– Садитесь все, пожалуйста, садитесь, – сказал я, и все уселись на землю. – Я уже говорил, что каждый из вас волен идти своим путем, сам должен решить, как ему действовать дальше. Я уже сказал предводителю рабов, Спартаку, что сообщу ему наше решение сегодня. Должен вас уверить, что буду следовать тому решению, какое вы примете. Именно я несу ответственность за то, что все мы угодили в эту беду. – Раздалось несогласное бормотание, но я поднял руку, призывая к тишине. – Поэтому именно вам я предоставляю право решать, как нам действовать дальше.
С этими словами я сел на траву и замолчал.
Нергал нервно оглядел людей вокруг и позади себя, а те явно подталкивали его, заставляя говорить. Он поднялся на ноги.
– Принц, мы поговорили между собой и выражаем тебе благодарность за то, что ты доверяешь нашему здравому смыслу и веришь, что мы примем правильное решение. Но наше решение такое: командуешь нами ты, и мы останемся с тобой при любом исходе.
Гафарн хлопнул в ладоши:
– Вот как здорово! Принц Пакор говорит, что решать нам, а ты заявляешь, что решать ему. Так что, по сути дела, никто не должен и не может принимать никаких решений. – Он ткнул в меня пальцем. – Ты должен решить, иначе мы вполне можем снова напялить на себя рабские цепи. Римляне, по крайней мере, вполне способны принимать решения!
Свобода сделала его более дерзким и несносным, чем прежде. Тем не менее его речь заставила меня встать.
– Очень хорошо. Мы находимся в Южной Италии, и у нас нет возможности покинуть эту страну морем. Как мне кажется, наилучшая для нас возможность – это последовать со Спартаком на север и уйти из Италии, преодолев Альпы. После чего мы можем направиться на восток, в земли, которые неподвластны Риму, потом к Черному морю и в Понтийское царство, через которое вернемся домой. Но на всем этом пути нам, несомненно, придется сражаться с римлянами. Но это именно то, чем мы занимались прежде. Они наши враги, но мы воины, а долг каждого воина – сражаться с врагами. Спартаку нужна конница, а мы – лучшие конники в мире. Итак, остаемся с ним и идем сражаться. Таково мое решение.
Несколько секунд царило молчание, потом все вскочили и начали радостно кричать и обниматься друг с другом. Я был даже счастлив, потому что теперь у меня появилась возможность отомстить за Бозана и, возможно, смыть позор плена. Да простит меня Шамаш, но я все еще грезил о воинской славе. Но слава была где-то в будущем, а сейчас мои амбиции ограничивались тем, чтобы убивать римлян и опустошать их страну. Это зло? Я так не думал. Они ведь мои враги, а я оказался в самом сердце их страны. Римляне хотели навек оставить меня в цепях и обращались со мной, как с последней собакой. Ну, что же, эта собака намерена теперь кусаться.
Завтракали мы в молчании, хотя многие улыбались мне, когда я встречался с ними глазами. Я тоже им улыбался. Мы все были братьями, одной семьей, попавшей в чужие земли, и я был рад пребывать в их обществе. И надеялся, что они тоже рады моему обществу. Они по-прежнему доверяли мне и уважали, это я теперь знал наверняка. И был твердо намерен сохранить это их доверие и уважение. Должен, однако, признаться, что мне все больше нравилась римская пища, доставшаяся нам. Бывшие рабы наладили крупные поставки молока от стад коз, пасущихся на склонах Везувия за границами нашего лагеря. Гафарн проводил много часов вне лагеря, пока я валялся в палатке, приходил в себя и обсуждал со всеми наши повседневные проблемы. После полудня он являлся ко мне с целым ворохом новостей. Земли, где мы находились, давали богатейшие урожаи продуктов в отличие от бесплодных полупустынь, по большей части окружавших Хатру, исключая только плодородные долины Евфрата и Тигра. Спартак не скупился, выдавая нам продовольствие. Я быстро набирался сил, питаясь бобами, чечевицей и нутом, салатами, капустой и луком, а также разнообразными фруктами – яблоками, грушами, дикими вишнями, сливами, лесными орехами, миндалем и каштанами. Гафарн сообщил мне, что многие из лучших вин Италии производятся именно здесь, где мы располагались, и эта область называется Кампания. Однажды вечером нас всех угостили вином с медом, римляне называли такой напиток муслум. На вкус он был просто великолепен! Помимо овсяной каши, которая, безусловно, хорошо наполняла желудок, моим любимым блюдом была так называемая дулька доместика, вкуснейшая стряпня из очищенных от косточек фиников, начиненных сухими фруктами, орехами, крошеными сухариками и специями, и все это пропитывалось фруктовым соком.
После завтрака я отправился к Спартаку.
Я нашел его наблюдающим за по меньшей мере сотней человек, которых обучали обращению с мечом и щитом, поставив их парами и вооружив деревянными мечами и римскими щитами. Инструкторы внимательно наблюдали за ними и били тех, кто пытался нанести верхний колющий удар. У каждого имелась эта проклятая трость, которую они не стеснялись пускать в дело. Они кричали и рявкали на своих учеников. «Держи щит ближе к боку, не вытягивай слишком руку с мечом, бей, коли прямым ударом вперед, не вздумай наносить режущий, секущий удар, лучше поразить врага острием меча, чем лезвием, тебе нужно вонзить меч всего на два-три дюйма, чтобы его уложить!» Спартак стоял неподвижно, как скала, сложив руки на груди, и наблюдал за учениями. Лицо его ничего не выражало, хотя, подойдя ближе, я заметил, что его глаза перебегают с одного воина на другого – он внимательно следил за всеми парами. Инструкторы одобрительно покрикивали, понукали отдельных воинов, чтобы те ускорили темп движений, и без устали искали слабое место в обороне оппонента. Весенний день становился все жарче, и я заметил, что на туниках всех обучающихся начали расползаться пятна пота. Глухие удары дерева о дерево эхом отдавались по всей округе; время от времени раздавались крики боли, когда палка попадала в живую плоть. Я подошел ближе, остановился рядом со Спартаком, и мы стали вместе наблюдать за этим тренировочным сражением. Его серые глаза безотрывно смотрели на сражающихся.
– Как я понимаю, вы приняли решение.
– Мы решили остаться, господин.
Мне показалось, что я заметил мелькнувшую на его губах улыбку, но ее быстро сменило каменное выражение лица и прямой взгляд.
– Если тебя снова схватят, то распнут. Второй раз никакого милосердия не будет.
– Я уже видел милосердие римлян, – ответил я. – У меня нет никакого желания оставаться в этой стране, и я полагаю, что ты – наш лучший шанс на то, чтобы снова увидеть Хатру.
Он повернулся и посмотрел мне в лицо, потом протянул руку:
– У нас будет много тяжелых боев, прежде чем ты вновь ее увидишь. Но я рад, что ты остаешься с нами.
Я пожал его твердую, как камень, руку, а затем он сделал мне знак следовать за ним и двинулся прочь от тренировочного поля.
– Нам повезло, что большая часть присоединяющихся к нам людей это пастухи, люди, привыкшие жить в тяжелых условиях, в горах. Вот эти, – тут он указал на людей, упражняющихся с мечами и щитами, – будут готовы через два-три месяца. Но нам нужно гораздо больше, если мы намерены с боями пробиваться на север.
Пока мы шли, он рассказывал мне, как гладиаторы нашли убежище в кратере Везувия и как производили набеги на окрестные поместья в поисках продовольствия и оружия. Они заполучили некоторое количество новобранцев, однако и рабы, и свободные граждане вскоре начали от них убегать, решив, что это всего лишь очередная шайка разбойников, с которыми власти скоро разберутся. Прибытие трех тысяч легионеров из римского гарнизона как будто подтверждало их страхи и сулило несомненное уничтожение бунтовщиков. Но римляне недооценили своего противника и хотя и вырыли ров и насыпали вал, но не стали устанавливать на валу частокол. Более того, гладиаторы атаковали их первыми, что стало для римлян полной неожиданностью. Результатом стала резня и трофеи в виде трех тысяч комплектов доспехов и оружия, а кроме того, все оснащение лагеря, провиант, лошади и фургоны. Но еще большим достижением оказалось то, что эта победа придала мощный импульс для присоединения к восстанию новых людей. Сотни бывших рабов толпами хлынули на Везувий, и еще больше новобранцев стало прибывать каждый день. У Спартака теперь было около четырех тысяч человек.
– А конников сколько? – спросил я.
– А ты скольких можешь поставить? – спросил он.
– Всего чуть больше двух сотен.
– Значит, у нас имеется две сотни всадников.
Но двух обычных парфянских сотен было недостаточно для чего-либо, кроме разведки.
– Нам понадобится больше, – сказал я. – Сколько у тебя лошадей?
– Пятьдесят. Плюс четыре сотни мулов. Хотя я не могу отдать тебе всех лошадей, поскольку обещал Криксу и Касту, что дам лошадей и им – для них самих и их командиров. Значит, для твоей конницы остается тридцать лошадей. – Он заметил выражение разочарования, появившееся у меня на лице. – Не беспокойся. В этих краях полно лошадей.
Я не был в этом уверен, но надеялся, что он прав. Я уже видел один табун диких лошадей и решил, что недалеко должны быть и другие, однако помнил, что римское войско состоит в основном из пеших легионеров, и поскольку Спартак обучался военному делу именно у римлян, то недостаток конницы не должен его сильно беспокоить.
– Теперь я должен тебя покинуть. Вечером заколем быка и устроим пир в честь вашего решения. Моя жена очень хочет с тобой познакомиться.
Я удивленно посмотрел на него:
– Твоя жена?!
– До вечера, мой друг, – и он ушел.
Когда я вернулся в лагерь, Гафарн разбирал узел с одеждой, который ему принесли. Он как раз рассматривал довольно красивую белую тунику с длинными рукавами, отороченную синим.
– Что это? – спросил я.
– Подарок Спартака. Там еще есть штаны и сапоги.
– Для нынешнего праздника, видимо.
Перед тем как отправиться на пир, я собрал своих людей и объявил, что утром двадцать человек отправятся искать по окрестностям диких лошадей. Поймать дикую лошадь не проблема, но вот с седлами, уздечками и прочей сбруей возникнут трудности.