– Добрая! Ну ты даешь! А жена знает о твоих подшефных?
– Вы, Николай Степанович, совсем неправильно трактуете. – Никитин, похоже, готов был вот-вот расплакаться.
– Я трактую, Костя, согласно букве закона. Ты посмотри, Петр Иванович, – обратился он к Дымову, – благополучнейший участок. Ведущий по всем показателям. Раскрываемость – почти сто процентов. За полгода – ни одного серьезного преступления. Теперь мне понятно почему. Все находится под контролем у Шакала. Он всю местную шпану повывел, а залетные сюда не суются. Все ясно. Ну ты орел, Никитин!
– А вы бы смогли опознать Семиградскую? – спросил Дымов. Женя поспешно достала из сумочки фотографию группы, в которой учились обе девушки.
Никитин неуверенно взял снимок, разглядывая лица.
– Вот эта. – Он ткнул грязноватым ногтем в карточку.
– А еще кого-нибудь вы на этом снимке узнаете? – спросила Женя.
Никитин снова впился глазами в фотокарточку. На его физиономии было написано исключительное рвение.
– Как будто вот эта тут изредка бывала. – Участковый указал на одну из девушек.
– Вержбицкая, – заметила Женя.
– Ты когда последний раз видел эту Наташу? – спросил майор.
– Давненько, еще в мае.
– Когда именно? В какой день?
– Двадцать второго, – уверенно заявил он.
– Откуда такая точность? – скептически поинтересовался майор.
– У Нинки моей день рождения, – пояснил участковый. – Днем я Наташку встретил возле магазина, поздоровался… А вечером к теще пошли всей семьей. Больше не видел с тех пор.
– А эта, вторая?.. – Дымов указал на снимок.
– Всего раз-то и видел. Подъезжала на роскошной тачке – кажется, «БМВ». Сама за рулем. При ней «быки». Двое. Крутая.
– Она тоже из этой компании?
– Не похоже. Скорее выглядела как хозяйка. Хотя кто знает. Видная баба, поэтому и обратил на нее внимание.
– Наташа Семиградская здесь обитала? – осторожно спросила Женя.
Никитин задумался.
– Нет, – наконец произнес он. – Хотя прописана в пятьдесят шестой, постоянно здесь не жила. Приходила время от времени. С клиентами или так. Иногда оставалась ночевать.
– Давно действует это гнездышко? – спросил Буянов.
– Примерно год.
– Год?! И все это время ты молчал?! Ну, Никитин, готовься.
– К чему, Николай Степанович? – уныло спросил участковый.
– Неужели не понимаешь? К оргвыводам, естественно.
– Я только одного не понимаю, – с тоскливым недоумением вымолвил Буянов. – Как же это получается? У нас есть человек, занимающийся вопросами проституции, всем известный Валеев. А он куда смотрит? Никитин утверждает, что информировал… Или уж совсем все прогнило? Погрязли в коррупции, как твердит пресса. Неужели и Альберт на содержании у мафии? Если это так, то я, значит, ничего не понимаю в людях, а посему пора отправляться на пенсию.
– Погоди, Николай Степанович. Чего рубить сгоряча. Нужно разобраться, – сказал Дымов.
– Разберемся, конечно. Хотя, по-моему, все и так ясно. Если участковый действительно сигнализировал, а врать, как я понимаю, ему невыгодно, тогда налицо должностное преступление, в лучшем случае – халатность.
– Как бы там ни было, но многое становится ясным, – заметил Дымов, видимо желая прекратить неприятный разговор.
– Что же именно тебе ясно?
– Строится логическая цепочка.
– Ну давай, излагай.
– Допустим, Вержбицкая вовсе не убита, а инсценировала собственную смерть, подставив вместо себя другую девушку, внешне похожую на нее.
– А зачем?
– Причин может быть много. Самая главная, как я полагаю, – боязнь привлечь к себе внимание органов. А так – ее убивают, и спросить не с кого. Чиста. Можно начинать новую жизнь. Сначала она инсценирует собственную смерть, потом начинает устранять врагов, конкурентов, не знаю уж там кого… Участковый утверждает: этот притон находится под покровительством Шакала. Значит, и Вержбицкая, следуя логике, человек Шакала. А если допустить, что между ней и Шакалом идет борьба за власть? Вот Белова говорит, что Вержбицкая властная, упорная и без моральных устоев. – Дымов посмотрел на Женю, словно ожидая от нее подтверждения.
– Ясно одно, – резюмировал майор, – нужно выяснять, кого же все-таки убили – Вержбицкую или Семиградскую? И от этого плясать. И все же мне непонятно главное. При чем тут вся эта чертовщина? Хотят сбить нас с толку? Но не таким же причудливым способом? Сатанисты, черная месса какая-то… Для чего?!
– Разрешите мне сказать? – вмешалась Женя.
– Валяй.
– Получается все вполне логично. У Вержбицкой план своей мнимой гибели возник не вчера. Она тщательно к нему подготовилась. Сначала выдавала себя за подругу, потом поселила эту подругу в собственной квартире, а сама переехала сюда… – Женя запнулась. – А главное – видеокассета!
– А что кассета? – встрепенулся майор.
– Именно она и является основным доказательством! Мы думаем, что на ней снята Вержбицкая, а на самом деле – Семиградская! Нужно просто-напросто провести опознание. Пригласить хотя бы даму из пединститута. Ведь она знала обеих и без труда разберется, кто есть кто. И убийство этого сутенера Давыдова становится понятным. Именно он делал съемку, он – главный свидетель, поэтому его и убили.
– Но зачем притащили на кладбище, зачем отрезали голову? При чем тут сторож? Словом, вопросы, вопросы… Будем разбираться, а пока по домам, время уже позднее. И вот еще что. Я, может быть, был излишне груб по отношению к тебе, но тем не менее настаиваю, чтобы ты ничего не предпринимала без моих указаний. Сиди дома, не спускай глаз с Кавалеровой. Это твое задание.
…А РЯДОМ РЫЩЕТ СМЕРТЬ
Дом, в котором жила Женя Белова, был обычной пятиэтажкой, без лифта, постройки пятидесятых годов.
Он долго изучал в подзорную трубу обитателей подъезда. Жили в нем люди в основном престарелые, а те немногие, кто пока еще трудился, уходили на работу рано утром. В будние дни дом прямо-таки вымирал. Объяснялось это тем, что основная масса пенсионеров была на своих садовых участках.
У него оставалась всего одна попытка. Последняя! Если и на этот раз сорвется… Он понимал: кара окажется ужасной. Поэтому оставалось тщательно готовиться и надеяться на удачу. Все, казалось, продумано до мелочей, осталось только начать.
В последний месяц жизнь его резко переменилась. Иногда, особенно по ночам, в бессонницу, неожиданно наступало нечто вроде просветления. Он вдруг осознавал, что живет и действует, ведомый чужой жестокой и неумолимой волей. В такие минуты привычная уверенность на мгновение сменялась отчаянием, ужасом от содеянного, а главное, чувством безвыходности, отчего хотелось тут же залезть в петлю. Но это чувство быстро проходило, словно тот, кто контролировал его разум, стряхивал с себя оцепенение и снова вел к поставленной цели. В такие минуты он ощущал незримый, но мощный толчок, и все вновь становилось ясным и очевидным, а чувство отчаяния сменялось умиротворяющим расслабленным сном.
Его перестали интересовать простые житейские радости: еда, развлечения, женщины. Питался он просто, но калорийно – два раза в день овсяная каша с тушенкой, некрепкий чай с большим количеством сахара, никакого алкоголя, табака… Нервы должны пребывать в порядке. Развлечения? Что может быть увлекательней слежки? А женщины? Преследование жертвы напоминало предвкушение оргазма, а уж реализация задуманного и вовсе доставляла неземное блаженство.
Вообще все происходящее напоминало ночную охоту на автомобиле. По обе стороны – стена мрака, и только свет фар вырывает из тьмы мчащуюся впереди жертву, которая не может свернуть в сторону, в смертельном ужасе несясь навстречу гибели. Правда, в данном случае в коридоре между стенами тьмы мчался он сам и свернуть в сторону было невозможно.
Он начал наблюдать за подъездом, в котором временно жила та, которую нужно уничтожить. Загодя пробрался на чердак противоположного дома, устроился с подзорной трубой у слухового окна. Подъезд, который его интересовал, имел пять этажей, по три квартиры на каждом. Эта нынче обитала на четвертом. Хотя он был в подъезде лишь однажды, в тот раз, когда преследовал девчонку из милиции, но тем не менее выяснил главное. В подъезде имелась чердачная дверь.
На пятом этаже жили две престарелые супружеские пары, основную часть времени проводившие на садовых участках, и семья, члены которой только что отправились на работу. Кроме отца и матери, в квартире еще был подросток лет тринадцати. Все складывалось как нельзя лучше. В подъезде постоянно находился охранник. Значит, через входную дверь путь закрыт, но он придумал нечто иное. В четверть девятого та, у которой жила его жертва, вышла из подъезда и двинулась к троллейбусной остановке. Значит, обреченная осталась в квартире одна. Старуха, обитавшая в квартире, с вечера отправилась, видимо, на дачный участок. Отлично. Нужно действовать как можно проворней. Подзорную трубу он оставит здесь, потом можно будет ее забрать, заготовленную одежку, парик, грим прихватит с собой. Итак, вперед!
Он резво скатился по ступеням, вышел на улицу и почти бегом заскочил в крайний подъезд того дома, где жила Женя. Поднялся на последний этаж, открыл дверь на чердак и только тут отдышался.
Чем хороши дома старой постройки? Да тем, что здесь просторные чердаки, которые почти никогда не закрыты, оттого тут и гнездится всякая шваль: бомжи, беспризорные подростки. Но, похоже, этот не был освоен постоянными жильцами, а может, по случаю жаркой погоды бездомные личности выбрались на лоно природы.
Он присел на колченогий табурет, стоявший под слуховым оконцем, здесь было светлее, достал из полиэтиленового мешка одежду, потом поднялся, быстро скинул спортивный костюм и стал облачаться в даже на вид убогие и заскорузлые тряпки: линялую сатиновую рубаху, ветхие мятые штаны и неопределенного цвета плащ, видимо, одних лет с чердачным хламом. Завершили наряд удобные, хотя и не новые кроссовки. Теперь примемся за лицо. Седой парик, такая же седая всклокоченная бородка, несколько умелых мазков гримом, тени, наложенные густо и чересчур ярко, и вместо молодого лица случайный зритель увидел бы пожилую, потрепанную жизнью, изборожденную следами излишеств физиономию.