омыв руки пирующих ароматной водой, возложили на их головы свежие венки и обрызгали триклиний духами.
Настал черед танцев и развлечений. Пожилые гости сразу же удалились в сад для бесед, и молодежь вздохнула свободней. Посыпались фривольные шутки, раздались непристойные куплеты, высмеивающие сенаторов. Ганимед под требовательным взглядом Юнии запел песенку о Силене, после чего Тиберий Гемелл поспешно выбежал из триклиния, преследуемый насмешками. Калигула проводил своего приемного сына неприязненным взглядом, хотел что-то сказать Юнии, но она перебила его, указав на сцену. Молоденькие финикиянки кружились там, играя прозрачными накидками, а вблизи кипел спор, кому какая достанется на ночь. Гай усмехнулся.
Занятые беседой, они не заметили, как Макрон подал какой-то знак Друзилле. Она, послушная ему, тихо скользнула с ложа, стараясь не потревожить Лонгина, и приблизилась к одинокому Агенобарбу.
«Пора!» – одними губами шепнула она, быстрым движением что-то вложила ему в руку и сразу вернулась на свое ложе.
Звуки труб возвестили о конце перерыва, и гости стали располагаться на своих роскошных ложах. На сцене распорядители поспешно выстраивали хор из прелестных малюток, сыновей знатных патрициев; дети должны были исполнить хвалебный гимн во славу императора. Малыши, одетые в тонкие короткие туники, отчаянно дрожали от волнения, шепотом повторяя про себя слова. Удар в гонг заставил прекратить все разговоры, и триклиний заполнили величественные звуки музыки. Юния повернулась к Гаю.
– Сейчас будут пищать, как мыши. Какие они маленькие, – шепнула она.
Гай, не расслышав, резко нагнулся к ней. И в этот миг что-то со свистом рассекло воздух над его головой, и Юния, подняв глаза, увидела, как огромный Домиций заносит руку с кинжалом для повторного удара.
Крик умер на ее устах, она, оцепенев, с ужасом смотрела на Агенобарба. Но она даже не успела ничего предпринять, как Домиций вдруг, выронив кинжал, схватился за грудь и, выпучив глаза, повалился прямо на них. И она пронзительно закричала от страха лишь тогда, когда Гай скатился прямо на нее, а тяжелая туша придавила их своей тяжестью.
Едва Агенобарба подняли, как увидели, что он мертв – на посинелых губах выступила пена, а глаза остекленели. Испуганный Калигула прижал ее к себе, дрожащую и без конца повторяющую:
– Кинжал! Кинжал! Я видела у него кинжал!
Но его нигде не могли найти.
Макрон позаботился спрятать улику, по случайности отлетевшую прямо к его ногам.
– Тебе показалось, моя птичка, – уговаривал дрожащую Юнию Калигула.
– Но он хотел убить тебя, Гай. Я видела, как он замахивался для удара. Но боги спасли тебя. Этот негодяй умер от удушья, прежде чем смог ударить.
– Но кинжала нигде нет. Уже обыскали все вокруг, – возражал Гай. – Несчастный случай, не больше.
Друзилла льстиво ему вторила, уговаривая напуганную невестку и стреляя глазами в Макрона.
Заговор провалился. Они оба это понимали. Внезапная смерть исполнителя погубила их хитроумный план.
Юния никак не могла успокоиться. И Гай, подняв ее на руки, понес в спальню, довольно грубо приказав всем расходиться по домам. Расстроенные гости стали разъезжаться, тоже донельзя напуганные недобрым предзнаменованием, и в опустевшем триклинии остались лишь Лонгин с Друзиллой, Виниций с Ливиллой и Агриппинилла, не сводившая широко открытых глаз с мертвого тела того, кто когда-то был ее мужем и чье дитя она носила под сердцем. Макрон хотел было задержаться, но Кассий Херея настойчиво повторил приказ императора. И он, позабыв, что Херея его подчиненный, ушел следом за остальными, сжимая под тогой рукоять кинжала, так и не исполнившего свое предназначение.
– Какой ужас! – прошептала Ливилла, прижимаясь к Марку.
– Подумаешь, – зашипела Друзилла. – Сдох и все. Никто и не испугался, кроме нее. Какая притворщица! Обвинить в попытке покушения мертвеца! Где тот кинжал, который она видела?
– Заткнись! Иначе я вцеплюсь тебе в волосы! – набросилась на нее очнувшаяся Агриппинилла.
– Только попробуй! – вызывающе ответила сестра, угрожающе выставив длинные когти.
– Прекратите! – Лонгин попытался остановить ссору, но вдруг из спальни Клавдиллы послышался громкий крик.
– Там что-то случилось! – воскликнули все в один голос и разом бросились туда.
Кричала Юния. Жуткая боль выворачивала внутренности, причиняя невыносимые мучения. Едва Гай уложил ее на ложе и поднес чашу с водой, как вдруг она почувствовала неладное. Цепкая рука боли сдавила низ живота с такой силой, что она едва не потеряла сознание. И страшный вопль огласил коридоры дворца.
Перепуганный Калигула пытался удержать ее, когда нечеловеческая сила выгнула ее дугой на постели.
– Харикл! Где Харикл? – кричал он столпившимся в дверях сестрам. – Пусть явится сюда!
Врач прибежал почти сразу. И, едва кинув взгляд на бьющуюся в припадке Клавдиллу, сообщил:
– Она рожает!
Калигула, открыв рот, сел.
– Но ведь еще рано!
– Это случается и прежде срока. Я потому и запретил ей подниматься, что схватки могли начаться в любой момент.
– Ее напугал Домиций, – вмешалась Ливилла. – Он умер прямо у нее на глазах от удушья, а ей показалось, что он хочет убить Калигулу кинжалом.
– Иногда сильный испуг провоцирует преждевременные роды. Всем выйти! – распорядился Харикл, единственный, кто сохранял спокойствие. – Велите принести горячей воды и побольше простыней.
Страшный крик Юнии прервал его речь, и он кинулся к ней на помощь. Калигула разрыдался.
– Все вон! – забывшись, закричал Харикл и почти силой вытолкал собравшихся.
Клавдилла металась и кричала, почти не переставая. Перепуганные рабыни внесли широкий таз и стопки с бельем.
– Я не уйду! – заявил Гай. – Я должен быть рядом с ней!
– Здесь никого не должно быть! – взревел Харикл.
И Гай в ужасе выбежал из спальни.
– Пойдем, брат! – Ливилла попыталась поднять его, когда он устало сел на пол. – Ты ничем не сможешь помочь ей! Надо молиться! Боги помогут!
– Вы идите, – всхлипывая, ответил Калигула, – а я буду здесь. На всякий случай!
Клепсидра показала немало часов, а он все сидел и ждал, слушая, как кричит его жена. Гай чувствовал, что там происходит что-то неладное, но не мог ничего понять из хриплых отрывочных слов Харикла, заглушенных плотной тканью занавеса. Вдруг слабый писк донесся до его ушей, и он в волнении вскочил. Ребенок! Он не мог ошибиться! Это был писк новорожденного! И только сейчас он понял, что Юния уже не кричит и там внутри все тихо.
Гай откинул занавес, даже не заметив, что сорвал его с петель, и вбежал в спальню.
Она лежит, прикрытая простыней, а Харикл держит на руках какой-то сверток. Увидев Гая, врач протянул сверток ему и тихо сказал:
– У тебя родилась дочь.
– Дочь? – едва слышно прошептал Гай.
Трясущимися руками он бережно подхватил крохотный сверток и заглянул внутрь.
– Надо же, рыжая, – тихо сказал он. – И такая красивая, как мать.
Харикл незаметно усмехнулся. Он всегда считал, что новорожденные сморщенные и страшненькие. Как только родители могут разглядеть в них сразу столько достоинств? Ребенок императрицы ничуть не красивее сына грязной рабыни. Все они одинаковые – красные и крикливые.
Слабый стон прервал его мысли и заставил очнуться Калигулу.
– Милая! Тебе все еще больно? – спросил он, осторожно передавая дочку Хариклу.
Она слабо качнула головой и попыталась улыбнуться. Гай увидел, как бледность разливается по ее прекрасному лицу.
– Что с ней? – взволнованно он обернулся к врачу.
– Она очень слаба. Потеряла много крови. Ей придется еще долго лежать в постели, чтобы восстановить здоровье. Но все закончилось, – с облегчением сказал Харикл.
Но лицо Юнии вдруг заострилось, облик изменился до неузнаваемости, и она едва слышно прошептала:
– Все только начинается. Она здесь и смотрит на меня.
– Кто? – в ужасе спросил Гай.
– Моя богиня, окруженная туманом Стикса. Геката пришла позвать меня с собой.
– Нет! – крик Калигулы заставил содрогнуться стены. – Я не позволю ей забрать тебя!
– Ты не в силах что-либо изменить, – прошептала она слабеющим голосом. – Это было предсказано заранее. Я знала об этом.
– Мартина? – в ужасе спросил Гай, даже не замечая, как льются слезы из его глаз.
Юния кивнула и откинула прикрывающий ее покров. И он увидел, как течет по ее ногам алая кровь.
– Харикл! – закричал он.
Врач, стоящий рядом, в страхе смотрел.
– Этого не может быть. Не может быть, – повторил Харикл.
– Пусть он уйдет, – шепнула Юния. – Он ничем не сможет помочь, а у меня так мало времени. Уже простерли свои черные крылья боги смерти у изголовья.
Калигула в страхе оглянулся.
– Нет, ты не сможешь их увидеть. А я вижу.
Гай послушно махнул рукой Хариклу. Врач с ребенком на руках поспешно вышел, дрожа от страха. Он тоже почувствовал прикосновение черных крыльев и знал, что теперь и его дни сочтены.
– Ты родила мне дочь, – ласково шепнул Гай, целуя ее бледный лоб.
– Знаю. – Она опять попыталась улыбнуться. – Рыжую, как ты. Мартина предсказала мне и это. Как и то, что она, плод нашей любви, принесет мне гибель. Вот почему я хотела вернуться в Александрию. Но теперь не жалею ни о чем. Ради твоей любви можно и умереть. Я была самой счастливой женщиной в Риме. А боги всегда завидуют счастью смертных, Мартина предупреждала. Я не послушала.
Гай услышал стук капель крови о мраморный пол.
– Скоро, Геката! Дай мне проститься с ним, – вдруг произнесла Юния, вглядываясь во тьму перед собой.
Калигула, покорившись неизбежному, лег рядом и крепко обнял ее. Они лежали посреди увядших бутонов и мерцающих драгоценностей, только сегодня утром пролившихся дождем безумной любви на прекраснейшую женщину.